– Тебе нравится малышка?
– Да, – ответил он, помедлив.
– А старшая, Туирен?
– Тоже.
– Какая же нравится больше?
Он покачал головой, глядя в сторону.
– Я не знаю.
Сейзмире наблюдала за ним из-под полуприкрытых век.
– Младшая станет редкой красавицей.
– Откуда ты знаешь?
– Я знаю ее мать, – улыбнулась Сейзмире. – И я знала ее отца.
– Ты знала его? – встрепенулся Рэй. – Туирен с ума сойдет, если я…
– Ты не скажешь ей, – спокойно произнесла Сейзмире, – иначе больше ничего и никогда от меня не услышишь.
Он застыл без движения. Больше ничего и никогда. Значит, сейчас можно спрашивать? И он решился.
– Ее мать, Чармиан… такая молодая, такая красивая… и такая дикая. Что с ней случилось?
Сейзмире слегка вздохнула.
– Ее мир рухнул в тот момент, когда она меньше всего этого ожидала.
– Но неприятности бывают у многих.
– Ты не понимаешь. Ее мир рухнул.
– Как она попала сюда? Сама почти девочка, да еще с новорожденным младенцем. Ведь в то время, если не ошибаюсь, ей было столько же лет, сколько мне сейчас.
– А мы с тобой как попали сюда? – Сейзмире взглянула на свои тонкие изящные руки, лежащие на коленях, и машинально поправила обручальное кольцо с крупным квадратным бриллиантом, с которым не расставалась ни при каких обстоятельствах. – Когда приходит время, появляются люди, которые делают то, что должно быть сделано.
– Как Нэйджел?
Спрашивая, он пристально смотрел ей в лицо, надеясь уловить признаки… чего? Смущения? Ничего подобного. Нерушимое спокойствие, неприступная красота богини.
– Как Нэйджел.
А кто рычал как-то ночью, уподобившись разъяренной пантере: «Ты мне не муж, не брат и не отец! Не смей командовать здесь!»
«И все же мы не совсем чужие, миледи. Мы породнились через этого мальчика».
Ссора с любовником? Рэй был уверен, что нет.
* * *
Они столкнулись посреди коридора, и Данила зашипел сквозь зубы. Его смуглое лицо с россыпью мелких, почти невидимых, темно-коричневых веснушек перекосилось от боли.
– Что? – тихо спросил Алекс, сжимаясь от недобрых предчувствий.
– Ничего.
Он попытался проскользнуть мимо и скрыться в комнате, но Алекс преградил ему путь.
– Дэнни! Посмотри на меня.
– Твое какое дело?
Алекс легонько подтолкнул его обратно в ванную. Включил свет. Поняв, что сбежать не удастся, Данила круто повернулся и, усмехаясь, замер без движения, давая себя рассмотреть.
– Мне нет до тебя никакого дела, Безумный Дэн. Ровным счетом никакого. – Двумя пальцами Алекс осторожно приподнял его голову за подбородок. Повернул в одну сторону, в другую. – И если завтра тебя пристрелят, как щенка, в таверне Плешивого Джо, чей виски ты назвал однажды помоями несмотря на то, что это лучший виски на фронтире, я скажу, что туда тебе и дорога.
Яркий свет галогеновых лампочек, врезанных в белые панели подвесного потолка, заставил Данилу моргнуть, а потом и вовсе закрыть глаза.
– Сколько их было?
Данила сглотнул. Нервно, но не грубо и не зло оттолкнул его руку, присел на край ванны. Несколько секунд молча смотрел вниз и вбок, под раковину, где стояла литровая пластиковая бутылка с жидким средством для стирки цветного белья, потом нехотя процедил сквозь зубы:
– Трое.
– Что делали?
– Ты видел.
– Еще?
Со вздохом Данила принялся расстегивать рубашку. Когда он наконец снял ее и бросил на стиральную машину, Алексу показалось, что свет в помещении сделался еще ярче. Он плотно сжал губы.
– Нравится? – негромко поинтересовался Данила.
Глаза его были полны слез, которых он уже не скрывал.
– Сиди здесь, – кивнул Алекс и легонько коснулся его плеча. – Я не буду говорить, что все в порядке. Я вижу, ни черта не в порядке. Но в любом случае с этим надо что-то делать, согласен?
– Да. – Встретив его взгляд, Данила улыбнулся одной стороной рта. Довольной улыбкой, что было весьма неожиданно. – А тебя пробрало.
Алекс кивнул.
– Точно.
Он ушел и вскоре вернулся с фарфоровым блюдцем и тюбиком мази.
– Что это?
– Антибиотик, – ответил Алекс, шаря на полке в поисках ватных палочек. И добавил: – Больно не будет.
– Спасибо, доктор.
Это было сказано с такой неподражаемой иронией, что Алекс рассмеялся.
– Не говори им. – Данила прикусил губу. – Ну, Аринке… и матери моей.
– Ладно. Значит, была не просто драка?
– Нет, не просто.
– Есть какие-нибудь внутренние боли? Головокружение? Подташнивание?
– Нет.
Может, он и ждал других вопросов, но их не последовало. Хмуря брови, Алекс занимался оказанием медицинской помощи и старался предотвратить запуск внутреннего проектора, уже готового воспроизвести перед его мысленным взором сцену девятилетней давности, которую он изо всех сил старался забыть. Однако пациент о его стараниях не догадывался, к тому же был явно из тех, кого пережитый стресс делает болтливым, как сорока.
– С тобой такое было?
– Да. – Алекс помедлил. – Но я не запоминаю ощущений.
Подняв голову, Данила с любопытством взглянул на него.
– Правда? Я тоже.
И глубоко задумался.
– Помню, когда бывает больно или приятно… – Алекс сменил ватную палочку и зашел с другой стороны, – жарко или холодно… горько или сладко… Но все это воспоминания о впечатлениях, а не об ощущениях. Если болезненные ощущения сопровождаются страхом, отчаянием, злостью, то именно это и запоминается. Происходит эмоциональная привязка. Если приятные ощущения сопровождаются восторгом, воодушевлением и прочими экстазами, то запоминаются они. – Он замолчал и тронул пальцем вздутую багровую ссадину на правом плече Данилы. – Цепью?
Тот коротко кивнул.
– Только не говори, что это пойдет мне на пользу.
– Почему не говорить? Ты считаешь, это не пойдет тебе на пользу? А как же новый опыт, его осмысление…
– Падла ты, – сказал Данила, улыбаясь до ушей.
Через час он бесшумно проник в библиотеку, где Алекс, полулежа в кресле с ноутбуком на коленях, одновременно редактировал текст, курил и прихлебывал из стоящей на полу рядом с пепельницей кружки остывший чай. Как всегда разобиженная Арина дулась в спальне, как всегда озабоченная Вера жарила на кухне котлеты и рубила салат.
– Можно?
– Ты у себя дома, парень, – ответил Алекс, не отрываясь от экрана.
– Но я не к мебели, а к тебе.
– Тогда заходи.
Задвинув тяжелые портьеры, отчего в помещении воцарился уютный полумрак, Данила присел на край журнального столика. Потянулся за пачкой сигарет. На нем были те же синие джинсы, туго обтягивающие бедра, и клетчатая ковбойка нараспашку поверх белой футболки. Разбитая челюсть слегка припухла, кровь запеклась на коже коричневой корочкой.
Алекс бросил ему зажигалку.
– Если заглянет Вера, должен ли я сделать вид, что курю две сигареты сразу?
– Только если хочешь произвести на нее впечатление, – фыркнул Данила.
– Неплохой ответ.
Глядя на его лицо, кажущееся непривычно строгим в мягком рассеянном свете торшера, строгим и взрослым, Алекс подумал, что надо, наверное, дать ему возможность высказаться, несмотря на вероятный… нет, даже неминуемый наплыв собственных параноидальных флюидов.
Проклятье. Друзей у него нет, что ли? Впрочем, Арина говорила, что он в достаточной степени сумасшедший, чтобы люди старались держаться подальше от него.
– Я не знаю, как это пережить, – вытолкнул из себя Данила, дрожащей рукой поднося к губам сигарету. Голос его звучал глухо. – Я не знаю, как с этим справиться.
Отложив ноутбук, Алекс выпрямился в кресле. Посмотрел на стоящую внизу пепельницу… на ссутулившегося Данилу… опять на пепельницу…
– Рассказывай.
…переставил пепельницу на стол.
– Не могу.
Черт бы тебя побрал, парень. Вместо меня в этом кресле должен сидеть сейчас твой отец.
– Ладно, тогда спрашивай.
– О чем? – удивился Данила.
– О чем угодно.
Повисла пауза. Алекс сидел, откинувшись на спинку кресла, не спуская со своего собеседника пристального, выжидающего взгляда. Он знал: для некоторых вопросов требуется не меньше мужества, чем для ответов на них.
И вопрос, наконец, прозвучал:
– Источник силы – он где, внутри или вовне?
Алекс пожал плечами.
– По-всякому бывает. – Закурил следующую сигарету, просто чтобы занять чем-то руки. – Ты в бога веришь?
– Нет.
– А во что веришь?
– Скорее уж в дьявола, тем более и гностики утверждали, что этот мир сотворен самозванцем. Но духи стихий уж всяко есть! В них верили даже средневековые алхимики.
