Валерий Гуров "Фаворит 8. Величие империи"

Очнулся – кровь на лице, палуба дрожит, пушки молчат. Французы на горизонте. На фрегате паника. Капитан-француз приказывает сдаться. А я? Я ветеран. Прошел Великую Отечественную. И у меня один принцип: РУССКИЕ НЕ СДАЮТСЯ. Теперь я в 1730-х. Успел поднять бунт на корабле, сохранить честь флага и попасть под военный трибунал. Но я не сломаюсь. Бирон, Анна Иоанновна, тайная канцелярия? Пусть приходят. Я здесь не для того, чтобы вписаться в историю.

date_range Год издания :

foundation Издательство :Автор

person Автор :

workspaces ISBN :

child_care Возрастное ограничение : 16

update Дата обновления : 11.12.2025


– Хитрец! – не выдержал и впервые за время после смерти Анны Иоанновны улыбнулся герцог Бирон. – Выходит, что и за мои деньги университеты строиться будут.

– На подобное дело, сколь смогу, столь и буду отчислять. Всё своё жалование, как фельдмаршала, полагаю отдавать на просвещение русское, – сказал Антон Ульрих.

Ну прям единение какое-то! Или же происходит что-то такое, похожее на явление, высмеянное баснописцем Крыловым. Кукушка хвалит Петуха за то, что хвалит он Кукушку.

Ну и правильно! Не всё же Норову делать широкие жесты и выступать главным меценатом Российской империи. Тем более, что присутствующие наверняка уже поняли или на интуитивном уровне почувствовали, насколько великой силой может быть пропаганда и периодическая печать, как составная её часть.

Ведь можно приобрести среди просвещённого общества и даже в народе славу и любовь. Достаточно сделать полезное для отечества дело, в нужном ракурсе преподнести его в прессе, рассказать о том добродетельном человеке, который пожертвовал, например, тысячу рублей на строительство школы для сирот.

– Полагаю, что нам очень многое нужно обсудить, понять. Но не будет ли угодно вашему Великому Высочеству, вашим высочествам, господам, всё же обсудить погребение почившей государыни? – спросил Бирон.

Чуть было не начавшееся веселье тотчас сменилось на скорбь и уныние. С другой стороны, как-то это не по-христиански, когда мы решаем многие вопросы, связанные с будущим, но при этом не решили вопрос из прошлого.

Когда же обсуждение перешло в плоскость, какого цвета, качества и ворса должен быть бархат, которым будет обшит гроб Анны Иоанновны, как должны быть одеты приглашённые на погребение люди, какое сопровождение, какие кони, цвет карет… я откровенно заскучал и просто ждал завершения Государственного совета.

Столько подробностей… Казалось, что теперь главная задача – это красивые похороны.

Вместе с тем я смотрел на князя Черкасского, герцога Бирона, поглядывал на графа Остермана. Решал, кому какой из уже готовых моих проектов реформ отдать. Не правильно будет самому лезть во все сферы, надорвусь и врагов заработаю может и больше, чем смогу осилить.

Думаю, что реформу территориального устройства Российской империи я отдал бы Черкасскому. Его авторитет в Государственном Совете нужно как-то приподнимать. Иначе может не работать система сдержек и противовесов, Черкасского «сожрут», усилится кто-то другой.

Реформа эта нужна. Особо ничего нового, как это было сделано в реальности Екатерины II, я не придумал. Вся империя разделяется на генерал-губернаторства, где генерал-губернаторы обладают достаточной полнотой власти, чтобы решать многие вопросы. Генерал-губернатору, который ещё и военный чиновник, подчиняются губернаторы.

На данный момент достаточно большая неразбериха происходит на местах, и даже не определены многие полномочия, но что ещё важнее – не прописана ответственность за те или иные нарушения чиновников, негативные события. Да и с окладами так себе ситуация. Многим чиновникам даже не платят жалование. Значит, что другие чиновники это жалование присваивают себе

И таких реформ у меня хватает. Я не семь пядей во лбу, конечно же, чтобы придумывать преобразования. Всё то, что я собираюсь предлагать разным участникам политического процесса в России, – плагиат.

Однако, если за присвоение чужих стихов мне ещё как-то стыдно, хотя не сказать, что рыдаю по ночам, но вот что касается заимствования успешных русских реформ, или даже реформ, апробированных в будущем за рубежом, – тут моя совесть нисколько не возмущается.

А нет, некоторые возмущения всё-таки присутствуют. Совесть меня упрекает, почему я раньше многое из того, что сейчас готово к внедрению, не пробовал отдать на реализацию герцогу Бирону, Остерману или кому-то ещё.

По крайней мере, я мог найти время и нужные слова, чтобы убедить Христофора Антоновича Миниха о необходимости масштабной военной реформы в российской армии. И речь идёт не только, и даже не столько, про перевооружение.

Я и в будущем не понимал, зачем нужно было «забривать» крестьян в солдаты на всю жизнь. Почти был уверен, что найду чёткие ответы на свои сомнения здесь, этом времени. Тем более, что имею непосредственное отношение к армии.

Нет, я до сих пор не понимаю, почему нельзя рекрутов отпускать после определенного срока службы. Почему нельзя их наделять землёй? Ведь эти люди окажутся самыми преданными Престолу и Отечеству. Большинство из них способны стать крепкими собственниками. А еще нам осваивать огромные плодородные пространства бывшего Дикого Поля.

Так что… Раз я упустил возможность договориться с Минихом ранее, то придётся послать ему проект реформы через посыльного. Если одобрит, пришлёт со своей резолюцией, то это как раз та реформа, заниматься которой я готов.

Уже ближе к вечеру я был в Петропавловской крепости. Не один. Словно бы происходил рейдерский захват. Мои люди занимали ключевые позиции, я осваивался в одном из кабинетов Андрея Ивановича Ушакова.

Нужно было разобрать бумаги, оглядеться. Ну а то, что сам Ушаков сейчас находится в этой же крепости в заточении, так ничего, подождёт ещё разговора со мной.

Я достаточно быстро нашёл бумаги с компроматом. Думаю, если бы при попытке переговоров у Андрея Ивановича Ушакова была возможность поговорить с Елизаветой Петровной, то Лиза непременно бы стала на его сторону. Сделал бы это только под нажимом того, что собрано дурного на неё.

Я обязательно, перед отправкой на фронт, порву эти документы. Но только после того, как Елизавета их посмотрит. Ну или порву копии. Не нужно быть столь наивным, полагая, что до совершеннолетия будущего императора политические игры возле российского престола прекратятся.

А сейчас я читал многие свидетельства общения Елизаветы со шведами. Нашёл даже, что была переписка между Елизаветой Петровной и Казимиром Лещинским, который просил содействовать невмешательству России в польские дела. Есть здесь и бумаги из Франции.

Из всего накопленного можно сделать вывод: Лиза – ставленница, да и откровенная шпионка французской короны. И этот факт поможет мне не допустить чрезмерного усиления Елизаветы Петровны на престоле и оформить спокойную, без надрывов, передачу власти в будущем. Ведь я то знаю, что она не шпионка, что только выискивала хоть какие возможности взойти на престол.

А потом я отправился в камеру, где должен был находиться Ушаков. Пришло время сказать и ему пару «нежных» слов. Но… В моей камере, в той, куда не проникал свет, сыгравшего, но проигравшего, Ушакова не было.

– Где он? – раздраженно выкрикнул я.

Глава 6

Хочешь мира, готовься к войне.

Латинская поговорка.

Петербург

23 сентября 1735 года

– Тех, кто не выполнил мой приказ о нахождении арестованного Ушакова, арестовать! – приказывал я.

Рядом со мной находились Степан и Фролов. Им приказ и был адресован. Я рассчитывал, что в будущем эти люди составят основу моей команды, как главы Тайной канцелярии. Вот пусть Степан уже и осваивается.

Приказ прозвучал в одной из камер Петропавловской крепости. На меня зло смотрел Андрей Иванович Ушаков, он занимал эту двухкомнатную камеру со всеми, доступными этому времени, удобствами и с полным столом сытной и разнообразной еды. По углам лежали бутылки из-под венгерского вина. Было немало битого стекла. Ушаков пил и бросал бутылки в стену.

Если бы у меня было такое заточение в крепости, то я может и сопротивлялся тому, чтобы отсюда уходить. Курорт, да и только! Еще и цыган можно было вызвать.

Я еще ранее приказал взять под контроль выходы из крепости, как и то, чтобы наблюдать за подходом с моря. Моих людей в Петропавловской цитадели не было и устраивать ранее захват крепости я посчитал ненужным, чтобы не спровоцировать неприятности. Мало ли… Может,здесь служат настолько преданные Ушакову люди, что готовы умирать, но не сдавать своего бывшего начальника.

Так что не освободили Ушакова, но создали такие условия, что можно жить и не тужить.

– Ты, подлец, будешь переведён в ту камеру, в которой держал меня, – жёстко сказал я, обращаясь к Ушакову.

У меня в камере всё было каменное, и пол сырой, холодный, даже во время жары.

– Да как ты смеешь! – нетрезвый Ушаков раздухарился и даже дёрнулся в мою сторону.

– На! – удар в ухо повалил Ушакова на дощатый пол.

Я специально бил Ушакова в ухо, чтобы он получил как можно больше болезненных ощущений. Ну и чтобы пришёл немного в норму и наконец-таки осознал своё положение.

А положение незавидное. Елизавета намекала, что было бы неплохо разобраться и с Ушаковым, и с другими его близкими соратниками. Вот только престолоблюстительница обед уже приняла, что никого казнить не будет. Так что мне намекали, чтобы Ушаков, как и Апраксин, «случайно умерли». Нет уж… Пусть в ссылку отправляет к Долгоруковым. Кстати, их можно было бы и вернуть.

Я смотрел, как медленно встает с пола Ушаков, когда в лучшей камере крепости появился Фрол.

– Вот, господин бригадир, привёл, – сказал Фролов, пропуская вперёд измождённого, истощённого, но, по всему было видно, до конца не сломленного Артемия Волынского.

– Уже не бригадир, а генерал-поручик, – сказал я, подумав о том, что нужно было бы все же обратиться к датскому портному, чтобы сладить мундир [чин генерала-поручика часто использовался, как синоним генерал-лейтенанту. Генерал-поручика ввела Елизавета в 1741 году].

– Я рад видеть вас, Артемий Петрович, не в здравии, но живым, – сказал я, обращаясь к Волынскому.

Я специально ранее не давал распоряжения отпускать этого человека, пока с ним не переговорю, пока он не увидит, кто именно, образно, снял кандалы в него. И это несмотря на то, что у меня на руках была амнистия в отношении Волынского, подписанная Елизаветой Петровной. Правда, подпись стояла ещё тогда, когда Лиза не стала престолоблюстительницей, а мы только лишь направлялись в Петербург, чтобы это осуществить.

Лиза в тех нервах и неопределенности подписывала все, что я предлагал. А вот печатей пока нет, не изготовили. Есть государственная, но не личная печать Елизаветы Петровны.

– Артемий Петрович, если вам есть что сказать Андрею Ивановичу Ушакову, то я могу на некоторое время оставить вас двоих. Если предпочитаете не марать руки, то могу оставить одного из своих людей, – сказал я, глядя в решительно настроенные глаза Волынского.

Ну а что? Может быть мне благодарным и за то, что позволю совершить небольшую месть, ну хотя бы пару раз ударить, душу отвести. Такие моменты могут создать незначительный секрет между мной и Волынским, добавить немного доверия.

– Пожалуй, что до такой низости я опускаться не буду. А не подскажете ли мне, Александр Лукич, что тут происходит? Освобождён ли мой друг, господин Еропкин? – удивлял меня Волынский.

– Вся ваша команда будет освобождена и… – я внимательно посмотрел в глаза Артемию Петровичу. – У меня будет предложение к вам.

Я не питал иллюзий насчёт того, что Артемий Петрович был исключительно честным человеком и пострадал зазря. Даже когда я сам висел на дыбе, слышал немало того, что уже было доказано в отношении Артемия Петровича. Он воровал деньги, находясь на посту губернатора Казанской губернии. И не только там присваивал себе деньги. На всех постах и должностях он мог найти немало серебра, которое, по мнению Волынского «плохо лежало».

Однако я нашёл время уточнить ситуацию с этой губернией на тот момент, когда там был губернатором Волынский. Несомненно, он украл очень немало. Но даже учитывая, что в этом времени крайне мало отчётной документации, как и показателей роста регионов, при нём Казанская губерния получила некоторый толчок в развитии. Она и строилась, и торговля шла бойко, число ремесленных мастерских только росло, а жителей становилось больше.

Вот он и будет моим заместителем в должности наместника Новороссии. Более того, есть ещё Еропкин. И потерять такого человека для России было бы, может, даже более преступным, чем Волынского.

На мой взгляд, Еропкин – отличный ректор любого университета. Мало того, что этот человек знает семь языков, высокообразован во многих сферах, так он является на данный момент наиболее продвинутым архитектором Российской империи. В целом весьма деятельный малый, которому стоило бы только вправить мозги.

Однако, Еропкин мне нужен не для того, чтобы заниматься административной работой в Петербурге, или в Москве. Найдём мы, кому возглавить первые российские альма-матеры. Еропкин может стать тем самым архитектором, который создаст новые города в Новороссии.

Сидя за богатым столом, мы обсуждали с Волынским его будущее.

– Я понимаю, Артемий Петрович, что вам после того, как вы были министром, пойти в моё подчинение кажется ступенькой вниз. Я даже не буду указывать: по сравнению с тем, что вы ещё час назад были заключённым, ожидающим смертной казни, то сама возможность продолжать жизнь – сие величайший подарок… – говорил я. – Между тем, я считаю вас лучшим чиновником Российской империи, если бы вы только не воровали. Но и на этот счет у меня будет к вам предложение.

– Вот как? – с набитым ртом удивлялся Волынский, прожевал, продолжил: – А я был уверен, что вы словно бы честный человек.

– Я тот, кому результат работы важнее всего. Так что предложение будет достаточно простое и побуждающее вас работать еще больше. Пять долей от того, что может зарабатывать Новороссия… Я позже объясню, что это за новые губернии… Так что будут губернии зарабатывать – пять долей от прибыли, как управляющему – ваши.

Я говорил, Волынский слушал. Но он всё больше был с набитым ртом. Увели Ушакова, потерянного, хватающегося за сердце, в ту камеру, в которой находился некогда я. Может еще и преставится негодяй, и облегчит мою душу, не надо будет выдумывать, куда его деть, если не казнить.

Мы же остались в тех апартаментах, где не был «заключён», а, скорее, отдыхал Андрей Иванович Ушаков. Волынский, поправ все нормы приличия и этикета, набивал живот.

– Артемий Петрович, остановитесь, иначе вам просто будет плохо, – сказал я, глядя на то, как он, не разжёвывая пищу, запихивал её в себя.

– Да, вы правы. А что насчёт того, что я в подчинении вашем буду… У кого остаются признательные бумаги в отношении следствия? – проявил прозорливость Волынский.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=72872187&lfrom=174836202&ffile=1) на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Все книги на сайте предоставены для ознакомления и защищены авторским правом