– Но в платье неудобно. Трудно в нем бегать и даже дышать, – пожаловалась Касс.
– Моя дорогая, это значит, что оно тебе в самый раз. В том мешке, который ты носишь каждый день, вообще не видно фигуры. А это платье я специально перешила так, чтобы оно подчеркивало твои достоинства. И, поверь, это было непросто, поскольку ты не дала к себе даже прикоснуться.
Жонглерка уставилась в землю как отруганный ребенок.
– Я вообще могу голой идти, как Матильда. Тогда все точно увидят мою фигуру.
– Нет-нет-нет, я ведь тебе уже говорила. Обнаженной женщине нечего добавить. Ты должна их приманивать, подчеркивать свои достоинства, разжигать их воображение, но в то же время не показывать слишком много. Это такой неписаный договор. Ожидание награды всегда мотивирует лучше, чем само ее получение.
– Все это ужасно сложно.
– Знаю, но таков уж этот мир. Как говорила мадам Луана, жизнь настоящей дамы – это вечный бой. – Клара улыбнулась своим воспоминаниям.
– Но ты ведь уже не дама. Ты рекрут.
– Ну уж нет! Настоящая дама должна быть дамой всегда и везде. Что бы ни случилось.
* * *
Дункан поднял голову из вытянутой на берег лодки и с тоской посмотрел на ближайшие кусты.
– Ну долго они еще?
Большую часть своих шестнадцати лет Дункан провел в дороге, переезжая с места на место – от жарких побережий Юга до холодных гор Севера. Объехал огромные пространства, от могучих городов Запада до обезлюдевших границ Востока, на которых сейчас и находился. Чувствовал себя на своем месте везде, где развевался флаг Ордена. Здесь, однако же, было слишком далеко, чтоб флаг был виден. Отдых в бухточках был Дункану непривычен.
– Никогда не торопи дам, – сказал Натаниэль, вышагивая туда и обратно по небольшому пляжу. – Особенно когда они купаются… Одеваются, танцуют, ходят, едят или получают другого рода удовольствия, – усмехнулся он со значением.
Командир рекрутов воздержался от комментария. Лег на дно лодки и вперил взгляд в небо.
– Я отдаю себе отчет в том, что моя компания может тебе не подходить, – начал через минуту Князь, явно утомленный созерцанием ландшафта. – Но подумай и о том, что могло бы быть хуже. Я вот тут застрял с тобой.
Ответом ему снова было молчание. Явно мучаясь от безделья, Натаниэль подошел к лодке.
– Вот ты не любишь меня, потому что я считаю, что люди делятся на лучших и худших. Но ты точно уверен, что я ошибаюсь? Сам Господь нас так разделил. Одни родятся красивыми, другие ужасными, одни бывают мудрыми, а другие глупыми, есть богатые и есть бедные. Так устроен этот мир. Кто я такой, чтобы с этим спорить?
– Не люблю тебя, потому что ты мудак, считающий себя лучше остальных, – поправил его собеседник.
– А что ж, я не должен так считать? Я родился в главной ветви рода Эверсонов, одного из старейших родов Империи. Среди моих предков были властители, генералы, завоеватели, артисты, философы, реформаторы, религиозные вожди, даже несколько Императоров. Я сам молодой, красивый, умный и физически одаренный. Я не просил об этом, не клянчил, тем не менее Господь одарил меня всем этим и поставил туда, где я нахожусь. Можно сказать, что он выбрал меня. Отчего бы мне и не чувствовать себя лучшим?
– Это вот так ты себя оправдываешь? Господь выбрал тебя, чтоб ты родился с такой фамилией, а не какой-то другой, и поэтому-то ты лучше всех вокруг?
– Я владею мечом лучше, чем большинство известных мне людей. С детства меня учили, готовили руководить людьми, отдавать приказы, принимать решения и владеть словом так, как это потребуется. Я имею возможность решать судьбы сотен, даже тысяч людей. И когда придет пора, буду все это делать. Возьму на себя ответственность за судьбу малых сих, ибо для того я и был рожден.
Натаниэль прервался, чтоб через мгновение продолжить:
– Знаешь, я видел в жизни немало благородных, которые забыли о своих обязанностях и своем положении. Удовлетворяли лишь свои желания, пока не стали видеть ничего, кроме своего живота. Растолстели, превратились в жалкие и слабые создания, стоящие меньше, чем любой нищий. Мой отец показывал мне их при дворе в Драконьем Логове, и блевать мне хотелось от их вида! Видишь ли, быть аристократом – это не привилегия, это обязанность. Обязанность быть лучшим, все время совершенствоваться, чтобы не запороть ту роль, на которую предназначил тебя Господь. Люди не рождаются князьями Терила, чтобы вести бесцветную жизнь и угождать своим желаниям. Рождаются ими, чтоб достичь величия. А кто я такой, чтоб бороться с предназначением? Иногда я завидую простым людям, на которых не лежит такая ответственность.
– Ага, я уверен, что именно так они и думают, умирая с голода, когда засуха уничтожила их урожай.
Натаниэль усмехнулся.
– Ты ведь лицемер, ты знаешь об этом?
– В самом деле?
– Обвиняешь меня в возвышении над другими, а сам поступаешь точно так же.
– Неправда! – резкость ответа сказала все сама за себя.
– Ты считаешь себя лучше других, но не из-за того, что носишь фамилию, а вот из-за этого. – Княжич поднял руку, демонстрируя медное кольцо рекрута. – И из-за того, что вскоре сменишь его на бронзовое, получишь плащ, татуировку и станешь членом Ордена Серой Стражи. А они ведь лучше обычных людей. Ба, может, ты даже и дослужишься до золотого перстня Братства Командиров.
– Даже если это и так, как ты говоришь, то мне все равно придется это заслужить. Так же как и всем прочим.
Князь пожал плечами, отошел на несколько шагов и уселся под деревом. Дункан внимательно смотрел на него, но вскоре опять перевел взгляд на заросли.
– Нехорошо, о вождь, – засмеялся его напарник. – Вдобавок между нами и нагими дамами несколько десятков метров таких зарослей.
– Ты, я так понимаю, слишком идеален, чтоб об этом думать?
– Да, конечно, я об этом подумал. Но я точно не буду пробовать приставать, поскольку в перспективе у меня главное блюдо. Клара – дама, она привыкла к определенным стандартам. Я ей эти стандарты обеспечиваю и успокаиваю. Кроме того, давай начистоту, зачем бы ты ей сдался, если рядом я? Члены моего рода служили в Ордене столетиями. У меня в предках целых четыре Гроссмейстера, ты знал об этом? И я планирую быть пятым… Как только получу плащ, рассчитываю на какое-нибудь приличное назначение, и на то, что вскоре получу место в известном тебе Братстве. Золотой перстень мне пойдет больше, чем бронзовое кольцо. Очевидно, сперва я планирую стать командиром рекрутов здесь, а о победе над нашей прекрасной Кларой уж и не говорю.
– Ты не получишь моей должности, и я искренне сомневаюсь, что получишь Клару. Она крутит тобой уже месяц.
– Это игра. Игра между мной и ней. А ты, к сожалению, оказался пешкой в этой игре.
– Что ж, давай поспорим, – выпалил Дункан, раздосадованный похвальбой Князя.
– Все или ничего. – На лице Натаниэля вспыхнула триумфальная улыбка. – Тот, кто сможет добиться Клары, станет командиром рекрутов. Как тот дурацкий спор Магнуса с Ульгаром, только с настоящим вызовом и настоящей наградой.
Дункан заколебался, но было поздно.
– Согласен, – подтвердил он, протягивая руку. – Тот, кто добьется Клары, станет командиром рекрутов.
– А мы на них, и хрясь! – Ульгар махнул в воздухе рукой, изображая могучий удар топором. – Они и не поняли, что на них свалилось. Пару насмерть, остальные сбежали, вот и весь славный Имперский Легион!
– Жопа это какая-то была, а не Легион. – Матильда натягивала одежду на мокрую еще кожу. Было уже далеко за полдень, но они все еще сидели на берегу. Эдвин играл какую-то тихую мелодию. – Банда мужиков, что собрали наспех и назвали армией. Я дралась раз с настоящими легионерами, с Юга. Уж поверь, просто так их бежать не заставишь.
– Если б на наших напоролись, только б их и видели, – упорствовал Норд.
– Да хер там, говорю тебе. Легион, настоящий легион, это не какая-то банда грабителей. Это настоящая стена щитов. Неколебимая. У них нету героев, что бросаются с криком на врага. Легион бьется в тишине, но как единый организм. Локоть к локтю, плечо к плечу. Все, что с их стороны слышно, так это свистки, которыми команды отдают.
– А какая в этом честь? Где возможность прославиться? – не сдавался Ульгар.
– А нигде. Они не бьются ради славы. Бьются, чтоб уничтожить врага. Поверь мне, викинг. Я служила когда-то в банде наемников при восстании против имперского управляющего в одном захолустном княжестве, на границе Центральных Территорий и Спорных Земель. Нас втрое больше было в начале боя. Но разбивались мы об их щиты как волны о скалы. Раз за разом, под конец уже по кучам трупов атаковали. А потом кто-то свистнул, и легионеры двинулись ровным шагом, как единая стена. И просто вымели нас с поля битвы, а потом во фланг нам ударила тяжелая конница. И просто в клочки разорвали. – В ее голосе смешались обида и восхищение. – Если б баб в легион брали, я б уже там служила.
– А где сейчас тот легион? – спросил Магнус, как будто бы с упреком.
– Там же, где Империя, – ответил Ульгар, оскалившись. – Где-то очень далеко.
– Нельзя винить Императоров за неспособность удержать территории после Чумы, – ученым тоном отозвался Люциус.
Магнус фыркнул.
– Когда я служил в войске моего князя, он всегда повторял, что мы-де подданные Императора. Даже был у него при дворе какой-то чиновник с Юга. Логат, легат, что-то в этом роде. Так или иначе, как влезли мы в войну с соседним властителем, то все говорили, что Империя нам подмогу пришлет. Вот только через год мой князь уж погиб, а легат этот прям на следующий день предложил имперскую помощь нашему врагу. Вот и вся эта сраная Империя.
– А к нам, на Север, даже чиновники не добираются.
– В Вольных Городах Запада все считают себя гражданами Империи, а владыки городов даже платят каждый год налог двору в Драконьем Логове, – признал Эдвин. – Но когда сам Император приказывает поднять этот налог, то все дружно его игнорируют. Вот и все, что осталось от былой мощи. Но тем не менее, хотел бы обратить ваше внимание на то, что все мы, сидящие здесь, говорим на одном языке. Может, акценты наши крайне отличаются, и, признаюсь, я сам до сих пор с трудом понимаю до половины слов, что исходят из уст нашего северного товарища, – но это все еще один и тот же язык. Язык Империи, на котором написаны книги, декреты и торговые договоры. Язык святых книг Господа, молитв и проповедей. Язык купцов и бардов, что колесят по свету. Язык, на котором поют старинные песни и рассказывают легенды. Наконец, язык, который использовали люди, что построили те великолепные сооружения, руины которых так часто мы видим вокруг. Мало того! Везде, где пришлось мне побывать, в ходу были монеты, отчеканенные по образцу древних имперских монет. Все мы, тут сидящие, в детстве слышали одну и ту же легенду – о том, как первый Император победил дракона и заложил Драконье Логово. И до Чумы это считалось началом истории, первым годом новой эры. И, что самое главное, все мы чувствуем разницу между нами и теми дикарями, что живут там, на Востоке, за Великой Чащей и Великими Горами. Потому что они не говорят на этом языке, не знают этой легенды, и никогда, даже на минуту, не были частью Империи.
Бард торжествующе улыбнулся, видя согласие на лицах товарищей.
– Так вот, мы можем жаловаться на Империю и ругать ее, но все равно до сих пор мы чувствуем себя ее частью, – завершил он.
– Ну, так или иначе, нет ничего страшней, чем Легион, – сказала Матильда. – Было б у этого Императора их побольше, так, может, и до сих пор были б мы его подданными не по названию, а в самом деле.
– А Жнецы? – спросил после паузы Ульгар. – Они ведь еще страшнее.
Люциус слышал истории об этих воинах: Братство Палачей, боевая ветвь Ордена, объединяющая самых лучших, самых убийственных бойцов.
– Ни одного не видела, – нехотя признала Матильда.
– Понятно, что нет. Только один из сотни Серых Плащей получает серебряный перстень с черепом, – подтвердил Эдвин с усмешкой.
– Ну, строго говоря, скорей, один из десяти, – вмешался Монах, не заметивший сарказма в реплике товарища. – Хотя, принимая во внимание численность Стражи, это и так довольно мало…
– Я один раз видел Жнеца, – вмешался Ульгар. – Он пришел в нашу деревушку, когда я был еще маленький. Выглядел он как оборванный старик, но как только блеснул перстнем, так все вокруг него и забегали. Да что там забегали, на брюхе поползли. Пробовали изображать достоинство, но видно было, как все перепугались. А он один был, да еще и старик. Вот тогда я и понял, что такое настоящая сила.
– Ага, теперь понятно, какую карьеру планирует наш Норд.
– Чтоб ты знал, Шутник, – я получу этот серебряный перстень. Еще просить меня будут, чтоб я его принял.
– Кто хочет поспорить, что скорей Магнус получит золотой перстень Паладина? – спросил трубадур, явно развеселившись. Никто не решился принять пари. – Тебе ведь для начала придется в Стражу попасть. А слышал же, что Олаф сказал? Получается только у четверых из десяти рекрутов.
– Ну да! И я, конечно, буду одним из этих четверых! Вы все можете сражаться за остальные три места.
– Понимаешь, с этими четырьмя из десяти не все так прямолинейно, – поправил Монах. – Это скорей статистическая цифра, необязательно отражающая реальную ситуацию.
Выражение полного непонимания, появившееся на лице Ульгара, заставило Люциуса попытаться объяснить попроще:
– Это значит, что речь идет необязательно о нашей десятке. Подумай об этом, как о восьми из двадцати, или даже лучше о сорока из ста. Это значит, что теоретически мы можем все пройти – или ни один из нас. Это называется статистика.
– Так а почему тогда Олаф сказал, что четверо пройдут? – продолжал допытываться Ульгар.
– Он еще сказал, что двое погибнут, – заметил Шутник.
– Ну да, но я так подумал, что один из тех, что умрут, – это тот десятый, которого нету, потому что он, наверное, в другой командории.
– А вдруг он как раз из той четверки, что зацепится? Ты об этом подумал?
– Ну тогда для вас останется только два места.
– А подумай еще вот о чем – с точки зрения статистики может оказаться так, что ты и есть тот десятый из другой десятки.
Норд почесал голову.
– Какая-то долбаная фигня эта ваша статистика.
– Да нет, – попробовал еще раз Монах. – Слушай, пройдет сколько-то человек, вероятней всего будет действительно четверо, но, может быть, и трое или пятеро. Четыре – это не жестко установленное число, просто наиболее вероятное.
– Все равно мне кажется, что это херня какая-то, – уперся Ульгар. – И только башка у меня трещит от всего этого. Давай о чем-нибудь другом поговорим.
– Вот как получается, что Жнецы возбуждают такой ужас? – спросил, подумав, Люциус. – Это ведь просто люди. Может, они и хорошо дерутся, но вот Брутус, монах, что учил меня мечом владеть, всегда говорил, что рано или поздно каждый попадет на превосходящего себя противника.
– Я однажды в Синем Порту видел, как волнения рассеялись начисто от одного лишь слуха о том, что Орден собирается выслать Жнецов. Вот так, сила мифа. Люди верят, что Жнецы непобедимы. И точно так же верят, что у Воронов есть ответ на любой вопрос, а Паладины способны выиграть каждую битву. Орден столетиями выращивал эту веру.
– Возвращаются, – сказал Магнус, указывая на отходящую от острова лодку с четверкой пассажиров.
– Самое время, – резюмировала Матильда. – Поехали уже, наконец, веселиться. От этого разговора у меня в горле пересохло.
Все дружно встали и двинулись в сторону казармы. Магнус чуть приотстал и обратился к Эдвину:
– Я тут задумался вот о чем. Как так выходит, что Империя рухнула, легионов нигде не видать, даже служители Господа тут, на Востоке нечасто попадаются – а Серая Стража все еще существует?
– Хороший вопрос, – ответил бард. – Надо будет задать его Гроссмейстеру, когда будет нам плащи вручать.
Пиршество проходило в Каменном Зале на вершине холма.
На длинных скамейках собралось куда больше народу, чем предвидели архитекторы этого здания. Почти все жители Новой Деревни, большинство из живущих в ее окрестностях, многочисленные гости из соседних поселений и Серая Стража. Общим счетом далеко за три сотни человек.
Но и повод сбора был нерядовой, настоящий юбилей. Ровно двадцать лет назад первые новоселы начали селиться вокруг холма. Так что столы ломились под тяжестью блюд, по большей части дичи, доставленной местными охотниками. Дичь была одной из немногих вещей, на нехватку которых округе жаловаться не приходилось.
Олаф и Дункан сидели за главным столом, в конце зала, вместе с судьей Адрианом и старостой Новой Сребрницы, Борсом. Остальные рекруты рассеялись по помещению. В очаге в центре зала весело плясал огонь, а группа музыкантов выдавала какую-то какофонию, которую, впрочем, все равно не было слышно за гулом разговоров. Женщины сплетничали, мужчины дискутировали, Натаниэль с Кассандрой открыто зевали, Клара и Эдвин изображали повышенный интерес, зато Матильда и Ульгар пили, перебрасываясь скользкими шутками. Люциус старался быть незаметным, а Магнус отмахивался от девушек. За главным столом Олаф заливал в себя одну кружку пива за другой, делая перерыв только на опустошение мочевого пузыря. В этой ситуации Дункан, как обычно, взял на себя обязанность поддерживать разговор.
Смело вступил в беседу на тему урожаев, законов, планов открытия старой шахты, красоты местных девушек (остерегаясь при этом стать сосватанным с одной из них), а также болезней пожилого возраста, которые все больше досаждали старейшинам местных поселений. Когда же пришло наконец время танцев, с умело скрытым облегчением извинился перед собеседниками и присоединился к группе людей, устремившихся на выход. Каменный Зал кое-как вмещал всех гостей, пока те сидели, но против танцующих никаких шансов не имел.
На лугу у деревушки разожгли огромные костры. Музыканты, уже разогретые, заиграли так весело и бойко, что мало кто обращал внимание на проскакивающие фальшивые ноты. А выпитый на пиру алкоголь увеличивал привлекательность партнеров в танце. Короче, все условия для веселья.
Магнус с Матильдой перескакивали от одного партнера к другому, прерываясь лишь на глоток пива. Ульгар старался не отставать, однако танец явно не был его сильной стороной. Касс танцевала в одиночку где-то с краю, остальные рекруты уселись у деревянного столика близ одного из костров.
– Ужасная музыка, – пожаловался Эдвин. – Настоящее какофоническое покушение на вкус каждого, у кого есть хоть одно действующее ухо. И даже алкоголь не помогает.
– Есть в этом одна определенная… примитивная сила, – возразила Клара. – Плебейская воля.
