Я потешил свое эго, но удовольствия от процесса не получил. Ненастоящая лживая покорность мне не нужна.
– Конечно, ты не виновата, – с наигранным сочувствием произношу я, наклоняясь и отцепляя ее пальцы от своих колен. Она потерянно, и, в то же время, с искрами надежды смотрит на меня аквамариновыми глазами, которые когда-то заставили посмотреть на нее дважды. Не пройти мимо, как миллионы раз мимо других.
– Это я злодей, – цинично улыбаюсь я, приподнимая ее за плечи. – Я заставил тебя совершить разные нехорошие поступки, а теперь требую расплаты за них. Несправедливо, Мэл. Я понимаю, как тебе обидно.
– Все не так… – она начинает всхлипывать, прикрывая дрожащие губы ладошкой. – Зачем ты издеваешься надо мной?
– Я даже не начинал, – с ленивой улыбкой, почти ласково, произношу я. – Аzal[11 - Сладкая – араб.], мне нравится, что ты укротила свой гонор. Ты больше не бросаешься на меня, как дикая кошка, не швыряешься моими подарками… – с губ срывается нервный смех, но она воспринимает его, как насмешку над ней. Вздрагивает, как от удара, обхватывая свои плечи руками, словно в ознобе. – У тебя было достаточно времени, чтобы подумать о своем поведении. И что я вижу? Фальшивые слезы смирения, мольбы, которые не стоят ни цента? – резко хватаю ее за волосы, оттягивая голову назад. От боли, ее глаза снова наполняются слезами. – И ты продолжаешь лгать мне, вместо того, чтобы молить о прощении. Знаешь, что может быть хуже шлюхи? – дергаю руку ниже, не щадя белокурые локоны. Мелания вскрикивает от боли, закусывая нижнюю губу. – Только лживая шлюха, – вплотную приближая к ней свое лицо, выплевываю я.
Никогда и ничего особенного.
В Мэл не было ничего, кроме моего члена. Которому в ней было охренеть, как хорошо.
Вот и все, что нужно, наконец, осознать.
– Джаред, прошу, умоляю… – не слушая ее мольбу, я схватил девушку за запястья и положил раскрытые ладони Мелании на ее ягодицы.
– Раздвинь, sharmutah. Хм… Покажи, как ты не хочешь, чтобы я трахнул тебя в попку.
– Я не хочу, – сдавленным и слабым голосом.
– Что, стыдно тебе? Стыдно, что я унижаю тебя, вытираю ноги… а ты влажная, как последняя бл*дь? – я смотрю на то, как Мэл выполняет мой приказ.
– Видишь? Как просто. Быть послушной шлюхой своего господина. – Наклоняюсь к ее уху и выпрямляюсь снова. Смотрю на подтянутую задницу, стискивая челюсти от напряжения, вызванного безумным желанием. Я закрываю глаза, чтобы прогнать картинку, на которой мои пальцы оставляют синяки на ее красивых бедрах, пока грубо имею ее прямо на этом столе.
Она больше не рыдает, не умоляет о пощаде, осознав бессмысленность своих предыдущих попыток изменить мое решение. И, когда я касаюсь ее затылка, она опускает голову, пряча лицо в собственных волосах. Рассыпавшихся по столу. Раздается щелчок, Мэл не сразу понимает, что случилось, продолжая лежать на столе с оголенной задницей. Я отхожу в сторону, и когда маска соскальзывает с ее лица, и, с грохотом, падает на пол. Мэл резко выпрямляется, поворачиваясь к мне. Она прижимает ладони к щекам, которые две недели были скрыты под драгоценным металлом, словно не веря во внезапное освобождение.
Я ухмыляюсь, опираясь спиной на дверь ее тюрьмы, собираясь насладится ее дальнейшим унижением. Мэл резко опускает руки вниз, и, вместо потрясения и ужаса, в ее глазах вспыхивает ярость.
– Ненавижу тебя. Никогда не прощу, – хрипло говорит она, пронзая меня испепеляющим взглядом. Ее подбородок поднимается выше. – Придет день, Адам Саадат, когда ты встанешь на колени, и я тоже буду смеяться над тобой.
– Что ты сказала? – вся кровь разом отхлынула от моего лица, когда до меня дошел смысл ее слов. Она обезумела, как иначе можно назвать ее тягу к саморазрушению? Я делю шаг вперед, глядя в неистовые ярко-голубые глаза, сверкающие, как самые дорогие редкие алмазы, когда-либо добываемые в Анмаре. Именно так сверкал бы Domua main alhabib[12 - Слезы возлюбленной – араб.] – легендарный голубой алмаз, который был утерян много веков назад. Мой взгляд скользит по ее лицу, замечая небольшие изъяны. На местах, которые скрывала маска, остались небольшие покраснения, но даже они не портят ее красоты… Неужели нельзя быть менее обольстительной? Она пахнет, как самый запретный грех, который так хочется вкусить, но гордость и остатки здравого смысла не позволяют поддаться соблазну. Внутри меня происходит настоящая борьба, бунт, сопротивление, война, которую я обязан выиграть. Протягивая руку, сжимаю ее скулы, и с силой опускаю вниз.
– Это твое место, сучка, – жестким тоном произношу я, когда ее колени касаются пола. – И всегда будет. Привыкай, melegim.
Грубо толкаю ее назад, резко разворачиваюсь и стремительно покидаю комнату, запирая за собой дверь, мельком взглянув на нее. Она яростно смотрит мне вслед.
Черт возьми, почему у меня такое чувство, что последнее слово осталось не за мной?
Вылетаю в сад, не обращая внимания на спешащих ко мне наяд, которые за время моего отсутствия изголодались по сексу и мужскому вниманию. Я уделю им время позже.
Сейчас я слишком зол. Мне нужен ветер, скорость, адреналин. И чуть позже – длительный, яростный секс. Я вернусь, но не сегодня.
Сажусь в ядовито-желтый Bugatti, опускаю стекла и несусь вдоль побережья, ощущая на лице соленое дыхание ветра.
Глава 5
Тоскуя по нему, она пыталась разобраться в себе и в своих чувствах и понять наконец, почему она так реагирует на его прикосновения. И находила единственное объяснение этому: любовь.
Ханна Кристин. Всё ради любви
Джаред
Сразу после возвращения с острова, я планировал приступить к работе в Штаб-Квартире «Лакшери Корп», которая располагалась в самом центре деловой части города Асад, который являлся столицей Анмара, но моим планам не суждено было сбыться.
Сити-центр начал строится тридцать лет назад, и сейчас напоминал Нью-Йорк с его плотно натыканными небоскребами, разбавленными шикарными ресторанами, фешенебельными гостиницами и бутиками. И Асад резко отличался в архитектурном плане от остальных городов Анмара, которые сохранили свою самобытность и колоритность: роскошные дворцы и виллы, белокаменные мечети с большими куполами, шумные рынки с прилавками, которые ломятся от изобилия товаров, узкие улочки торговых городов, пропитанные ароматами басбусы, бергамота и шафрана, ослепляя яркими красками тканей на любой вкус и кошелек. Туристов больше привлекала магия востока, которая пронизывала старые города, а Асад посещали, в основном, бизнесмены и инвесторы. И чувствовал себя тут, как рыба в воде. Этот город олицетворял собой все то, к чему я стремился. Успех, роскошь, власть, уверенность.
Но именно здесь я ощущал себя свободным. Целый год после окончания Йелля, когда мне пришлось очень быстро постигать азы семейного дела, я не выезжал за пределы Асада без необходимости, с головой погрузившись в изучение всех тонкостей ведения дел на рынке драгоценных металлов. Жил в гостинице, хотя отец наставил на том, чтобы я остановился в резиденции его первой жены. Ни за что на свете не вернусь туда, где все насквозь пропитано моими ночными кошмарами. Я предпочел гостиницу. Видеть стареющую суку Нору не было никакого желания.
Как тогда, так и сейчас наша ненависть друг к другу с годами не уменьшалась, а только набирала обороты. Нора чувствовала укрепляющееся уважительное, благосклонное отношение шейха ко мне, и понимала, что ее ненаглядный Али перестает быть любимчиком, когда появляюсь я. Если семья собирается вместе, отец всегда сажает меня по правую руку, и то же самое происходит во время увеселительных мероприятий. Будь то скачки или соколиная охота. Шейх чаще спрашивает мое мнение, изредка обращая внимание на других сыновей. Конечно, подобное пренебрежение не улучшает моих отношений с братьями, хотя я никогда не стремился заслужить их любовь уважение. Как, впрочем, и любовь отца – он сам стремился узнать меня лучше в течении тех недолгих моментов, когда у него было на это время.
Однажды во время соколиной охоты, за которой мы наблюдали, как зрители, а Али и его сокол участвовали в традиционном соревновании, я спросил напрямую у отца, почему он уделяет мне больше внимания, чем остальным сыновьям, и откуда взялась особенная заинтересованность моими делами и успехами.
– Потому что дети от любимой женщины всегда занимают особенное место в сердце мужчины, Адам, – ответил отец. – Когда я смотрю на тебя, я вижу Амелию в чертах твоего лица. Ее серебристые глаза, светлые волосы, ее, скрытый за хладнокровным взглядом, горячий темперамент. Ты думаешь, он всегда меня ненавидела?
Я промолчал, пожав плечами. Мои воспоминания отличались от того, что помнил отец. Мама не любила его, боялась, она плакала часами, после того, как он уходил. Я не думаю, что между ними было что-то больше ненависти с ее стороны и одержимого желания укротить ее – со стороны отца. В подобных баталиях и столкновениях двух темпераментов, двух сложных характеров, свободолюбивых цельных личностей всегда страдает кто-то третий. Я оказался между двух огней. Но я никогда не сомневался в том, что моя мать была смелой и сильной женщиной. Гордой, иногда слишком упрямой. Она могла справится с отцом, я знаю… но не захотела, сдалась, предпочла сбежать, а не бороться.
Шейх усмехнулся уголками губ.
– Поверь, я это заслужил. Ее ненависть и злость. Но никакие мои ужасные, по ее меркам, поступки не оправдывают того, что она сделала. Амелия знала, что одно ее слово и все драгоценности мира лягут к ее ногам. Одно ласковое слово. Нам ведь не так много надо. Правда, сын?
Он подмигнул мне и отвернулся, задумчиво поглаживая аккуратно постриженную черную бороду, наблюдая за действом, разворачивающимся перед зрителями. Королевский вид спорта – так в народе называют соколиную охоту. Али купил свою птицу за полмиллиона долларов и несколько лет упорно тренировал ее. Как и отец в более молоды годы, Али был одержим победой. И даже само участие в процессе соколиной охоты, как наблюдение за ней, способны подарить взрыв адреналина, вызывающий зависимость на всю жизнь, погружая в магическую атмосферу, взывая к глубоко спрятанным инстинктам охотника. Достаточно раз увидеть нападение-ставку сокола со сложенными крыльями в бескрайнем небе в погоне за ускользающей добычей, чтобы стать одержимым поклонником непростого вида спорта, требующего максимальной отдачи.
В детстве отец подарил мне белого кречета. И через пару недель тот умер от неизвестной болезни. Я вздохнул с облегчением.
Все мои братья были одержимы охотой, пытаясь перещеголять друг друга в умении.
Со мной такого не случилось.
Отец брал меня с собой в пустыню, где я со стороны наблюдал за тренировками его самого и братьев.
Завораживающее зрелище, но я предпочитал смотреть.
Я не испытывал одержимости чем-либо, пока не встретил Меланию Йонсен.
Я хотел бы настичь ее, как сокол свою добычу. Стремительно и беспощадно.
– Если хочешь быть свободным от оков, Адам, никогда не позволяй женщине управлять тобой. Мне нравится Рания. Она способна подарить мужчине покой и счастье, – произносит отец, внимательно наблюдая за сменой эмоций на моем лице. – Она похожа на Айгуль, мою вторую жену. Такая же милая и робкая.
– Если бы Айгуль была такой идеальной, то ты бы не взял третью жену, отец, – не удержался от иронии я.
– Если бы твоя мать сказала мне «да», я бы отказался от всех. Я позволил страсти взять верх над разумом и чуть не потерял свою семью и уважение моего народа и близких из-за распутной женщины, которая стремилась вернуться к своим привычным удовольствиям и свободе.
Мне казались странными рассуждения Шейха о моей матери. Иногда его слова противоречили друг другу, словно отец сам до сих пор не определился, что же они чувствовали друг к другу. Но каждый раз, когда Шейх останавливал на мне свой тяжелый пристальный взгляд, я понимал – он думает о ней. Это ранило и наполняло недоумением одновременно. Если отец так любил ее, то почему позволил уйти? Он умел говорить, и я знаю, что жены и многочисленные наложницы обожают моего отца за его красноречие и щедрость. Почему с моей матерью его обаяние не сработало?
Почему мое обаяние не сработало с Меланией Йонсен? Разве ей не должно было льстить, что я столько усилий приложил, чтобы добиться ее? И что в итоге? Не прошло и суток, как она прыгнула в постель к другому парню.
Маленькая развратная шармута, которая чуть не довела меня до крайней точки кипения, когда явился к ней сразу после возвращения из путешествия с Ранией. И эта неделя была самой длинной в моей жизни, потому что я думал о чем угодно, но не обретенном «счастье» в лице молодой жены. Все мои мысли и желания принадлежали белокурой хрупкой пленнице дома на побережье. Я мысленно представлял, как она бьется и мечется в своей клетке, слабая, разбитая… Я ненавидел, сгорал от гнева, страдал от безумного желания обладать ею снова… я скучал по нашим дракам и противостояниям.
Я хотел наказать, унизить, показать, как беспомощна вероломная продажная сучка перед моей волей, я еле дожил до момента, когда снова увижу ее, мечтая сдавить ее шею пальцами, пока она не начнет трепыхаться, умоляя о прощении в моих руках. А в итоге, едва сдержался от желания трахнуть ее прямо на том столе, когда она так бесстыдно, хотя и по моему приказу, предлагала себя. Это не было бы актом насилия. Я мог взять все, что захочу… Шлюха хотела, чтобы ее поимели.
Когда я представляю, как она точно так же прогибалась под Дэвисом, предлагая ему свое изящное, стройное тело, мне хочется наплевать на внутренние моральные установки и удушить ее, вытрясти из нее душу. Похотливая дрянь, чье место на спине и на коленях.
И почему, черт возьми, я не могу выкинуть ее из головы?
Когда моя одержимость белокурой шлюшкой перестанет отравлять мне жизнь?
Мой унылый брак и бездействие не облегчали решение задачи. И даже несколько часов в сутки, в течении которых по видеоконференции я трахал мозг своим коллегам в Нью-Йорке, выливая на их головы свою ярость и неудовлетворенность, не давали желаемого забвения.
Мелания
Я думала, что буду дышать свободно, как только избавлюсь от чудовищной маски. Смирюсь со своей судьбой пленницы.
Но я задыхаюсь. От унижения, от бессилия, от чувства полнейшего отчаянья и безысходности…
Я мечтаю выбраться из этого места, вернуться к своей жизни, к Сэм и Томасу, к маме, и даже к отчиму, которые, наверняка, места себе не находят, безуспешно ищут меня, не имея ни малейших шансов вернуть…
Кто я, и мои близкие, против королевской семьи Анмара? Против, мать их, Саадатов с огромными деньгами, связями, с незыблемой властью? Особенно здесь, в Анмаре, где у меня, по сути, нет личности, есть лишь роль безликой шлюхи, удел которой прозябать в золотой темнице.
Есть, конечно, маленькая надежда на Эдварда. Он перевернет все органы власти США, воспользуется связами в ЦРУ, пустит все силы на мои поиски, если понадобится. Именно эта надежда возвращает меня к жизни, после двух недель душевных терзаний и эмоциональной комы.
Я жива, пока жива моя надежда вновь обрести свободу.
Потому что сейчас моя жизнь похожа на ожидание смертельного приговора, жестокой казни. Вся моя судьба сейчас в руках Джареда. И от него можно ожидать все, что угодно.
Мне не выбраться из его крепости в одиночку. Я обречена быть игрушкой Саадата. Здесь, вдали от моих близких, друзей, от людей, которые, скорее всего, сходят с ума от неизвестности, я беззащитна и полностью предоставлена в распоряжение своему палачу и кукловоду.
Испытывая удушливую ярость, от которой все внутри закипает, я сжимаю кулаки до боли, посылая во вселенную мысленные клятвы о том, что Джаред расплатится за каждую секунду, что я провела в унижении, заточении и стоя на коленях.
Дура. Идиотка! Я позволила себе… впервые позволила, показать ему, как сломлена, как беспомощна перед его силой, рассчитывая на то, что он проявит хоть каплю человечности. Отпустит меня. Но дверь в душу, которую, по глупости, приоткрыла ему, была оплевана, изувечена незримым ножом, притаившемся в каждом слове, движении и во взгляде Саадата.
Теперь я пониманию значение слов «резать без ножа», потому что познакомилась с человеком, который обладал этой дьявольской сверхспособностью. Он мог бы вспороть меня на живую – психологически, физически. Своей силой, энергией, давлением… и даже не вспотел бы.
Кто я против него? Кто я здесь теперь? И есть хоть кто-нибудь, кто может помочь мне? Если этот человек находится в этом доме, я готова заплатить высокую цену, готова умолять, готова быть обязанной ему всю жизнь, чтобы заполучить его помощь в своем спасении.
Должен же быть выход. Делов-то? Достать телефон и набрать всего несколько цифр, прокричать в трубку: «Спасите!», а дальше уже ждать, пока специальные службы не отследят звонок.
Сбежать? Но как? Была бы хоть малейшая возможность… я воспользуюсь ею, как только она появится, даже если придется ждать годы.
Я никогда не свыкнусь с участью наложницы, наяды, рабыни… я никогда не встану в один ряд с шлюхами Джареда. Я другая. Особенная. Я бы могла быть кем-угодно для него в постели… я бы меняла свои роли каждую ночь, воплощая в жизнь все его самые порочные желания, но только если бы была единственной.
Меня переполняет столько несовместимых друг с другом эмоций. Так быстро моя подавленность сменилась яростью – стоило Джареду только снять с меня маску, уничтожавшую меня во всех смыслах. Она сделала меня заключенной, жертвой, клеймила и мешала восстать из пепла.
Теперь все иначе. Теперь я готова дать отпор и бой, особенно после того, как показала ему уязвимую свою сторону, проглотила гордость, а он… так пренебрег мной.
Наверное, маленькая девочка внутри меня, продолжала мечтать о Джареде… О том, чтобы полчаса назад он опустился ко мне, вниз. Поднял бы на руки и пожалел, называя по-особенному… его девочкой… его Ланой, его melegim… успокаивая, целуя, осушая мои слезы, исцеляя шрамы, которые же и сам нанес.
Боже, пожалуйста. Не думай, не вспарывай собственный раны, мечтая об этом, Мэл…
Как бы я не отрицала, как бы ни ненавидела Джареда, мои настоящие чувства были зарыты глубоко, в самых отдаленных уголках души, и рвались наружу. Внутри меня шла постоянная война… воспоминания об эмоциях, которые он пробудил во мне, слишком сильны, крепки, выжжены на сердце. Джаред подарил мне то, чего мне всегда не хватало. Наверное, с того самого момента, как я потеряла папу.
Много ли нужно нам, девочкам? Сильное плечо, забота личного Бога, нежность, страсть, не имеющая границ… мне просто нужен мой человек, мой мужчина, один единственный во всем мире, который по сверхъестественным причинам и вопреки всему обладает тем самым икс-фактором, ключом к сердцу… тот, кто дарит нам крылья.
И улыбку. Которую невозможно сдержать, от которой сводит скулы, когда ОН идет на встречу, присылает сообщение или просто находится рядом, прижимая к себе, как нечто дорогое, незаменимое.
Ничего этого я не знала, ДО него.
Моя мама сломалась, после потери отца, закрылась, впала в депрессию, совершенно забыв обо мне… она не виновата, и я не держу на нее зла, но это правда. Скучаю по ней, и да… даже по человеку, который изуродовал и изувечил мою душу, скучаю.
Эдвард был жестоким, хладнокровным, он убивал меня каждый день, подавляя и разрушая мой детский и неокрепший разум, но я слишком сильно нуждалась в отце, чтобы не поддаться его влиянию… С детства мне было суждено влюбляться не в тех, кто заставлял меня чувствовать легкость и счастье, а в таких мужчин, как Эдвард – властных, подавляющих меня, заставляющих чувствовать себя беззащитной.
Я нуждалась в том, кто будет принимать решения за меня, владеть моей жизнью, сердцем… и, в то же время, оберегать меня, ценить, обожать и носить на руках.
Джаред идеально подходил под это описание. Я чувствовала это всей своей сущностью… тянулась, вопреки боли и порванной в клочья гордости.
А он убежал. И несмотря на то, что Джаред в очередной раз раздавил меня, заставил пасть перед ним ниц… мое израненное самолюбие – ничто, по сравнению с ослепляющей болью в душе. Все между нами безвозвратно утрачено.
И на этот раз, окончательно. Да. Это все… в последний раз. Последний раз он видел мои слезы, последний раз слышал признания и обещания… больше ничего не будет.
Искренне – нет.
– Ты хочешь лживую шлюху, Джаред? – сквозь зубы цежу я, быстро смахивая с щек осточертевшие слезы. – Ты получишь ее. Хорошо… – я кидаюсь к двери, которая недавно закрылась за ним, и кричу от боли, вымещая всю ярость и ненависть, выжигающую душу, на куске дерева. – ТЫ ПОЛУЧИШЬ ЕЕ! – ору, избивая твердую поверхность, разбивая кулаки до крови на костяшках пальцев. Царапая и проклиная.
Ненавидя и обещая… обещая…
– Настанет день, когда мы поменяемся местами, сволочь, – даю клятву я, трясясь от боли и гнева, задыхаясь в агонии… в красках представляя свою кровавую вендетту.
Полчаса назад. Я забыла о гордости, о том, что он женат, обо всех преградах, что встали между нами стеной из обид и непонимания… А он посмеялся. Отвернулся. Нагнул над столом, обсыпая угрозами, которые пугали меня и… заводили одновременно.
И все же ушел, словно секс со мной действительно теперь был ниже его достоинства. Ушел, потому что больше не желал меня так, как прежде.
