– Могу я воспользоваться телефоном?
– О, вы перебили мистера Вулфа, – упрекнула меня Каролина. – Если он хочет объяснить…
– Позвольте мне проводить вас к телефону, – послышался воркующий голос сзади.
Я обернулся и увидел девушку в желтом, отметив про себя, что она достает мне до подбородка, что у нее красивые светлые волосы и лукавые синие глаза. Девушка улыбалась уголком рта.
– Пойдемте, Эскамильо, – позвала она.
– Премного благодарен, – ответил я, устремляясь за ней.
– Кстати, меня зовут Лили Роуэн, – поведала она по дороге.
– Чудесное имя. – Я широко осклабился. – А я Эскамильо Гудвин.
Глава 2
– Который час? – донесся из открытой двери голос Ниро Вулфа.
Взглянув на лежащие на стеклянной полочке часы, я вышел из ванной, придерживая намазанную йодом руку, обогнул внушительных размеров кресло, в котором разместился Ниро Вулф, и сказал:
– Пятнадцать двадцать шесть. Я надеялся, что хоть пиво вас немного взбодрит. А то, как видно, радость жизни в вас угасает, коль скоро вы не можете позволить себе достать часы из собственного кармана.
– Какая там радость жизни, – простонал он, – когда наша машина разбита вдребезги, а мои бедные орхидеи задыхаются в ней…
– Они не задыхаются. Я не до конца поднял стекла. – Удостоверившись, что йод высох, я опустил руку. – Однако вернемся к радости жизни. Ведь что получается: капот всмятку, а мы живы! Бык до нас не добрался! Мы познакомились с чудесными людьми, которые приютили нас, дали прекрасную комнату с ванной, угостили холодным пивом вас, а меня – йодом. Кстати, если вы считаете, что я мог убедить ребят из кроуфилдского гаража приехать за нами в самый разгар ярмарки, то поговорите с ними сами. Они и вас сочтут за сумасшедшего. Вот-вот вернется мистер Пратт и отвезет нас в Кроуфилд вместе с багажом и цветами. Я звонил в отель, и мне обещали придержать наш номер до десяти часов вечера. Большего и ожидать нельзя. Там сейчас такая свара из-за мест! – Застегнув рукав, я потянулся за пиджаком. – Как пиво?
– Хорошее, – рассеянно ответил Вулф и нахмурился. – Свара из-за мест, говоришь… – Он огляделся по сторонам. – Однако приятная комната… Просторная, светлая. Пожалуй, нужно сделать такие окна дома, в моей комнате. И кровати удобные. Ты не пробовал полежать?
Я уставился на него с подозрением:
– Нет.
– Первоклассные кровати. Когда, ты говорил, пришлют за нашей машиной?
– Завтра днем, – терпеливо повторил я.
– Завтра так завтра, – вздохнул он. – Раньше мне казалось, что я не люблю новые дома, но здесь очень мило. Конечно, это заслуга архитектора. Знаешь, откуда взялись деньги на постройку дома? Мисс Пратт мне рассказала. Ее дядя – владелец нескольких сотен небольших ресторанчиков в Нью-Йорке. Он их называет праттериями. Бывал когда-нибудь?
– Естественно. – Я задрал штанину, разглядывая ушибленное колено. – Иногда в них обедаю.
– Вот как? Ну и как еда?
– Ничего особенного. Смотря к чему вы привыкли. – Я пожал плечами.
В дверь постучали, и вошел какой-то тип с грязной щекой, в испачканных брюках и белоснежной накрахмаленной куртке. Он промямлил, что приехал мистер Пратт и мы можем спуститься к нему, когда пожелаем. Вулф сказал, что мы сейчас придем, и тип исчез.
– Видимо, мистер Пратт – вдовец, – заметил я.
– Нет, – ответил Вулф, пытаясь подняться. – Он никогда не был женат. Так сказала мисс Пратт. Ты не думаешь причесаться?
Нам пришлось изрядно побегать по дому, пока мы не разыскали хозяев. Сперва мы попали в столовую, оттуда прошли через гостиную и еще через одну комнату с фортепиано и наконец обнаружили их на террасе, укрытой от солнца навесом. Обе девушки сидели поодаль в углу с молодым человеком и потягивали хайболы. Ближе к нам, за столом, расположились двое мужчин, которые вели деловую беседу, манипулируя какими-то бумагами. Один, молодой и прилизанный, походил на маклера. У второго, довольно пожилого, были темные, седеющие волосы, узкий лоб и квадратная челюсть. Подойдя к ним, Вулф остановился. Пожилой мужчина нахмурился и сказал:
– А, это вы!
– Мистер Пратт? – Вулф слегка поклонился. – Я Ниро Вулф.
Молодой человек встал. Пожилой по-прежнему хмурился.
– Знаю. Племянница мне сказала. Я, конечно, наслышан о вас, но, будь вы хоть президент Соединенных Штатов, вы не имели права находиться на моем пастбище после того, как вам велели его покинуть. Что вам там понадобилось?
– Ничего.
– Зачем же вы туда забрались?
Вулф поджал губы, а затем спросил:
– Племянница рассказала вам, что с нами приключилось?
– Да.
– Вы считаете, она солгала?
– Почему? Конечно нет.
– Значит, вы думаете, что я солгал?
– Нет, – растерялся Пратт.
Вулф пожал плечами:
– Тогда мне остается только поблагодарить вас за оказанное гостеприимство – за телефон, пристанище, освежающие напитки… Пиво мне очень понравилось. Ваша племянница любезно предложила отвезти нас в Кроуфилд… Вы не возражаете?
– Ни в коей мере. – Тугодум все еще хмурился, затем скрестил руки на груди и сказал: – Нет, мистер Вулф, я ни в коем случае не считаю, что вы солгали, но тем не менее хотел бы кое-что выяснить. Сами понимаете, ведь вы детектив, и вас могли нанять… От них всего можно ожидать. Меня уже замучили до полусмерти. Сегодня ездил с племянником на ярмарку в Кроуфилд, так мне и там прохода не давали. Пришлось сбежать домой, чтобы избавиться от них. Так вот я спрашиваю напрямую: вы залезли на пастбище, потому что знали, что бык там?
– Нет, сэр! – ответил Вулф с несколько озадаченным видом.
– Ваш приезд сюда как-нибудь связан с быком?
– Нет! Я приехал выставить свои орхидеи на Североатлантической ярмарке.
– Значит, вы выбрали мое пастбище случайно?
– Мы его не выбирали. Все дело исключительно в геометрии. Кратчайший путь к дому ведет через пастбище. Так нам показалось, – добавил Вулф с горечью.
Пратт кивнул. Он посмотрел на часы, встал и повернулся к молодому человеку, складывавшему бумаги в портфель.
– Ладно, Пейви, езжай шестичасовым поездом из Олбани. Передай Джеймсону, чтобы он ни в коем случае не спускал цену ниже двадцати восьми долларов. С прошлого года аппетит у людей не ухудшился. Только запомни – больше никаких пирогов…
Он еще прочел наставления по поводу расценок на некоторые блюда, напомнил о каких-то новых контрактах в Бруклине и напоследок крикнул вдогонку Пейви, почем следует закупать салат. Затем наш хозяин вдруг спросил Вулфа, не хочет ли тот выпить чего-нибудь крепкого. Вулф ответил, что он предпочитает пиво, но мистер Гудвин, без сомнения, не откажется пропустить стаканчик. Пратт что было мочи заорал:
– Берт!
На крик откуда-то вынырнул грязнощекий и принял заказы. Когда мы расселись, трио из угла террасы присоединилось к нам со своими стаканами.
– Ты позволишь? – обратилась мисс Пратт к дяде. – Джимми мечтает познакомиться с нашими гостями. Мистер Вулф, мистер Гудвин, а это мой брат Джим.
Я учтиво привстал, и тут до меня дошло, что Вулф затеял какую-то непостижимо отчаянную игру, так как вместо того, чтобы извиниться, как обычно, за то, что не отрывает свою многопудовую тушу от стула, он поднялся во весь рост. Мы все сели, а блондинка Лили раскинулась в кресле-качалке с таким расчетом, чтобы мне было удобнее любоваться ее изящными ножками.
– Я, конечно же, наслышан о вас, – повторил Пратт Вулфу. – Даже знаю кое-какие подробности. Мой друг Пит Хатчинсон рассказывал, что несколько лет назад вы отказались расследовать дело, связанное с его женой.
– Я стараюсь не браться за дела семейного характера, – подтвердил Вулф.
– Поступай, как тебе нравится, – вот мой девиз, – изрек Пратт, отхлебнув глоток из стакана. – Это ваш бизнес, и вы вправе поступать как хотите. Насколько мне известно, вы не прочь вкусно поесть. Мой бизнес как раз питание, а точнее – общественное питание. На прошлой неделе мы ежедневно продавали в Нью-Йорке в среднем сорок две тысячи триста девяносто два ланча. Я вот к чему клоню – сколько раз вы обедали в моих праттериях?
– Я?.. – Вулф не спешил с ответом, пока наливал себе пива. – Ни разу.
– Ни разу?
– Я всегда обедаю дома.
– Вот как… – Пратт не мог отвести взгляд от Вулфа. – Конечно, иногда можно неплохо поесть и дома. Но лучше все же… Мое имя прогремело, когда я пригласил в праттерию и накормил по выбору из меню пятьдесят представителей высшего света. Видели бы вы, как они восхищались. Своего успеха я достиг благодаря, во-первых, качеству, а во-вторых, рекламе. – Он поднял два пальца.
– Всепобеждающее сочетание, – пробормотал Вулф. Мне захотелось лягнуть его под столом. Он буквально лизал пятки этому деревенщине. Но Вулф пошел дальше. – Ваша племянница немного рассказала мне о вашей феноменальной карьере.
– В самом деле? – Пратт взглянул на нее. – У тебя пустой стакан, Каролина. – Он повернул голову и громко позвал Берта, затем вновь обратился к Вулфу: – Что ж, она неплохо разбирается в моих делах. Два года работала у меня. Потом увлеклась гольфом, добилась кое-каких успехов, и я решил, что племянница-чемпионка послужила бы мне хорошей рекламой. Так и вышло. Этим она принесла мне куда больше пользы, чем от сидения в конторе. А вот ее братцу далеко до нее. Единственный мой племянник – и ни на что не годен. Да, Джимми?
– Совершенно верно, – ухмыльнулся юноша.
– Сам-то ты, конечно, так не считаешь. Если бы твои родители не умерли, когда ты был еще ребенком, ни за что бы на тебя не тратился. Пожалуй, это моя единственная слабость. Стоит мне только подумать, что после моей смерти все достанется тебе и твоей сестре, больше ведь некому, и я начинаю мечтать о бессмертии… Мне плохо делается, когда я представляю себе, на что ты пустишь мое состояние… Позвольте спросить, мистер Вулф, как вам нравится мой дом?
– Очень нравится.
Джимми гоготнул.
Не обращая на него внимания, Пратт покосился на Вулфа:
– В самом деле? А ведь его выстроил мой племянник. Строительство завершилось только в прошлом году. Я-то сам здешний, родился и вырос на этом самом месте, в старой лачуге. И как только это вышло у Джимми, ума не приложу…
Он продолжал разглагольствовать, а Вулф потихоньку откупорил очередную бутылку пива. Да и я не терял времени даром, благо пил не виски в праттерии. Я расправлялся уже со второй порцией, устроившись так, чтобы было удобнее поглядывать на блондинку. Я перестал слушать Пратта, размышляя, что ценнее в девушках – привлекательная внешность или умение спасти человека от бычьих рогов. Вдруг приятный поток моих мыслей был бесцеремонно нарушен. Из-за угла неожиданно появились четыре незнакомых субъекта, которые с решительным видом протопали на террасу. Вспомнив слова хозяина о преследовании на ярмарке и разглядев недоброе выражение на лицах незваных пришельцев, я сунул было руку за пистолетом, но вовремя спохватился и сделал вид, что собирался почесать плечо.
Пратт вскочил и, наморщив узкий лоб, злобно уставился на вновь прибывших. Один из них, приземистый крепыш с острым носом и пронзительными глазками, выступил вперед:
– Ну, мистер Пратт, надеюсь, теперь мы сумеем договориться?
– Нам не о чем договариваться. Я вам уже говорил.
– Но нас это не устраивает. – Остроносый обвел взглядом присутствующих. – Позвольте объяснить, что мы…
– Вы зря тратите время, мистер Беннет. Я повторяю…
– Позвольте мне! – перебил голос, явно привыкший командовать. Он исходил от широкоплечего, отлично сложенного мужчины, в потрясающем сером спортивном костюме и в автомобильных перчатках – это в теплую-то погоду! – Вы Пратт? Лу Беннет втравил меня в эту историю, а я очень спешу в Кроуфилд, чтобы успеть в Нью-Йорк. Меня зовут Каллен.
– Дэниел Каллен, – услужливо добавил Беннет.
– О! – благоговейно произнес Пратт. – Это честь для меня, мистер Каллен. В моем скромном доме… Присаживайтесь, пожалуйста. Что-нибудь выпьете? Джимми, принеси стулья для гостей. Познакомьтесь с моей племянницей, мистер Каллен…
Пратт начал суетливо представлять всех друг другу. Оказалось, что Лу Беннет занимал пост секретаря Национальной лиги по разведению скота гернзейской породы. Долговязого мужчину с жидкими волосами и усталым лицом звали Монт Макмиллан, Дэниел Каллен нуждался в рекомендациях не больше, чем, скажем, Джон Морган. Четвертый гость, выглядевший еще более уставшим, чем Макмиллан, оказался председателем совета Североатлантической ярмарки по имени Сидни Дарт.
Берта послали за выпивкой. Лили Роуэн подвинулась, чтобы освободить место, и к ней подсел Джимми Пратт. Было видно, что вновь прибывшие мало интересуют девушку.
Разговор вновь начал Лу Беннет:
– Мистер Каллен торопится, и я уверен, что вы, мистер Пратт, сумеете оценить, что он делает для всех нас. Уверяю, вы и цента не потеряете. Дело закончится к всеобщей…
– Это же просто произвол! – не выдержал Каллен, уставившись на Пратта. – Судить таких надо! Какого черта…
– Извините, – поспешно влез Беннет, – но мы уже обсуждали этот вопрос с мистером Праттом, и у него свое мнение на этот счет. Слава богу, что вы пришли нам на помощь. – Он повернулся к Пратту. – Дело в том, что мистер Каллен великодушно согласился выкупить у вас Гикори Цезаря Гриндона.
Пратт кашлянул, помолчал немного и спросил:
– А что он будет с ним делать?
Беннет казался шокированным.
– Он ведь владеет едва ли не лучшим в стране стадом гернзейской породы.
Каллен сердито взглянул на Пратта:
– Поймите, Пратт, мне ваш бык не нужен. У моего лучшего производителя Махуа Галанта Мастерсона сорок три чистопородные телки. Еще три молодых производителя сейчас проходят отбор. Я покупаю Цезаря исключительно в интересах нашего животноводства и лиги по разведению гернзейской породы!
– Мистеру Каллену действительно ни к чему ваш бык, – подхватил Беннет. – Им движут самые благородные побуждения, но не согласен платить за Цезаря всю ту сумму, что вы уплатили Макмиллану. Конечно, бык теперь ваш, но согласитесь: сорок пять тысяч долларов – это сумма несуразная. Сам Голдуотер Гранде был продан за тридцать три тысячи в тысяча девятьсот тридцать втором году, а Цезарю далеко до Гранде. Гранде – отец ста двадцати семи племенных телок и пятнадцати первоклассных бычков. Так что наши условия таковы: мистер Каллен платит вам тридцать три тысячи долларов, а Макмиллан возвращает двенадцать тысяч из суммы, которую вы ему заплатили. Так что ничего не теряете. Мистер Каллен тут же выпишет вам чек и вечером пришлет за Цезарем людей и фургон. Если бык не потерял формы, то мистер Каллен выставит его в четверг на ярмарке. Надеюсь, он в порядке. Насколько мне известно, вы держите его на выгоне?
Пратт напустился на Макмиллана:
– Еще сегодня вы клялись, что с этим делом покончено и вы не станете участвовать в любых попытках сорвать нашу сделку!
– Вы правы. – Макмиллан слегка дрожащей рукой поставил стакан с виски на стол. – Но они пристали ко мне с ножом к горлу… Они так давили… А ведь я старый гернзеец, мистер Пратт…
– Вы опорочили честь гернзейцев? – взорвался Каллен. – Я бы вообще исключил вас из лиги гернзейцев! Вам нет прощения! Вы прекрасно знали, что станет с быком после продажи!
– Конечно, – уныло кивнул Макмиллан. – Вам легко говорить, мистер Каллен. У вас денег куры не клюют. А у меня же после кризиса осталось одно стадо, и больше ничего. А тут еще сибирская язва месяц назад… Из всего стада уцелели четыре теленка, шесть коров, один бычок и Цезарь. Даже породистую телку купить было не на что! Как мог я содержать Цезаря в таком положении? Вот я и разослал телеграммы дюжине крупнейших скотопромышленников, включая и вас, сэр. И что я получил в ответ? Все знали, что я на мели, вот никто и не предложил больше девяти тысяч. Девять тысяч за Гикори Цезаря Гриндона! А тут ко мне пришел мистер Пратт. Он не скрывал, для чего ему понадобился Цезарь. Затея была невероятная, но соблазн велик… Особенно когда у тебя ни гроша за душой. Вот я и решил от него отделаться и заломил неслыханную цену – сорок пять тысяч! – Макмиллан взял свой стакан, заглянул в него и отставил в сторону. – Мистер Пратт, не моргнув глазом, вытащил чековую книжку и, не сходя с места, выписал мне чек. А ведь вы, мистер Каллен, не предложили мне и девяти тысяч. Насколько я помню, ваша цена была семь с половиной…
Каллен пожал плечами:
