Максим Кабир "Клювы"

Клювы
Максим Ахмадович Кабир

HorrorZone
Три миллиарда безумцев. Три миллиарда потенциальных убийц. Сон превратил треть населения планеты в лунатиков, жаждущих крови, а главные герои в Праге, Токио, Подмосковье, по всему миру должны понять, кто такой Песочный человек и как остановить апокалипсис. Времени у них в обрез. Ровно столько, сколько они смогут не спать.

Максим Кабир

Клювы

© Максим Кабир, текст, 2022

© Валерий Петелин, обложка, 2022

© ООО «Издательство АСТ», 2022

* * *

«Роман «Клювы» крепче самого крепкого кофе. Вы точно не уснете, не дочитав до конца. Да и как можно спать в Праге? Ведь в ней столько всего интересного, загадочного и до сих пор непостигнутого…»

    Издательство Oktan-Print (Чехия)

«Имя Максима Кабира давно уже стало синонимом качества. Одного взгляда на обложку достаточно, чтобы понять – будет страшно. Будет увлекательно. Будет кровь, секс, смерть и древние твари. И Кабир не разочаровывает».

    Олег Кожин, писатель

«Истории Кабира… это всегда дом с двойным дном. Ни одна из них, особенно если речь идет о большой форме, не будет проходной байкой о том, как где-то завелось что-то и кого-то съело».

    Horrorzone.ru

* * *

Денису, Наташе и Дане Чернявским с пожеланием безмятежных снов

1.1

Человек распластался на асфальте, словно молился стенду с расписанием транспорта. Корней Туранцев, только что выпрыгнувший из трамвая, едва не выронил пакеты. В пяти метрах от него мужчина водил головой вправо и влево и чуть сучил ногами – взгляд Корнея зафиксировал зеленые носки между штанинами брюк и замшевыми туфлями.

Шестой номер поехал прочь, бросив удивленного Туранцева наедине с представителем оригинального религиозного культа – кроме них, никого не было ни на остановке, ни на площадке у железнодорожного вокзала поодаль. Уплыли желтые трамвайные окна, инкрустированные темными абрисами – силуэтами пассажиров.

На ветру шуршали кроны лип, тикал размеренно светофор, и носки замшевых туфель елозили по асфальту.

Долгое тяжелое лето подходило к логическому завершению. Вечера становились прохладными. Корней прибавил к футболке и джинсам плотную клетчатую рубаху. Сейчас под фланелью пробежали мурашки.

– Простите, вам плохо?

Внутренний голос, неоднократно выручавший его в прошлом, шепнул: «Это не твоя забота, Корь, иди куда шел».

Корней замялся нерешительно. Возле металлического конуса урны темнел оброненный портфель, явно не из дешевых. В городе хватало бродяг и психов, не так много, как на родине Корнея, но хватало. К наркоманам государство относилось почти трепетно, снабжая деньгами, – лишь бы не крали.

Но мужчина не был похож на вагабонда. И пиджак он испачкал недавно, преклоняясь великому богу электричек. Классический пиджак, фиолетовый галстук, закинутый за плечо, как язык запыхавшегося зверька в каком-то американском мультфильме.

– Пан…

Корней шагнул к мужчине. Туфли монки сверкнули пряжками в свете фонаря. Скрюченные пальцы хватали воздух в каком-то остервенелом религиозном экстазе.

Ощущая беспокойство, Корней повертелся. Но и в скверике позади, и у охристо-бежевых домов за перекрестком не увидел прохожих. Район Вршовице был тихим и малолюдным, что сыграло определяющую роль в выборе жилья.

«Он пьян, – сказал внутренний голос, – или под кайфом. Не мешай человеку другой конфессии».

А мужчина молился.

Бил поклоны, тряс головой, невнятно бормотал.

Его божество, белое с красным, электрическое рогатое божество, скоро должно было перевести городской транспорт в ночной режим, и Корней неуютно поежился.

– Ну и ладно, – буркнул он.

Человек повернул голову так резко, что хрустнули позвонки. Светофор запиликал быстро-быстро и озарил зеленым упитанное лицо. По подбородку мужчины струилась кровь. Его рот был разорван, нижняя губа превратилась в лохмотья, явив десны и ряд аккуратных зубов того же оттенка темной охры, что и полосы на фасаде зданий.

Корней непроизвольно охнул.

Глаза мужчины, тусклые и бессмысленные, зацепились за него.

Наркотики, определенно. Не безвредная травка, аромат которой Корней часто ловил около пабов. Что-то куда опаснее, вроде сальвии – Корней видел на ютубе результаты употребления психоактивных веществ. Бедолаги калечили себя, кидались под автомобили, в чем мать родила разгуливали по трассам.

Сектант (привычка Корнея награждать всех прозвищами) улыбнулся криво.

«Боже, – ужалила догадка, – он терся губами об асфальт!»

Судя по блаженной гримасе, мужчина не испытывал боли… пока. За зубами шевельнулся язык – светофор тикал медленно, плеская на остановку красным.

От обилия багрового Корнея замутило.

– Прекратите!

Сектант громко щелкнул челюстью.

И заговорил.

Туранцев два года учил чешский. Зимой сдал государственный экзамен; уровень В2: согласно выданному Карловым университетом сертификату, он владел языком на восемьдесят процентов.

Но из того, что сообщил ему Сектант, Туранцев расшифровал лишь пару слов: «мороженое», «карусель».

Корней был настолько поражен, что прослушал, как следующий трамвай прибыл к Надражи Вршовице, постоял, не открывая дверей, и укатил на восток. Мозг выкопал зачем-то информацию: трамвай в чешском языке – женского рода. Не бог, а богиня.

Сектант, выговорившись, ткнулся губами в липкую лужу, как корова на водопое. Голова замоталась из стороны в сторону, раздирая губы. Что-то скребнуло… Это резцы чиркнули об асфальт.

– К черту тебя! – выпалил Корней. Он не нанимался возиться с сумасшедшими, здесь ему платили за то, что он верстал книги в офисе. Отвечал за расположение текста и оформление страниц.

Не сверяясь со светофором (все равно ноль машин), Корней пересек проезжую часть. У деревьев обернулся. Сектант выгибал спину. Хвала небесам, шорох человеческого лица о тротуарное покрытие не доносился через дорогу.

Впереди возвышались Надражи – вокзал. Отсюда в четырнадцатом году Корней совершил первые шаги по Праге. Тогда он знал на чешском одну-единственную фразу: «Проминьте, не млувим чески, мужу млувит в руштыне». И Маринка еще была рядом.

Корней вынул телефон, набрал номер скорой помощи: сто пятьдесят пять.

– На трамвайной остановке мужчина травмирует сам себя. Он в крови.

Диспетчер записала адрес.

«Ты молодец, Корь. Теперь это их проблемы».

Но настроение было испорчено, а совесть имела свое мнение насчет случившегося.

Ругая психопата, Корней поплелся налево. Пустынная улочка полого спускалась к парку и Ботичу – обмельчавшей горной реке. По забавному стечению обстоятельств, называлась она Украинска и миролюбиво сосуществовала с улицами Петроградска и Новгородска. Ухоженные кусты, дома с классической черепицей, в четыре и шесть этажей.

Главные ориентиры – поликлиника, аптека, бомжиха на лавочке.

Корней прозвал ее Бабушкой Догмой – именно слово «Догма», набранное костистым шрифтом, ярче прочих слов выделялось на афише, которой кто-то залепил спинку скамейки. Потрепанный дождями плакат рекламировал позапрошлогодний рок-фестиваль, а «Догмой», видимо, именовалась какая-то играющая блэк-метал группа.

Тучная старуха с отекшими слоновьими ногами оккупировала лавочку, не оставив шанса соперникам. В капустном ворохе одежек, окруженная уймой узлов и пакетов, презрительно косящаяся на пражан, туристов и гастарбайтеров.

Бомжиха материализовывалась у поликлиники по вечерам и была для Корнея неотъемлемым элементом пейзажа, как вокзал или китайский магазинчик дальше по улице. Однажды, не застав ее, Корней искренне огорчился и дважды выходил на крыльцо, точно потерявший домашнего любимца сердобольный хозяин.

Но история закончилась хеппи-эндом: Бабушка Догма вернулась, шумно опорожнилась под аптекой и заняла свой пост.

Вот и сейчас она отдыхала, скрестив на груди руки. Ступни расположила так, чтобы касаться ими скарба. Будто опасалась, что воры умыкнут ее мусорные сокровища, стеклотару по две кроны за бутылку.

Обычно Бабушка Догма дефилировала в тинейджерской бейсболке с плоским козырьком, но сегодня, как бы напоминая о грядущей осени, она нахлобучила совершенно советского вида шапку-петушок.

– Знала бы ты, что я только что наблюдал…

Бездомная причмокивала во сне. Жесткие черные волоски обрамляли рот. Иногда она недовольно подергивала плечами.

До переезда в Чехию Корней не курил шесть лет – завязал в университете. То ли Маринка настояла, то ли утренний кашель надоел. Но ритм заграницы вынудил возобновить вредную привычку. Европейские цены на табак били по карману. Экономя, он смолил по три сигареты в день. Сейчас хотелось выкурить три подряд.

За поликлиникой взвыла сирена. Грузно шевельнулась Бабушка Догма.

«Отлично…» – выдохнул Корней, мысленно препровождая скорую помощь к трамвайной остановке, к полоумному фанату мороженого и каруселей. По крайней мере, Сектант не успеет убить себя. Этим вечером – не успеет.

«Галлюциногены в Праге? Да чем вам не угодили „Пльзень“ с „Бехеровкой“?»

Он затянулся, вспоминая одноклассников – от клея их глаза становились такими же мутными. Пахну?ло сыростью бойлерной, интернатским туалетом, обработанным хлоркой. Корней швырнул окурок в урну и набрал код на домофоне.

Та жизнь закончилась. Отряхнулся и забыл.

В подъезде ни шатко ни валко шел ремонт. Потолки обросли алюминиевыми профилями для крепления панелей. У клетки лифта валялись планки, подвесы и декоративная плитка. В свое время Корней подивился наличию лифтов в четырехэтажных зданиях.

– Нет, ты видел?!

На первом этаже дядя Женя задумчиво изучал потолочную конструкцию.

– Что там? Здравствуйте.

Дядя Женя, не глядя, пожал Корнею руку.