Борис Конофальский "Глубокий рейд. Книга 3 НОВЫЕ"

– Нет, – отвечает Карасёв. – Пустыня вокруг. Мы на северо-восток идём, а все станицы давно уже на юге остались, берег-то далеко теперь. Километров двести… В общем – тишина…

А ещё до того, как начало темнеть, он и сообщил товарищам:

– Маяк Девятнадцатой заставы появился.

– Маяк? – переспрашивает Калмыков.

– Ага, сигнал устойчивый. Восток-восток-юг. А если по прямой, на восток, то до Реки сто восемьдесят семь километров. Если бы не ночь, так за шесть-семь часов до большой воды долетели бы. Правда, в дельте гуща пойдёт, ну да ничего, и её прошли бы.

– Так что? На маяк идём? – интересуется Денис.

– Зачем на маяк? Нет, – за радиста отвечает Саблин, заглядывая в офицерский планшет. – Так и держи на северо-восток, пока вода хорошая есть. Так и идём по руслу.

– Значит, на Тридцатую заставу идём? – Карасёв, видно, хочет быть уверен, что Саблин не собирается менять маршрут.

– Туда, – отвечает Аким. И продолжает: – Денис, если хочешь перекурить, я подменю.

– Не… не хочу, – отвечает тот.

И Аким снова берётся изучать карту. Теперь, благодаря пойманному сигналу радиомаяка, он точно знает, где они сейчас находятся. Ночь впереди, идти придётся с фонарями, так что лучше дорогу просмотреть заранее.

Глава 3

Но просто выйти на большую воду из Таза у них не получилось, к двенадцати часам ночи русло стало сужаться, сужаться… Стены рогоза заметно сблизились, а хороший, широкий канал разбился на множество извилистых проток. Значит, и глубина пропала. Появились пучки растительности, что тянутся из воды, – отмели, банки. Ясное дело, Денис сразу снижает обороты. Карасёв – он в кубрик не пошёл, видно, ему там не очень понравилось ещё в первый раз, и посему спал радист в броне прямо у банки с оборудованием – почувствовав, что моторы поутихли, зашевелился, заскрипел сервомоторами, привстал и, оглядев то, что попадало в прожектора лодки, сказал:

– Ну всё – дельта пошла.

Он сразу садится за станцию, а Саблин вертит головой – его нашлемный фонарь освещает плотные стены рогоза – и потом предполагает:

– Тут выдры водятся.

– Их тут жуть сколько… И выдры, и удоды, и бакланы, и репницы попадаются…

– Репницы? – интересуется Денис. – А это кто?

– А вы, что, не знаете? – сначала удивляется радист. Но потом вспоминает: – А-а… вы-то далеко, вы же на Обь ходите… У вас она там не водится, она… зараза такая… очень вредная тварь. Всё больше у большой воды проживает, и как раз где жижа… Ох, надеюсь не увидимся… А то стрелять придётся.

Саблин молча открывает ящик с оружием; двухстволки, что лежит рядом на корме, ему уже кажется недостаточно. Он достаёт свой армейский дробовик. Новый. Получил его до того, как ему присвоили прапорщика, почти не стрелял, только проверил его на стрельбище – и всё. Аким снял оружие с предохранителя, отвёл затвор, проверил, заряжено ли, поставил на предохранитель и лишь тогда успокоился: порядок. И потом спросил:

– Денис? Не устал?

– Не-е… Отдыхал же час назад, – откликается тот. И опять снижает скорость. Дальше болото идёт трудное.

А Карасёв сообщает им:

– Радиомаяк «Девятнадцатой» ещё ловится… Нам до Реки… тридцать восемь километров. Если курс сменим.

– И всё по этой жиже? – уточняет Калмыков. Он имеет в виду сплошные поля ряски с кувшинками, что иной раз полностью покрывают протоки меж стенами рогоза.

– Всё по ней, всё по ней… – заверяет его урядник. И потом уже говорит, обращаясь к Акиму: – Слышь, атаман, русло что есть, что нету, одна ряска… Нам теперь напрямки быстрее будет… Вот так вот, на восток, даже лучше пойти. Так до Реки ближе. Скорее выйдем на чистую воду. А уже по Енисею сразу на север пойдём, да ещё по течению… Там всё потерянное время наверстаем.

Саблин с ним согласен, лучше быстрее выбраться на чистую воду, и он командует:

– Денис, Мирон верно говорит, держи-ка на восток ровно.

– Есть держать восток ровно, – отзывается Калмыков.

Бакланы бились в рогозе, визжали-скрежетали почти все пять часов, что они шли до чистой воды. А один раз очень большая выдра ударила лодку в борт. В том месте лодка шла медленно. Выдра заскрежетала жёсткими своими лапами по пеноалюминию. Аким сразу вскочил, снимая дробовик с предохранителя… Уже светало, но он, включив фонарь, заглянул за борт. И увидал сначала тонкие и прочные, как ультракарбон, лапы гада, вцепившиеся в металл, закогтившиеся в нём, словно он был чем-то мягким, – а потом и огромные чёрные жвала. Кривые и острые, они пытались вцепиться в гладкий борт, грызли его, соскальзывали, неприятно скрежеща о металл… Он поднял дробовик, но его нужно было вывернуть за борт, стрелять отвесно сверху; пока вставал поудобнее, пока приноровился, страшный болотный хищник либо понял, что металл ему не по жвалам, либо увидел человека, в общем, отвалился от лодки, мелькнул в воде сегментарным горбом и скрылся, ушёл под поле соседней ряски.

– Чего не стрелял-то? – едва не с укором интересуется Карасёв.

– Неудобно было, – отвечает Аким.

– А кто был-то? – в свою очередь спрашивает Денис.

– Выдра.

А рулевой продолжает интересоваться:

– А большая?

– Метра три с половиной, не меньше…

– Ух ты… Вот разожралась-то, – удивляется Калмыков. – Видно, тут есть что ей покушать.

– Да, тут рыбы пропасть, – заверяет его Карасёв. – Пропасть… Ловить – не переловить. Но никто сюда, в дельту, не ходит, уж больно места дикие. Вот такая вот зараза водится. Не дай Бог в лодку заскочит… Сюда же только в броне ходить…

– Это да… – соглашается с ним Калмыков. Но не успокаивается. – Слушай, Мирон, а ведь тут и налим бывает.

–Ну а то! – кивает в ответ радист. – Бывает. Здесь, у Реки, как раз его места, ему тут вольготно.

– Малёк бегемота из Енисея как раз сюда идёт искать себе свободные омуты, вот налим тут и промышляет, – рассуждает Калмыков, а он в налимах понятие имеет. – Щуку берёт ещё… Тут ведь и щука должна быть. И прочая большая рыба. Да… налиму тут раздолье.

– А ты, Денис, я вижу – налимщик? – спрашивает Карасёв.

– Ну, есть такое дело, – не без скрытой гордости отвечает Денис.

– Тяжёлое дело, – размышляет Карасёв. – Опасное.

– Ну, непростое.

– А сколько же ты добыл налимов?

– Хороших дюжину, – опять Калмыков важничает. – Мелких, незрелых – не считал.

– У-у… Дюжину! – восхищается радист. – Видно, неплохо ты живёшь, Денис.

И тут вся гордыня с Калмыкова спадает.

– Живу? – он говорит, чуть тушуясь. – Да нет, живу как все.

– Как все? А лодка у вас вон какая… – не унимается радист.

– Лодка чужая, – пытается поставить точку в этом разговоре Саблин. – Не наша, на рейд взяли.

– Чужая… Вот и я думаю, – не хочет заканчивать разговор Карасёв. – Думаю, такую лодку даже на налимах не заработаешь. Да и на офицерское жалование тоже. Нет, простым казакам такая вещь не по карману.

«По карману, не по карману… Вот какой дотошный человек. Хочет всё вызнать, до всего докопаться».

– Это да… – соглашается с ним Калмыков. – Так Аким же и говорит тебе, нам эту лодку на время дали попользоваться.

– Да понял я, понял…

А вскоре тины и ряски стало меньше, один за другим среди рогоза стали возникать большие плёсы, сначала ещё с кувшинками, а потом и с открытой водой. Калмыков было начал накручивать, но Карасёв его придержал:

– Не гони, Денис, не гони, тут вода вроде открытая – это потому, что течение всю траву в Реку вымывает, а на самом деле здесь мелко. Мели, банки сплошняком…

– Принято, – отвечает рулевой; но уже минут через десять хода перед ними, как-то вдруг, сразу открывается, словно распахивается, огромная перспектива чистой воды. Маслянистая, тягучая, бурая от рыжей амёбы, что скапливается в самом верхнем её слое, вода великой реки, на которой бликует беспощадное солнце.

– Вот он, казаки, Енисей-батюшка, – говорит Карасёв так, как будто открыл им эту реку; и после добавляет: – Это вам не Обь.

– Да, не Обь, – соглашается с ним Денис. И тут же спрашивает: – Ну что, Аким, прибавить?

– Гони, – коротко отвечает тот.

И тогда не спеша, укладывая лодку в длинный вираж, разворачивая её на север, Калмыков прибавляет и прибавляет газа, набирая обороты. Моторы, словно почуяв свободу, начали сначала рычать, а уже когда лодка вышла на середину реки, то и вовсе взревели высокими нотами. И понесли судёнышко вниз по течению, да так, что видавший виды Карасёв произнёс восхищённо:

– Как бы нам не взлететь, господа казаки!

– Не боись, Мирон, – заверяет его Калмыков и смеётся. – Не взлетим. Зато бегемоты на нас не поохотятся.

– Уж это точно, – соглашается с ним радист.

И едва урядник это сказал, тут же Денис сбрасывает скорость и меняет курс – не очень-то плавно, так что и Саблин, и Карасёв теряют равновесие, а Саблин, вглядываясь вперед, понимает его, так как впереди, в воде, происходило какое-то шевеление.

– Чего там? Чего? – волнуется радист.

А лодка как раз проходит мимо непонятного поначалу явления. И тут уже Саблин и догадывается:

– Бегемот дохлый.

И вправду, огромное, шестиметровое, бревно в обхват большого мужчины, обычно тёмно-коричневое, плывёт по течению, едва выступая на поверхности одним боком. Туша уже испортилась, стала серой, а её энергично и деловито рвут несколько тупорылых мощных щук. Енисейские щуки и сами огромны, присасываются своими мордами к туше, дёргаются резко всем корпусом и вырывают по солидному куску тканей мертвого исполина; и тут же ещё какие-то рыбы, что никогда в другом случае не подошли бы к щукам, дерутся за крошки.

– Убился, значит, – поясняет Карасёв, имея в виду бегемота, когда они миновали тушу. – Кинулся, видать, на баржу от злобы, да башку себе об днище и сломал. Тут такое сплошь и рядом.

Да, по Енисею ходят баржи с крепким днищем. И это здесь не редкость.

– А рыбы тут прорва, – замечает Калмыков. – И всё крупняк. Аким, видал, какие щуки?

– Видал, видал… – Саблин думает, что места тут и вправду рыбные. Но сейчас, как бы он ни любил рыбалку, ему не до того. – Денис, ты поглядывай как следует.

– Я гляжу, – отзывается тот.

– На сорока километрах налетим на такого бегемота – расшибём лодку, – продолжает Саблин. Впрочем, это он так просто… Казаки с ним – люди опытные, сами всё знают.

– Понял, буду внимательнее, – уверяет его Калмыков и тут же опять прибавляет оборотов.

Саблин снова открывает карту на планшете, смотрит, изучает и зовёт Карасёва:

– Мирон… А мы же остров Хренова ещё не прошли?

– Через час будет, – отвечает тот, потом копается в станции и через пару минут добавляет: – Маяк Девятнадцатой заставы уже почти не читается… Значит… да… нет, раньше будет. Раньше… Через полчаса или минут сорок, думаю. А потом и Тридцатая застава.

– Угу, принял. – Саблин делает для себя отметки. И говорит: – А быстро мы идём.

– О-о… – соглашается с ним радист. – Не идём, а летим; я на своей лодчонке ещё бы по Тазу тащился. А с вами от хутора до Реки за полтора дня доехали. Виданное ли дело!

А минут через пять, Аким ещё и планшета не выключил, как урядник и докладывает:

– Два мотора на севере.

– Приближаются? – сразу насторожился прапорщик.

– Мы их догоняем, – через некоторое время отвечает ему Карасёв. Саблин встаёт и пробирается по лодке вперёд; и, выкрутив камеры на полный зум, пытается рассмотреть, что там впереди. Но ему приходится ждать, пока лодка не зайдёт за поворот реки, и лишь тогда…

– Баржи, что ли? – интересуется у него радист.

– А как угадал? – удивляется Саблин.

– По импульсам, – отвечает Карасёв. – Частота больно низкая…

Так и есть: перед ними, держатся центра русла две большие баржи.

– Торговцы? – спрашивает Денис.

Аким всматривается, всматривается и наконец разбирает на корме последней баржи… грузовики… И лишь тогда отвечает товарищу:

– Либо наши, либо армейские…

Они догнали баржи; это и вправду были армейские транспорты, и перевозили они, судя по номерам на машинах, «Тридцать первый пехотный».

Когда их лодка поравнялась с баржами, солдаты, что выходили на палубу курить, махали им руками, приветствовали. Саблин махал рукой в ответ, а Мирон так даже и бубнил солдатам:

– Здорово, браты, здорово… Здорово… – хотя солдаты его слышать, конечно, не могли, так как были без брони, без шлемов.

– Знаешь их, что ли? – спрашивает у него Калмыков.