– Каждый месяц повторяется этот День Света, – непочтительно пробубнила Вейн и вздохнула. – Да встаем мы, встаем! Люси, просыпайся.
– Жду вас внизу, лейны, – пропела мистрис и так же торжественно удалилась.
Люси сразу же снова укуталась в одеяло.
– Ты ведь знаешь, что это не поможет, – с сожалением сказала ей сестра. – Лучше встать самой, пока Алесс не примчалась с кувшином холодной воды.
Сестры слажено охнули, вспомнив, как безжалостная мистрис порой будила их дома. День Вир наставница истово чтила, несмотря на то, что повторялся он с утомительной регулярностью.
Люси села на кровати и отчаянно зевнула.
– Ну почему надо воздавать хвалу вирам на восходе? – простонала она.
– Потому что виры – это лучи солнца и любви, – поучительно ответила Вейн, расчесывая свои темные волосы. – И ты прекрасно это знаешь! Давай, Люси, просыпайся. Алесс ждать не любит. Ты же не хочешь, чтобы она отходила нас хворостиной на глазах у Лерана и… его брата?
Такая перспектива заставила Люси охнуть и, резво соскочив с кровати, кинуться в купальню. Вейн только хмыкнула, проводив ее взглядом.
На этот раз они не опоздали, даже Люси собралась на удивление быстро. А Вейн и вовсе лишь умылась, стянула волосы в тугой низкий пучок, надела темно-зеленое платье и маленькую шляпку с пером и вуалью. Сестра нарядилась в яркое сиреневое платье, но лицо прикрыла, как того и требовал поход в храм.
– Лейны! – внизу их уже ждал улыбающийся Леран. Он поклонился, приветствуя их, и повернулся к Вейн: – Сегодня вам лучше? Жаль, что вчера вы не смогли посетить с нами ярмарку! Люсинде она очень понравилась.
– Да, сестра рассказала мне со всеми подробностями, – улыбнулась девушка. – Действительно, жаль. Но надеюсь, у меня еще будет такая возможность.
– Несомненно. Думаю, эти ярмарки еще успеют вам надоесть, лейна Вейн, – рассмеялся Леран.
– Солнце не будет ждать! – с легким возмущением напомнила наставница.
– Конечно, мистрис Алесс, уже идем, – отозвался Леран.
Вейн оглянулась.
– А дер Александр с нами не едет? – как можно безразличнее спросила она.
– Брат еще вчера отправился на Перевал, у него там дела, – ответил жених. – Даже на ярмарку с нами не поехал.
– Понятно, – пробормотала девушка и положила руку на любезно предложенный локоть Лерана.
Морозный воздух мигом прогнал остатки сонливости и отчистил разум. Звезды на небе ярко сияли – синие, словно драгоценные камни. И только на востоке уже бледнели, оповещая о начале нового дня и восходе солнца.
Сестры и наставницы поехали в экипаже, Леран – верхом. На подходе к храму уже ожидали люди и зажженные светочи – символы солнца и тепла мягко горели множеством желтых точек. Сверху, с дороги, казалось, что в долину слетелись светлячки. И на фоне снега это выглядело необычно и красиво.
Несмотря на то, что Вейн наблюдала эту картину бесчисленное количество раз, она все равно замерла в восхищении, завороженная торжественной красотой.
– Вейн, прикрой занавесь, дует, – недовольно пробурчала Люси, кутаясь в меховой плащ.
Вейн со вздохом опустила плотную ткань.
Скоро экипаж свернул и остановился неподалеку от храма. Девушки вышли и с любопытством осмотрелись. Вейн особенно внимательно, ведь именно в этом храме произойдет самое счастливое событие в ее жизни – обручение с нареченным. С Лераном. Она попыталась представить, как будет подниматься по этим ступенькам, облаченная в красное платье и золотые браслеты, с тяжелым покровом на голове. А возле огня будет стоять Леран, одетый в серебряную хуту – ритуальный наряд мужчины, похожий на длинное женское платье с широкими рукавами.
И вот идет она по храму, сияют светочи, тихо поют жрицы, славя вир и прося у них счастья и любви для обрученных. И Вейн движется вперед и видит в глазах нареченного улыбку и…
– Вейн! – возмутилась сестра. – Долго ты будешь стоять? Пойдем уже, холодно!
– Иду, – вздохнула девушка. Даже представить собственное обручение не получалось.
Храм оказался огромным и был гораздо красивее того, что стоял в Таларе. Белые стены мягко светились в предрассветном сумраке, а множество желтых камушков образовывали замысловатые узоры вокруг витражных окон. И сами окна – настоящее произведение искусства: узкие, высокие, в два человеческих роста. Каждое из них представляло собой картину, выполненную из разноцветных стекол. Вот мчится на крылатой колеснице верховная вира, поражает камнем познания Тьму, и та сворачивается змеей, уползает, спасается от испепеляющего света солнца…
Люси снова дернула за руку засмотревшуюся сестру.
– Понравились окна? – заметил Леран интерес нареченной. – Этот храм – наша гордость. Знаете, после нашествия Темных прежний храм был полностью уничтожен, а этот отстраивали уже под руководством Ксандра. А мастера по витражам он привозил из столицы. Истинный художник оказался. Красиво, правда?
– Очень! – искренне отозвалась Вейн. – Нашествие и сюда докатилось?
Леран вдруг нахмурился, отвернулся, и девушка встревожилась.
– Леран? – она осторожно коснулась его руки. – Я сказала что-то не то?
Он вздохнул.
– Вы здесь не при чем, конечно. Просто это… черная страница в истории нашей семьи. Когда Перерожденные перешли Излом, много людей погибло, все это знают. К сожалению, нашествие не миновало и наши горы. Родители… их выпили Темные, Вейн. Досуха. Я думал, твой отец тебе рассказал.
– Нет, – тихо ответила девушка. – Я не знала, прости, что напомнила.
Он с благодарностью сжал ее ладонь и грустно улыбнулся.
– Я этого почти не помню, маленький совсем был, а вот Ксандру тогда досталось. Он тоже был еще мальчишкой, но смог меня защитить. Знаешь, самое страшное, что родители не погибли, а стали личами. И пытались меня сожрать… Я только и запомнил, что дикие глаза да оскаленный рот отца. Ксандру пришлось их убить. Родительским кинжалом и заколол. Обоих, и отца и мою маму… Вернее, то, что от них осталось. Мы потом долго в подвале прятались, потому что Темные не только родителей выпили, но и тетушку, и ее детей, и всех служек, и даже собак дворовых. И многие стали личами, жаждали свежего мяса и крови. Надеюсь, никогда не придется такое снова пережить. Хотя я и помню все это смутно, говорю же, маленький был… Мне тогда всего пять исполнилось.
– А брату?
– Ксандру было тринадцать.
Вейн молча сжала его руку. Слова были излишни. Та ночь, когда Перерожденные миновали Излом, до сих пор наполняет души людей страхом Такие нашествия случались и раньше, но последнее было просто ужасным.
– Надеюсь, когда-нибудь свет победит, и люди смогут прогнать Перерожденных навсегда, – вздохнула Вейн. – И отомстить за потерянных близких.
– Я тоже на это надеюсь, – кивнул Леран и улыбнулся. – Не грустите, Вейн. Я совсем не хотел испортить вам настроение своими печальными воспоминаниями. Сегодня светлый день, так не станем его омрачать!
Девушка тоже улыбнулась.
– Ну вот, теперь вы оба здесь застряли, – к ним подошла недовольная Люсинда. – И что вы уставились на эти окна? Как будто на них цветы растут!
– Уже идем, – улыбнулся Леран, но руку Вейн так и не отпустил. – Кстати, Люси, цветы ты еще увидишь, обещаю. И совсем скоро.
Храм был переполнен, но для Лерана и его спутников предназначалась целая ложа, с удобными сидениями и мягкими подушками. И стоило занять свои места, как юные жрицы запели гимн восхваления.
Вейн положила руки в перчатках на деревянные перила. Она всегда любила этот момент, когда юные девичьи голоса раздаются в темном храме, освещенном лишь крошечными светочами, и шум стихает. Люди замирают, внимая. Их дыхание успокаивается, смолкают разговоры. Толпа становится недвижима и безмолвна, и все ждут.
Песня нарастает, голоса жриц взлетают к своду храма, и сотни людских сердец словно следуют за ними к самому большому окну, на котором всегда одно и то же изображение: огромный диск восходящего солнца. И когда мелодия уже дрожит на пике, и голоса певчих почти срываются на самой высокой и пронзительной ноте, витраж светлеет. На нем проявляются цветы и деревья, и лучи взошедшего солнца потоком льются в храм, на стоящих внизу людей, словно благодать небесных вир.
Вейн наблюдала эту картину бесчисленное число раз, но всегда проникалась, как впервые. Конечно, с возрастом она узнала, что такой эффект льющегося света достигается какими-то хитрыми установками зеркал и стекол на крыше, но все же это было столь прекрасно, что хотелось верить в чудо. Лишь ради этого момента она поднималась затемно и ехала в храм даже по лютому морозу. А сегодня Вейн особенно верила, что небесные виры смотрят на нее и оберегают.
– Очаровывает, правда? – шепнул Леран, и Вейн с улыбкой кивнула.
Увы, дальше было уже не столь интересно. Знакомые наизусть храмовые гимны почитания вир, танец жриц, больше похожий на монотонные раскачивания из стороны в сторону, речь Верховной, которая здесь была на удивление моложавой, не то что в родном Таларе.
Люси уже откровенно скучала и даже пару раз зевнула, не обращая внимания на гневные взгляды мистрис. Впрочем, их наставница была истовой виринией, и ее сейчас больше занимало происходящее в храме, чем поведение подопечных.
Вейн незаметно погрозила сестре кулаком. Все-таки она была старшей, и на ее плечах лежала обязанность присматривать за избалованной сестрицей. Люси отмахнулась.
– Каждый месяц одно и то же, – мрачно изрекла она. – Хоть бы гимн новый придумали, что ли.
– Вот ты привереда, Люси, – с усмешкой отчитала ее Вейн. – Смотри, какие здесь витражи красивые, в Таларе таких нет.
– Тоже мне достижение! – фыркнула сестра. – Зато наши жрицы лучше поют. А эти столько раз сфальшивили, что я со счета сбилась.
На это возразить оказалось нечего, потому что в отличие от Люсинды, Вейн не обладала ни слухом, ни голосом и судить о чистоте исполнения не могла.
– Привереда! – повторила она. – Ничего, скоро вернешься домой и будешь слушать правильный гимн.
Люси дернула плечиком, нахмурилась, но вдруг оживилась.
– Что это? – спросила она и тронула Лерана за руку.
Он повернул голову и помрачнел. По проходу шли стражники, а между ними с трудом волочил ноги грязный, бородатый мужчина, закованный в кандалы. Люди брезгливо расступались, чтобы не коснуться идущих даже кончиком платья.
– Суд Света, – хмуро сказал Леран. – Мы можем уйти, если не хотите смотреть.
– Мы останемся! – торопливо сказала Люси.
Вейн взглянула на нее с сомнением. Дома родители запрещали сестрам присутствовать на Суде Света, считая, что это зрелище не для юных лейн. Говорят, даже почтенные матроны теряли сознание на таких судах, что уж говорить о нежных девах! Поэтому отец строго-настрого запретил им смотреть, и даже если и случалось такое во время службы, сестер всегда отправляли домой или в экипаж, дожидаться там родителей. Люсинду такая несправедливость всегда злила. Вейн же было все равно, она и сама не стремилась присутствовать на Суде.
Люси, зная отношение сестры, вцепилась ей в руку и посмотрела умоляюще. Сквозь тонкую дымку вуали голубые глаза сияли, словно горные озера.
– Пожалуйста, Вейн, давай останемся? – взмолилась она. – Ты же знаешь, что дома папа мне не разрешает смотреть! А мне любопытно… Прошу тебя!
Вейн задумалась. Сейчас, когда скорая разлука с сестрой неизбежна, разве могла она ей отказать? Тем более что и мистрис Алесс, кажется, не против.
– Вы уже взрослые, – пробормотала наставница. – В конце концов, нельзя скрывать это вечно!
И Вейн сдалась:
– Хорошо, – сказала она. – Остаемся.
Люсинда порывисто обняла сестру и почти улеглась грудью на деревянные перила, чтобы лучше видеть. Тем временем храм покинули дети и подростки, на Суде Света можно присутствовать только тем, кто встретил свою семнадцатую весну.
Мужчину в кандалах подвели к помосту, и стражники отошли. Верховная жрица смерила притихших людей горящим взором и повернулась к обличителю.
– В чем провинился этот человек, и почему он взывает к свету? – звонко спросила она.
– Он убил свою жену, Светлейшая, – почтительно ответил тот. – Его вина доказана, и приговор вынесен – виселица. Он взывает к Суду Света.
Верховная перевела взгляд на убийцу. Вейн тоже присмотрелась и удивилась, что по лицу мужчины катятся слезы, а рот раскрывается, словно он силится что-то сказать. Но не издает ни звука. И стоит совершенно неподвижно. Ей стало не по себе и захотелось уйти.
– Суд Света состоится! – так же звонко объявила жрица и повела рукой. – На время Суда в храм Света я впускаю Тьму, чтобы решить судьбу этого человека! Если виры простят его прегрешение, Тьма отринет его!
В центре помоста стало темнее, словно там пролегла более густая тень. А потом эта тень сгустилась еще сильнее, перелилась в очертания фигуры, и вышел Темный.
В толпе кто-то ахнул и все-таки лишился чувств. Люси поддалась вперед, с жадным любопытством осматривая Перерожденного. Хотя смотреть там было особо не на что – черный плащ с объемным капюшоном полностью скрывал черты нелюдя.
Жрица окинула Темного презрительным взглядом, но склонила голову в приветственном поклоне.
– Камень Познания! – торжественно возвестила она.
Четыре юные девы в длинных церемониальных одеждах медленно вынесли на полотне камень. Вернее, его осколок. Один из сотни осколков Камня Познания, который раскололся от грехов людских, и в то же время на земле образовался Излом. И Единое разделилось на Свет и Тьму. Тогда появились первые Перерожденные, те, что были темны в душе своей. Эти осколки бережно хранились в храмах, потому что даже маленький кусочек небесного камня всегда мог отделить свет от тьмы, определить, чего в человеке больше.
Девы дошли до помоста и осторожно возложили полотно с камнем на алтарь.
По лицу бородатого все так же катились слезы. Перерожденный неподвижно стоял сбоку, словно черная тень.
– Суд Света свершится! – крикнула жрица и подняла руки, взывая к вирам. Ее жест повторили все девы, и певчие тихо затянули песню, вознося благодарность мудрости и терпению всевидящих вир, что присматривают за глупыми и заплутавшими человеческими душами.
Мужчина вскинул голову, словно прислушиваясь к пению. С трудом, через силу, сделал шаг к алтарю. Потом еще один. На лице его застыло выражение муки и обреченности. Еще шаг. Его рот снова открыт, но не издает ни звука. И еще…
И вот он останавливается около камня, протягивает закованные руки к осколку. Толпа замирает. Очень медленно осужденный опускает ладони, касается Камня Познания… И его отбрасывает с такой силой, что он пролетает мимо неподвижного Темного и врезается в стену храма. Падает на пол с глухим стуком и замирает.
Тишина. Все молчат и снова ждут.
Вейн уже сто раз пожалела, что уговорила себя остаться. Все-таки правы были родители – зрелище не для девушек. Это просто… ужасно. Она до крови закусила губу, мимолетно порадовавшись, что вуаль хоть немного скрывает лицо. Может, для этого в храм и принято ее надевать?
Мужчина все так же не двигался. К нему подошел обличитель и дотронулся до шеи.
– Мертв, – коротко и равнодушно констатировал он.
– Суд Света состоялся! – возликовала Верховная жрица. – Виры простили прегрешения этого человека и отчистили его душу, не позволили Тьме забрать его! Его имя отныне освещено светом!
Под купол взлетел благодарственный гимн и люди зашевелились, зашептались. Перерожденный растаял черной тенью, и Вейн вздрогнула, увидев это. Тело бородатого убийцы унесли стражники. И снова звенит песня, снова льется в храм утренний свет, но на душе так противно и гадко…
– Ты расстроилась? – встревоженно спросил Леран, заглядывая ей в глаза сквозь дымку вуали. И добавил грустно: – Прости, надо было сразу вас увести.
– Просто мы еще ни разу не видели Суд Света, – через силу ответила девушка.
К ним подскочила Люси.
– Вейн всегда слишком близко к сердцу все принимает! – фыркнула она. – Тут надо радоваться, а не грустить, сестра! Виры помиловали этого человека, теперь его душа в их царстве. Он не стал Темным, не стал проклятым Перерожденным!
– Но он… умер.
– Ну и что? – удивилась Люси. – Он ведь убийца, его все равно ждала виселица. А так он смог сохранить свое доброе имя и умереть достойно. Вейн, ну что ты как маленькая!
