– Разбирают новый выпад мечом, – заметив заинтересованность Пато в происходящем, пояснил Грако. – Мой брат что-то новое придумал, вот теперь и проверяют.
Подойдя к столу, который стоял у противоположного от входа окна, он опустился на стул и указал гостю, куда тот может присесть. Пато выбрал место напротив воина. Грако внимательно рассматривал молодого человека, и ничего на его лице не отражалось, кроме легкого удивления. Складывалось впечатление, что тот смотрит не на человека, а на диковинную вещицу. Так Пато смотрел на шкатулку, которую его брат привез в прошлом году в подарок родителям. На первый взгляд это была просто милая симпатичная коробочка. Но совершенно случайно Пато нажал на еле заметный и ощутимый выступ, и шкатулка с тихим щелчком открыла свое тайное, и как стало понятно – главное предназначение. В открывшемся ему потайном кармашке скрывался дивной работы метательный нож Вуртажской стали. Вурты слыли непревзойденными кузнечными мастерами, и только они одни могли сотворить нечто подобное. Крепостью своей их металл заметно превосходил все, что можно было себе только представить. От того и цена на него была – заоблачная. Вот и выходило, что вначале на шкатулку с хитрым замочком Пато смотрел как на забавную безделицу, но как только открылась ее новая «грань», то взгляд свой ему пришлось поменять. Именно тогда он понял, что нельзя судить по внешнему виду. Никого. И ничего. Узнай как можно больше – тогда давай оценку.
Сейчас Грако смотрел на Пато именно с таким выражением на лице. Как будто заново оценил.
– Ты вырос, Пато, – прервал затянувшееся молчание хозяин дома. – Не годами, нет.
В подтверждение своих слов Грако покачал головой, не отводя, при этом, глаз от Пато.
– То же мне сказали и родители.
– Они умные люди… Да, – Грако убрал свои ладони со стола и переместил их на колени. Плечи его при этом опустились, предавая фигуре расслабленный вид.
Веселая тренировка, проходившая во дворе, сместилась чуть в сторону, отодвигаясь от дома.
– Мако… – вновь заговорил он, и как показалось Пато, ему не очень нравилось то, о чем он говорит. – Он не оставит тебя в покое. Ты же понимаешь, что он постарается сделать то, о чем говорил?
– Убить меня? – в свою очередь задал вопрос Пато. – Да, понимаю. И не боюсь.
Грако пожевал губами и, усмехнувшись, сказал такое, от чего челюсть Пато едва не проломила пол.
– А тебе и нечего бояться. Он не сможет ничего с тобой поделать. Не сможет, – еще раз повторил воин и, громко выдохнув, продолжил: – Я всю жизнь готовил его к бою. К поединку против одного противника даже больше, чем к битве в строю. А как ты знаешь, грознее меня и моего младшего брата в бою людей сыщется очень и очень мало. Среди ганов – не спорю, многие одолеют меня, но среди воинов – нет. Один, может, два. Скажу с болью в сердце, что Мако до определенного момента в его жизни был самой большой моей надеждой. Надеждой на то, что род мой не канет в небытие, и Мако как никто из его братьев и единственной сестры смог бы продолжить славные традиции нашего воинского имени.
Грако встал. Заметив, что Пато начал подниматься вслед за ним, мягко положил свою ладонь на его плечо, заставляя того вновь опуститься на свое место.
– Сиди-сиди, – взгляд Грако на мгновение потускнел, придавая его лицу потерянный, отсутствующий вид.
Всего на один миг этот, казалось, несгибаемый человек предстал перед кем-то в таком виде, в котором бы не хотел показываться. В этот момент он был отцом и никем более.
– Мако взял меч в руки уже через три месяца после того, как начал ходить. К пяти годам он клал стрелы в цель так, как опытный охотник не сможет. И так во всем, что касалось военной науки. Он был впереди всех. Более способных людей в нашем деле я не встречал. Не спорю, я был очень удивлен, когда Тао не взял его в ученики. Думал, что это неизбежно. Но не стану утверждать, что его выбор вогнал меня в ступор. Если Тао взял тебя, значит, в тебе есть нечто, что видит только он. Так я думал. Я не ошибся тогда и убедился сегодня – Тао Ган знал, кого взять в ученики.
Грако сделал едва заметный поклон в сторону Пато, показывая тому, что этот воин считает его, по крайней мере, равным себе. Пато, встав с места, поклонился в ответ.
– Два года, всего какие-то два года, и вот результат! Тао Гану хватило два года, чтобы (уж прости) из куска мяса вырастить нечто такое, чему я и определения дать не могу.
Пато удивленно смотрел на Грако, не понимая, ругается тот, или еще что?
– Я вижу, ты смущен? Не подумай, что я хочу тебя оскорбить. Я восхищен тем, что смог сотворить с тобой мастер Тао.
– То, что мастер Тао может сотворить нечто способное всех удивить – для меня не удивительно, – не смог больше отмалчиваться Пато. – Я никак в толк не возьму – что совершил я?
Грако нервно рассмеялся и с недоверием посмотрел на парня. Убедившись, что тот и не думал шутить, молниеносно приблизился вплотную к Пато. Хотел молниеносно, но видимо, ему что-то помешало, и стремительное движение превратилось в плавный танец.
– С тобой все в порядке, уважаемый? – поинтересовался Пато. – Тебе не плохо?
Грако снова был самим собой. Только выглядел так, как выглядит шаман, который со слов родни больного уже знает, что тот умрет, но все же надеется на ошибку. А после, увидев больного, осознает, что изначально был прав.
– На что это было похоже?
– Что? – не понял Пато.
– Что ты сейчас видел?
Грако в упор смотрел на парня. Ладонь его с такой силой сжалась в кулак, что костяшки пальцев стали белеть.
– Я видел то, что тебе стало плохо, уважаемый Грако. Ты, видимо, хотел проверить что-то связанное со мной и твоими догадками, но тебе не удалось. Ты споткнулся?
– Лучше бы я ногу сломал… – с улыбкой ответил тот. – Мако двигался так же, как я? Было у тебя такое ощущение, что и он споткнулся?
Пато закрыл глаза, мысленно переносясь во времени и пространстве. А ведь правда! Мако в схватке смотрелся объевшимся щенком, нежели взрослым и быстрым волком. И Пато с легкостью ушел от его атаки в сторону, да еще и раскрутиться времени хватило…
Он нервно сглотнул. Мысли лихорадочно заметались в голове, обгоняя друг друга, путаясь и смешиваясь, превращались в невообразимую кашу.
Все это, похоже, очень четко отразилось на его лице. Он услышал, как Грако прокашлялся, обращая тем самым на себя внимания.
– Вот это ты и сотворил. Подготовленный воин был слишком медленным для тебя.
Помолчали. Пато никак не мог переварить все то, что на него обрушилось.
Грако снова встал и, подойдя к Пато, приобнял того за плечи, успокаивающе тихо проговорил:
– Пато. Ты уже не просто ученик.
* * *
Дневная жара выдохлась и уступила свое место вечерней ласковой прохладе. Пройдет совсем немного времени, и воздух остынет настолько, что не сможет сдерживать в себе влагу, скопившуюся за целый день, и уронит ее на траву и землю. Роса приласкает и умоет пыльные стебли, успокоит, и те в благодарность склонят свои головы, уснут. А после прилетит жадный ветерок и выпьет всю влагу без остатка. Сверчки вылезут из своих укрытий и, не отходя от них далеко, запоют свою волшебную песню. Все есть в той песне. Каждый слышит в ней то, что пожелает. Влюбленный – голос своей возлюбленной, поющей сказочные песни над люлькой с младенцем. Скорбящий – утешение духов предков. Мечтатель – призыв дальних стран и свершений. Каждому свое.
Пато непростительно задержался у Грако и теперь поторапливался в надежде наверстать хоть несколько мгновений.
Они еще долго беседовали, и не все, что узнал в этот вечер Пато, ему понравилось. Грако очень высоко (по мнению самого Пато) высказался по поводу его талантов. Сам он так до конца и не понял, что с ним произошло и происходит на данный момент. То, что он стал сильнее – это понятно. Тао Ган неспроста гонял его все эти два года. Не удивительно, что Пато стал таким. Научился сражаться (а как не научишься, если напротив все время встает Ган?), и с оружием, и без него. Непонятно – как он видит медленным то, что является быстрым? И главное – как он успевает все происходящее в тот момент здраво осмысливать?
Еще и злосчастный Мако… Грако сказал, что после всего произошедшего больше не надеется на возвращение сына домой. Скорее всего, тот ушел, не попрощавшись, затаив злобу не только на Пато, но и на всех, кто видел его позор.
Опять же – Пато так и не смог понять – в чем позор? Ну, подрались двое парней. Ну, повезло ему, а не Мако. Что с того? Ведь именно так все и выглядело со стороны – Пато просто повезло, и он смог одолеть сына Грако. Никто же не понял, как было на самом деле. Он сам только сейчас осознал. А значит, через месяц все забыли бы эту историю. Тем более, насмехаться над Мако не рискнул бы в поселке никто. Зачем уходить?
– Гордость бывает разной, – пояснил Грако. – Кто-то видит ее в детях, кто-то в делах своих, кто-то в положении. Мако, поглощенный завистью к тебе, решил, что его гордость растоптали, наивно перепутал ее с гордыней. Вот гордыня его и погубит, если уже не погубила. Беда людей в том, что они так и не понимают разницы между этими совершенно непохожими друг на друга понятиями. И живут в таком неведении, наивно пологая, что они созвучны не только на слух, но и по смыслу. Мудрые люди отказываются от гордости, дабы не выросла она в гордыню. Поэтому мудрейшие из нас живут в бедности, забывая, что стоят всех денег на земле. Слишком тонка грань. Как от ненависти до любви.
После этих слов они распрощались, и Пато отправился туда, куда и должен был. Оставался на сегодня еще один разговор, самый важный на этом этапе его жизни. Его ждал Тао Ган.
* * *
Шаг, еще один, еще и вот Пато снова у Спорной черты. Кто-то аккуратно огородил место недавнего «триумфа» ученика гана, тем самым подчеркивая ту точку, где был повержен до этих пор не знавший поражений в драке Мако. Тонкие еловые жерди перехвачены прочной веревкой. Ее (веревку), как подозревал Пато, умыкнул из дома один из следопытов. Мать этого отчаянного парня будет в недоумении, когда соберется поутру развешивать выстиранную одежду, и не обнаружит ту на привычном месте – растянутую между двух столбов. У кого-то поменяет цвет место, которое находится чуть ниже спины.
Вечерние сумерки не позволили в полной мере насладится игрой, и ребятня оставила расследование на утро.
Перепрыгнув черту вместе с ее новой оградкой, Пато отправился дальше.
Оглянулся.
Не верилось и сейчас в то, что произошло.
Он стал другим. Куда подевался сильный, но неповоротливый подросток? Где тот паренек, который не мог дать ответов на простые вопросы? Наверное, заблудился в лесу, странствуя с Тао Ганом. Добрые духи не пожелали позора мастеру Тао и подменили сгинувшего Пато на более достойного человека. Разумного, мыслящего, быстрого – другого, одним словом. А во избежание путаницы наделили этого нового человека его, Пато, памятью.
Это самое простое и верное объяснение. Других у него не было.
Стемнело окончательно.
Кто-то, живущий на небе и наделенный безграничными силами, ударил божественным молотом по убегающему солнцу, и то в отместку ответило снопом слепящих искр. Поднявшись на запредельную высоту, они не погасли, а прилипли к непроглядной темноте и разгорелись с еще большей силой, раскинувшись в причудливом узоре. Звезды – дети солнца.
Вскоре вслед за ними выползет на небо и их извечная нянька – луна. Холодная, но прекрасная. Настолько красивая, что позволяет смертным смотреть на нее и не обжигать при этом глаза. Чего не скажешь о солнце.
Нянька из нее – никудышная. То вся красуется, то одним глазом присматривает, то другим. Может вообще не явиться. Своенравная и непокорная.
К утру звезды устанут светить, и им на смену придет солнце, поглощая их одну за другой, чтобы к ночи вновь вернуть на свои места.
Изо дня в день. Из года в год. Из века в век…
Вот и дом Тао.
Войдя во двор, Пато чуть не столкнулся с огромным псом. Если бы он нечаянно наступил этой собаке на лапу, то та без зазрения совести откусила бы его ногу. Запросто.
Пса этого знали все в поселке. Откуда он был привезен отцом Тао – неизвестно. Если бы Пато попросили подобрать слова для описания этой собаки, то он бы их не нашел. Нет таких слов.
Здоровенная зверюга сидела спиной к Пато и даже не шелохнулась, когда тот, открыв калитку, вошел во двор. Опасности пес не почуял, и это успокаивало.
– Прости, что потревожил тебя. Можно мне войти?
Говоря с собакой, Пато себя чувствовал глупо и благодарил духов, что его никто в этот момент не видит.
Пес, повернув только массивную голову, посмотрел на парня глазами, в которых кроме скуки ничего не было. Ответить он, конечно, не ответил, но, что-то подсказывало Пато, что если бы пес мог, то обязательно бы махнул в его сторону лапой.
Подняв с земли грузный зад, собака направилась в свою «берлогу». Другим каким-нибудь словом это жилище назвать было нельзя. Нагромождение мыслимых и немыслимых предметов: доски, жерди, циновки и прочий хлам. Все это огромным курганом насыпано чуть в стороне от дома. Пато показалось, что там и кости были, и он не мог сказать с полной уверенностью, что только звериные.
Двор вождя племени простором не отличался от других. У Грако, к слову, и то больше. Но то и понятно. В случае набега вражеского или полномасштабной войны все жители, похватав оружие, имеющееся в доме, бежали к нему и другим воинам на их подворья, коих в поселке было семь. Там и пережидали набег, если своими силами справиться не могли. Отбивались от врага и ждали подмоги.
– Ты прости его, – Пато вздрогнул и повернулся на голос. – Ему скучно.
Невдалеке от крыльца на неприметной скамеечке сидел вождь Гоан Ган. Лицо его озарилось красным светом, исходящим от курительной трубки. Выпустив клуб дыма, он продолжил:
– Пес он хороший, только очень уж задумчивый. Отсюда и настроение плохое. Мне кажется, что это от осознания того, кем он является.
– Как это? – удивился Пато и тут-же, вспомнив о хороших манерах, поздоровался: – Приветствую тебя, Гоан, славный вождь племени Калатов.
Мужчина медленно отвел трубку от своего лица и кивнул.
– Я услышал тебя, Пато.
С официальной частью было покончено, и вождь снова принялся терзать мундштук, сладостно жмурясь при каждой затяжке.
– Ты спрашиваешь – как это? Охотно с тобой поделюсь. Видишь ли, в чем дело… Я, зная тебя как сообразительного человека (с другим бы мой сын и не связался), осмелюсь предположить, что ты заметил тот факт, что псу моему очень много лет.
Услышав, что вождь сделал паузу, Пато кивнул:
– Сколько я себя помню, столько помню и его.
– Так вот, – продолжил Гоан. – За все те годы, что он живет на этом свете, он пришел к выводу о том, что он не является человеком. И это его угнетает. Несмотря на все мои заверения, что это мелочи, на которые внимания не стоит обращать, и что мы все равно были и будем впредь хорошими друзьями – он продолжает хандрить.
Пато был ошеломлен. Серьезен ли вождь, или смеется над ним?
– И как давно он хандрит? – все же поинтересовался парень.
– Пятнадцать лет уже, – тяжко вздохнув, ответил Вождь. – Как щенок, в самом деле.
Повисла неловкая пауза. Как к этому всему относиться, Пато не знал. Неужели Гоан Ган все это всерьез говорит? Или шутит?
– Я не шучу, – угадав мысли Пато, произнес вождь. – Даже больше скажу! Будь моя воля и власть, я бы предложил моему псу занять место в совете племени. Он молчит разумнее, чем многие в совете говорят. От него было бы больше проку.
Лукаво улыбаясь, он всматривался в лицо молодого человека. Пато был обескуражен, и все еще не знал как все то, что он услышал, воспринимать.
– Вот и ты захандрил, – заметил вождь. – А ведь задумался всего на несколько минут… Представляешь, каково ему? Я с ним говорю всю его жизнь. Как он еще с ума не сошел – не знаю.
Засмеявшись в голос, вождь хлопнул себя по коленкам.
– Иди, Пато. Тебя ждут. Я приду.
Две ступеньки невысокого крылечка остались за спиной. Перед лицом была дверь, за которой ожидал мастер Тао. Что-то подсказывало, что, переступив порог этого дома, Пато навсегда изменится и перестанет быть таким как прежде. Сегодняшний день был очень долог. Как будто прожил целую жизнь. И с восходом солнца, с рождением нового дня сам он переродится, оставит во вчерашнем дне прошлую жизнь и шагнет в неизведанную и новую. Что ждет его впереди? Как сложится?
Уверенно, но негромко постучал в эту дверь и услышал голос Караи:
– Заходи. Никто не спит.
Дверь открылась, и Пато шагнул внутрь. Как с обрыва в незнакомый омут – дыхание перехватило, и одна мысль пульсировала в голове: что дальше?
Вошел. Осмотрелся.
Карая, как радушная хозяйка, встречала его у дверей. Это она ему открыла и, приглашая войти, отступила вглубь дома.
Печь, скамейки вокруг стола, горшки и плошки на полках. Мягкие циновки с веселыми красочными узорами на полу. На стенах такие же циновки, но с более сложным рисунком. Почти картины. Мягкий свет от двух ламп не слепил, наоборот – ласкал взор. Было уютно в этом доме. Как к себе зашел.
На столе стоял пузатый кувшин. В таких сосудах хозяйки обычно подавали пиво.
В углу за печью зашуршало. Кошка, наглая, как росомаха, недовольная тем, что ее разбудили, вышла из своего укрытия и отправилась прямиком к хозяйке. Нервно мяукнув, она с природной грацией своей взлетела на руки Караи, где была благосклонно принята и обласкана.
– Заходи, – вновь предложила женщина. – Тао сейчас выйдет к нам.
Карая подошла к столу и опустила кошку на скамью. Взяв в руки кувшин и наполнив из него три кружки пивом, отерев горлышко о передник, опустила на место. Села.
