Рутка сразу поняла, ахнула, приготовилась ловить рукава. Но Катя не отдала. Накинула свитер на плечи, подождала, пока Соня оденется, повела ее в свой крошечный кабинет. Закурили обе.
– Не боишься?
– А, – Соня махнула рукой, – последний бал. До конца сезона как-нибудь дотяну. Сама видишь, форма, возраст.
– А я все сорок килограммов. Только не сплю.
– Нервничаешь?
– Да чего мне нервничать, – удивилась Катя, – просто не сплю.
– Мужика тебе надо. Нормального.
– Да где их найдешь-то, мужиков.
– В интернете, где ж еще.
– Да там шваль одна собирается.
– Ну ты что, – Соня искренне изумилась, – ты что… Там сейчас все. Мир соцсетей. Ты что, не пробовала ничего?
Катя молча пожала плечами. Она и дневник-то до сих пор вела бумажный, вперемешку со своими безумными рисунками в блокноте.
Соня покопалась в сумке, достала телефон, быстро загрузила сайт. Очень неудобно читать – белые буквы на черном фоне. Начала показывать какие-то фотографии, чьи-то анкеты.
– Давай тебе заведем?
Катя опять пожала плечами, мол, заводи. Хоть будет, чем заняться ночами, вместо рисования лошадиных голов. Будет живое существо, способное сказать три слова.
– Давай свой телефон, лучше на твоем сразу.
– Это кто?
– О, это режиссер известный, только я фамилию забыла. Он мне писал долго.
– Ничего себе известный, раз не помнишь. Красивое фото.
– Это только фото. Что с камнями-то делать? До завтра исправишь?
– Сделаю. С утра и приезжай. Я сама все переклею. Ни черта не умеют.
– Бери телефон. Пароль на забудь. На, развлекайся.
Со второго этажа было видно, как она уходит. Даже в свитере заметно, что сезон у нее последний – раздалась в плечах, потеряла гибкость. Никакие камни ее не спасут.
Ночью снова раздался звонок. Катя долго соображала, где она – заснула прямо за столом, лицом в камнях, в клее, на щеке прилипли несколько капелек хрустальной крови. Но она этого не видела, судорожно шаря вокруг себя в поисках телефона. Не успела. Открыла экран – и увидела на нем этот самый сайт. И фотографию, на которой днем зависла. Что за режиссер такой известный, что его никто не знает? И ведь тоже ночью не спит, подумать только. Тоже трудоголик.
«Доброй ночи».
«Доброй ночи, барышня».
«Домой, что ли, пойти, сколько можно тут сидеть».
Но диалог продолжился. Даже в лифте она нетерпеливо обновляла страницу в ожидании ответа. Поговорил-поговорил и ушел.
Спала она в ту ночь сладко, проснулась сама, от солнца, без будильника.
Соня вернулась только на третий день. Рукава легли, оставалось только все сшить.
Соня толстела просто по часам – сзади купальник уже слегка впивался в тяжелый зад. Но сама была весела, чувствовала близкую свободу и не боялась ее.
Катя, как обычно, проводила ее до машины. Закурили.
– Ну, как виртуальное общение? Идет?
Катя махнула рукой.
– Да когда мне. Сама видишь.
К этому моменту регулярные ночные беседы с режиссером Митей уже стали традицией. Писали и другие, но они все были однообразны, хотели немедленной встречи, секса и ничего больше. Их привлекала Катина внешность, и это было вполне понятно. А он приходил на сайт к полуночи, к этому моменту Катя уже была там. Ждала его. Он рассказывал о своей работе, травил анекдоты, смешные случаи. О Кате не расспрашивал, был деликатен.
Лишь через неделю знакомства начал проявлять интерес и беспокойство – ела ли она, как чувствует себя, что любит, чем занимается. Это было любопытно. Хотелось спросить – почему? Она каждый раз забывала и, уже засыпая, напоминала себе – завтра обязательно спрошу…
О прошлом она не рассказывала – не любила постороннюю жалость к себе, боялась шаблонов – «детдом, сиротка», но с ним хотелось поделиться застарелой болью. Он почему-то понимал ее.
Катя раньше любила ночью поплавать в бассейне, но теперь променяла любимую привычку на общение с новым знакомым.
Свою работу он фанатично любил, а себя самого – нет. Не гордился. Снимал не то, что хотел, а то, за что платили. Плевался, но вовремя спохватывался, старался держать лицо. О личном знакомстве пока не заговаривали. Предлагать его должен был мужчина, но почему-то этого не происходило. Это интриговало еще сильнее.
А потом его неделю не было. И даже фотографии его не было. Зато приходили и уходили другие люди. Можно было о чем-то болтать – теперь уже этого хотелось.
Катя все реже ходила плавать, гулять, не засиживалась за работой или за книгами. Боялась пропустить. Все крутила в голове разные варианты. Почему приходит ночью, где пропадает сейчас? Говорил мельком, что не женат, есть взрослый сын, у которого уже своя семья.
Однажды она решила прогулять свою Берту – так звали ее машину. Как любила раньше, по пустой Москве. Вернулась и нашла от него растерянное сообщение – «соскучился, где же ты…».
Потом опять два дня ничего не было. Зато разлука эта только усилила привязанность. Кинулись друг к другу, как всегда, в полночь. Рассказывал о том, как ездил в родной городок к пожилой маме. Очень правдоподобно, трогательно.
Фотографий присылал мало, но все они Кате нравились. В нем было что-то мужское во внешности и нежное в характере. Свои же фотографии она высылала новому знакомому вагонами. Она была красива, он постоянно восторгался этим, просил еще и еще. А вот больше ни о чем не просил, даже номер телефона.
Катя уже знала, что на таких сайтах часто пасутся виртуальные персонажи. Те, кто выдает себя за других. Но интуиция подсказывала – ему что-то мешает, что-то другое.
Снова перестала спать, почти не ела, сидела ночами над растрепанными листиками блокнота. Постепенно слова в нем стали вытеснять причудливые рисунки.
«Кино для меня – совершенно чужая территория, никогда не любила смотреть. Кругом люди что-то делают, строят, покупают, играют с детьми, гуляют с любимыми вечером по парку. А я почему-то не могу, что-то такое со мной не так, никто со мной гулять не хочет. Если быть откровенной, поэтому я и не смотрю фильмы – чьи-то семьи, дачи, мамы, папы, манная каша и ненавистное пианино, детские друзья, нежность юности – я банально завидую этому всему. Я выросла с ожесточенным сердцем, которое не может никому поверить и никого в себя принять. Этот человек своим ремеслом показывает, что все это счастье вполне может оказаться мнимыми декорациями, картоном, рисунком, ролью. И нечему здесь завидовать – мне дано многое настоящее, что стоит ценить».
Антон тоже был режиссером. Но молоденьким. Он снимал не фильмы, а какие-то учебные психологические ролики для студентов. Постепенно ему стало казаться, что это не методичка, а арт-хаус, и для арт-хауса обязательно нужны молодые красивые женщины.
Катю он тоже часто привозил в свою студию-конуру, сажал на высокий барный стул и задавал вопросы на камеру.
Ей всегда казалось это забавным, было приятно, что кто-то расспрашивает о ее жизни, что кому-то интересны ее чувства. Но в тот день настроение было плохое.
– Сядь наоборот. Не так! Наоборот, ко мне. Хорошо. Можешь снять куртку?
– Мне холодно.
– Ну сними куртку, у тебя такая красивая фигура, в куртке этого не видно.
– В футболке тоже видно далеко не все. Начинай, у меня мало времени.
– Ты торопишься?
– Нет, это ты торопишься. И очень сильно. Поехали.
Он еще поворчал для порядка, но начал.
Начал, как обычно, как всегда, как два года подряд:
– Как тебя зовут?
– Катя.
– Где ты родилась?
– В Москве.
– Ты помнишь своих родителей?
– Нет, но я видела их. И знаю, кто они.
– Как ты начала заниматься гимнастикой?
– В детдоме отбирали спортивных детей, чтобы жить в интернате. Никто не хотел, но говорили, что там дают больше еды. И есть шанс вырваться.
– Куда вырваться?
– В нормальный мир.
Антон помолчал.
– А почему же тогда никто не хотел?
– А из интерната уже не усыновляют. И работать приходится много.
– Сколько часов в день?
Катя наморщила лоб.
– Две тренировки по три часа до ужина. А у взрослых – четыре.
– Четыре? А взрослые, это…
– С одиннадцати лет.
– Тебе не нравилось заниматься гимнастикой?
– Так нравилось, что сбежала. Что ты спрашиваешь чушь?
– Тихо, стоп. Я это вырежу. Ну как ты отвечаешь? Это я, я знаю, я сто раз слышал про постоянный голод, боль, травмы, изнуряющий труд, стертые ноги. Люди, люди-то этого не знают, они слышат впервые! Они-то думают, что вы там все росли, как росинки на цветке, сразу становились звездами.
– Мы сразу становились взрослыми. Дети звездами не бывают.
– Ты обрадовалась, когда попала в сборную?
– Конечно. Я давно знала, что попаду, давно готовилась.
– Расскажи, как. У вас с тренером была такая цель?
– У меня была такая цель. Я достала учебник английского языка и прятала его в туалете. И учила там. Чтобы знать, как найти полицию, когда сбегу.
– Расскажи подробнее. Тебя кто-то научил? Ты не думала, что будет, если тебя отдадут обратно? Если ты не сможешь сбежать? Да, и расскажи, почему ты выбрала именно Израиль? Ты же не еврейка. Но внешне ты похожа на еврейку, поэтому?
– Он стоил дешевле. Народ валом туда валил, поэтому строго не следили. Я украла триста баксов…
– Да прекрати немедленно! Катя! Будь серьезнее. Ты же уже рассказывала. Повтори еще. Смотри не на камеру, смотри на свет.
Катя вздохнула так, что чуть не свалилась с табурета.
– Израиль, Антон, страна изгоев. Тех, кому больше нигде нет места. И ты можешь стать евреем, если ты этого захочешь. Для всех остальных ты чужой, даже для отца и матери, а для них ты свой. Они согласны забыть все, что было у тебя до того, как ты к ним пришла. Это как настоящая любовь, все с нуля.
– А почему уехала?
Катя загадочно улыбнулась.
На самом деле, в куртке было очень жарко, но снимать ее уже было просто некрасиво. Да и время подходило к часу икс.
Она слезла с табуретки. Антон не стал уговаривать. Выключил камеру, покорно поплелся за ней до машины.
– Ты так красиво говорила про настоящую любовь…
Ответа не последовало.
