– Хорошо. Жду тебя. Черт, я даже не умылась еще.
Бросаю телефон и несусь в ванную. Слава Богу, очереди нет. Возвращаясь, бросаю взгляд на заправленную кровать Самойловой, которая уже три дня не появлялась. Ох, чувствую не избежать мне мести декана…
Быстро натягиваю джинсы и рубашку в клетку, расчёсываю еще влажные волосы. Три взмаха кисточкой туши, немного теней, губы можно просто покусать, чтобы такими бледными не были. И новенькие кроссовки розовые, Адидас, купила в дисконте по распродаже. Нравится мне Москва. Даже если ты нищий, у тебя есть шанс выглядеть прилично. И если ты живешь в общаге с девчонками из разных уголков страны и мира, которым, как и мне, приходится каждый день выживать, то у тебя есть все шансы узнать самые злачные места со скидками. Конечно, среди студентов большинство проплаченных золотых деток, но они не обитают в общаге. Логично же…
Когда я спускаюсь, как раз подъезжает Макс. У него снова новая машина. Теперь это черная Ауди последней модели. Шикарная тачка. Мне остается только вздыхать и облизываться. Прыгаю в машину, целую брата в щеку.
– А ты похорошела, – оглядев меня с головы до ног, произносит Макс, я пожимаю плечами, успев привыкнуть к комплиментам.
– Ты тоже, – отвечаю и почти не льщу. Макс симпатичный, даже слишком. Таких, как он, называют смазливыми. Голубоглазый блондин, весь такой расфуфыренный, ухоженный, утонченный. Шарфики, очки, часы дорогущие, обувь дизайнерская. Выпендрежник.
– Куда едем? – открывая окно спрашиваю я, подставляя лицо свежему ветру. Сегодня немного жарко.
– Сейчас, остановимся где-нибудь. Ты как к японской еде относишься, балерина? – глядя на меня с плутоватой улыбкой, спрашивает Макс, потом смотрит на мои новые кроссы и морщится.
– Нормально. Люблю роллы. Что не так с моей обувью?
– Тебе, может, помочь деньгами? Я знаю, что у нас не принято, но мы никому не скажем. На первое время, Маш?
– Нет. Я не возьму, – качаю головой. – Но спасибо. – добавляю со смущенной улыбкой.
Мы останавливаемся у небольшого летнего кафе. День сегодня душный, и я рада, что можно одновременно и есть, и воздухом дышать, и на прохожих глазеть.
– Так что с Викой? – спрашиваю я после того, как мы с Максом делаем заказ. Он достаёт пачку сигарет. – Ты не бросил?
– Не-а. Вика связалась со стриптизёром, – сообщает мне Максим. Я аж рот открыла. Виктория – не святая, но она, сколько я ее помню, всегда вела себя, как принцесса голубых кровей.
– Я в шоке, – выдыхаю, наконец.
– Я тоже, – закуривает Макс. – Приезжаю утром, а он ходит по кухне в чем мать родила.
– Да ты что?
– Ага.
– Жесть. А ты его не выкинул?
– Этот перекачанный урод еще и ко мне подкатить пытался.
– Вот засада, Макс. Тебе нужно съезжать от нее. Ты с Юлькой и Светой поговори. Они мозги ей вставят быстро.
– Уже говорил. Отправил делегацию. Час назад звонили, сказали, что бесполезно. Вика по уши втрескалась. Ладно, разберемся как-нибудь. Ты ей тоже позвони, Маш. Чем больше народу ей скажет, что она дура, тем быстрее она одумается.
– Обычно наоборот бывает, Максим, – печально замечаю я. – Но я позвоню, конечно, не переживай. У тебя, вроде, еще какое-то дело было.
Нам принесли суши, и мы на время прервали разговор, потом Макс рассказал мне, что в студию, где он трудоустроен, требуются модели и натурщицы. Работа не пыльная, платят сносно. Максим уже договорился о свободном графике для меня. Предложение на самом деле отличное. Все-таки иногда круто иметь столько успешных родственников со связями.
Мы уже доедаем, болтая о том, о сем, когда мой взгляд зацепляется за знакомый автомобиль. Москва не Тверь и здесь Ламборджини не редкость. Но вот Дмитрий Солнцев такой один. И прямо сейчас он направляется в нашу сторону. Я чуть не подавилась, пока в нервном напряжении наблюдала, как он приближается уверенными шагами. О, черт, черт… Солнцев божественно хорош. Скульптурные черты лица, брови вразлет, серые дымчатые глаза, которые прожигают насквозь. На атлетической фигуре костюм из серебристо-серой дорогой ткани под цвет глаз сидит просто идеально. Уверенный в себе, властный, дорогой, самодостаточный. Я забываю дышать, не могу думать. Во мне снова включается идиотка, которая хочет сбежать или провалится сквозь землю.
– Это к тебе, что ли? Ничего себе, сестренка. Губа не дура, а? Вике надо у тебя поучиться мужиков выбирать, – присвистнув, Макс наблюдает, как Дима заходит в кафе и с не самым доброжелательным лицом движется в нашу сторону. Максу не надо ничего говорить, он и так сам понимает. Встает навстречу подошедшему Солнцеву. Я фыркаю от смеха, но это нервное. Дима, видимо, истолковывает иначе, потому, как лицо его становится совершенно свирепым.
– Стоп-стоп, парень, – уловив вибрации агрессии, Макс поднимает ладони вверх в примирительном жесте. – Я точно не тот брат, к которому стоит ревновать.
Солнцев скептически рассматривает Макса, потом выгнув бровь недоверчиво – на меня.
– Брат? – коротко и зловеще спрашивает он.
– Да, – киваю я. – У меня их много. Привыкай. Привет, кстати.
– Кстати?
Я вижу, как у него дергается уголок губ. Солнцев едва не дымится от гнева.
– Это так ты мне спасибо говоришь? – ледяным тоном спрашивает он, нагло занимая место Макса.
– Ну, я пошел, Маш, – с улыбкой пытается меня бросить Иуда-Максим. Брат, называется. Защитник. Ага!
– Макс… – делаю большие жалобные глаза.
– Приятно было познакомиться… хмм.
– Дмитрий Евгеньевич, – не поднимая взгляд на моего брата, представляется Солнцев.
– Я Максим. Просто Макс. До свидания, Дмитрий Евгеньевич, – с пафосом произносит брат и подмигивает мне. – Маш, пока.
– Пока, – жалко пищу я, нервно махнув рукой Максиму. Точнее, его спине.
Итак, мы остаемся одни. Нет, в кафе много народу, но за столиком нас только двое. Я и он. Мое бешено колотящееся сердца и его неприступный взгляд, которым он вышибает остатки здравого смысла из моей головы, оставляя хаос эмоций и сумятицу мыслей. У меня мурашки бегут по всем частям тела, а ладони холодные, как лед.
– Напомните, Дмитрий Евгеньевич, за что я должна вам сказать спасибо? – набравшись наглости, смело спрашиваю я. Как только вижу его, все время хочу спорить и пререкаться. Словно скандальный черт какой-то в меня вселяется. Понимаю, что выгляжу неуравновешенной дурой, но ничего с собой поделать не могу.
– Ах, тебе напомнить, маленькая неблагодарная… – он осекается, и я замечаю, как гуляют желваки на рельефных скулах. Надо бы сбавить обороты, но куда там. Остапа понесло.
– Продолжайте, Дмитрий Евгеньевич. Что же вы? – насмешливо кривлю губы, и он автоматически смотрит на них, а я… подгибаю пальцы на ногах. Мне жарко. Горячо. Тушите меня…Что там говорил Артур? К черту Артура с его проповедями.
Солнцев протягивает руку, и положив ладонь на мой затылок, резко привлекает к себе впиваясь в мой рот голодным поцелуем. Я бы сказала, что он не столько возбуждающий, сколько болезненный. Когда я отвечаю, Солнцев смягчается, и вот тогда я начинаю плыть и гореть. Мне хочется плакать от переполняющего сердце чувства, когда его пальцы нежно перебирают волосы на моем затылке, сердце несется вскачь…
– Упрямая. Вредная. Маленькая ведьма. Ты бы не позвонила? – оторвавшись от меня и тяжело дыша, спрашивает он. Я выдыхаю, прижимаясь щекой к его подбородку, потираюсь, как брошенный котенок, нуждающийся в ласке.
– Нет, – честно отвечаю я.
– Чего ты хочешь, Маш? – в голосе Солнцева слышны ласковые и в тоже время усталые нотки. – Всю душу мне вымотала.
– Когда успела-то? – улыбаюсь я, поднимая голову и глядя в его глаза, в которых столько желания, неподдельной страсти и нежности. Он берет мое лицо в ладони и снова целует. Теперь это медленный, очень чувственный глубокий и сексуальный поцелуй, от которого я начинаю ерзать на стуле. Мне нужно больше… После стольких-то бессонных ночей, которые я провела в мечтах и воспоминаниях.
– Поехали… – он резко встает и тянет меня за собой.
– Куда?
– Куда-нибудь, где мы останемся наедине, – произносит он многозначительно. И я хочу. Черт побери, я так хочу того же самого… Но ничего не изменилось с нашей последней ссоры. А если один раз? Только один. Самый последний. Благодарный раз.
Но он и подумать мне толком не дает. Раз – и мы на улице. Два – и я сижу в его машине. Три – и мы несемся по Москве с открытым верхом на полной скорости, и я визжу от восторга.
Четыре… и я в его квартире. Мне хочется сбежать, еще до того, как он открывает дверь, которая стоит больше денег, чем годовая аренда общежития. Серьёзно? На мне белье за триста рублей, а на капроновых носках дырка на большом пальце. В кроссовках же не видно… Дура.
Дмитрий
Я не понимаю, что случилось, но как только мы оказались в квартире, Маша начинает нервничать. Даже раньше, еще до того, как она зашла внутрь, я почувствовал, как ее пальцы заледенели и сильно сжали мои. Вот и сейчас она напряженно расхаживает по гостиной-студии, рассматривая интерьер и всякие дизайнерские штучки. Знаю, что девочки любят всю эту красоту, безделушки, картинки, фигурки, хэнд-мейд и прочие уловки дизайнеров, которые наводили лоск в моей трехкомнатной квартире на сто двадцать квадратных метров. Живу я скромно, если сравнивать с самым бедным из моих клиентов. Но высовываться не люблю. Да, и зачем мне? Хватает места, в одной из спален я даже не был ни разу.
Маша не любуется моей отполированной идеальной обстановкой и начищенными до блеска полами. Мне кажется, она, вообще, ничего вокруг не видит, полностью погрузившись в себя.
– Выпить хочешь? – расслабляя галстук, спрашиваю я. Скидываю пиджак на французский диван, который привезли прямо из Парижа.
– Ты такой эстет, – наконец, говорит Красавина, оценивающе скользя по мне васильковым взглядом. Меня он смущает. Открытый и в тоже время непроницаемый. Туманный. Я не могу оторвать взгляд от ее губ, чувственных, налитых. Говорят, что мужики смотрят только на грудь, задницу и ноги. Да, но потом. В первую очередь – лицо. Глаза, губы. Еще для меня большое значение имеют ключицы. Люблю, когда они выпирают, такие беззащитные, хрупкие. Маша идеально подходит, она же балерина. Весит, как пушинка, но задница что надо.
– Почему эстет? Обыкновенный, – пожимаю плечами, проходя к стойке бара. Достаю с сушки два бокала. Не хочу сегодня крепких напитков. Я, вообще, редко употребляю. Заглядываю в бар, расстёгивая манжеты на темно-синей рубашке и закатывая рукава до локтя. – Итак, белое, красное? Сухое или полусладкое? – я пленительно улыбаюсь, замечая, как она снова тушуется.
– Сухое, наверное. Красное? Да, красное. – бормочет она, разглядывая в рамке на стене мои дипломы, грамоты, награды. Потом переходит к коллажу с семейными фотографиями. У меня редко бывают гости, иначе бы я разместил эти фото в своей спальне.
– Французское, итальянское, американское? Или, может быть, аргентинское? – спрашиваю я. Маша запрокидывает голову, и я могу видеть только ее спину и округлую обтянутую джинсами попку.
– Любое. Мне все равно.
– Тогда французское, – делаю выбор за нее.
– Ты похож на отца. Одно лицо просто. А сестра на маму, – замечает Маша, продолжая вторгаться в мое личное пространство. Но, если бы я этого не хотел, то отвез ее в гостиницу, так ведь? Но вариант с отелем даже не пришел мне в голову. Маша поворачивается и смотрит на меня, пока я открываю бутылку. Взгляд опускается на мои руки.
– Ты даже вино открываешь красиво, а говоришь, что не эстет, – улыбается она уголками губ, и у меня дух перехватывает от ее обаяния. Она так редко смотрит на меня так. Почему? Ведь я не сделал ей ничего плохого. – И семья у тебя красивая, как с картинки, – добавляет Мария, снова бросив быстрый взгляд на подборку с семейными фотографиями.
– Была, – отзываюсь я, разливая вино по бокалам. Сейчас я уже не испытываю резкой боли, как год назад. Только грусть и одиночество.
– Была? – во взгляде Маши отражается искренне недоумение, я беру бокалы и иду к ней. Она все это время, не моргая, наблюдает за мной. Я подаю ей бокал, и вижу, как дрожат ее пальцы.
– Никого не осталось. Так вышло. Я уже это пережил, – хрипло произношу я, убирая за ухо белокурый локон, нежно касаясь кончиками пальцев ее щеки. – Мы собирались жить здесь все вместе, а живу я один.
– Мне… это ужасно. Прости, что напомнила… – она перехватывает мое запястье, мягко сжимая своими прохладными ладонями.
– Я думаю, что ты должна знать обо мне хоть что-то. Это было бы справедливо. Ведь я знаю о тебе все.
– Нет. Так не бывает, – печально качает головой Маша, пригубив вино. – Можно, я спрошу, что случилось?
Я одергиваю руку, убирая в карман брюк. Вторую с бокалом подношу к губам.
– Конечно, – рвано киваю. – Мама разбилась на машине. Не справилась с управлением. Вылетела на встречную полосу. Это было давно. Отец – четыре года назад умер от онкологии. Сестра ушла внезапно. Я не ожидал. И это была сама тяжелая потеря, потому что после смерти родителей мы были очень близки.
– Что с ней произошло?
– Анафилактический шок. На отдыхе ее укусило какое-то насекомое. Очень быстрая смерть. Медики просто не успели доехать.
– Мне очень жаль, Дим. Это ужасно. Я могу представить, хотя мне никого терять не приходилось, и надеюсь, что еще долго не придется, – говорит Маша, и в ее красивых больших глазах блестят слезы. И это не жалость, настоящее и чистое сострадание. Не ожидал от нее такой чуткости. Мы же по большому счету чужие люди, которые только начали узнавать друг друга не только физически.
– Расскажешь, почему ты сбежала? – резко меняю тему, чтобы мы оба тут не разрыдались. Маша залпом выпивает свой бокал, и я с трудом удерживаюсь, чтобы не сделать замечание, что вино за двести долларов так не пьют.
– Были причины, если не забыл. Ты умолчал о девушке.
– Как видишь, девушка тут одна. И это ты.
– Мы болтать сюда приехали? Или я отблагодарить тебя должна? – неожиданно резко спрашивает Красавина, обходя меня, и направляясь к стойке бара, где стоит открытая бутылка. Она наливает себе еще, расплескав немного на столешницу. Облокачивается на стойку, с вызовом разглядывая меня. То, как она пьет вино десятилетней выдержки, говорит о двух вещах. Первое – она никогда не пила сухое вино такого качества. Второе – пить она не умеет, и ее необходимо в этом вопросе контролировать.
– Отблагодарить? Ты, о чем сейчас? – я прищуриваю глаза, ставлю едва пригубленный бокал на полку в стене. Сунув руки в карманы, я холодно изучаю вызывающую позу Марии Красавиной.
– Ну, ты разве не этого ждешь? Для чего ты устроил дурацкий перевод в Москву? Уж точно не по доброте душевной. Трахаться со мной понравилось? Так давай, чего тянешь? Никуда не сбегу. Можешь не стараться из себя джентльмена строить.
– Ты больная совсем, – потрясенно говорю я, приближаясь на расстояние вытянутой руки. Маша ухмыляется мне в лицо и начинает расстегивать свою рубашку нервными резкими движениями. Инстинктивно опуская глаза, я вижу простой атласный лифчик телесного цветы.
– Уж прости, я не твоя фифа из судейской семейки, на кружева мне папочка не заработал, – проследив за моим взглядом, насмешливо бросает Красавина.
– Нет, ты не фифа, – от ярости у меня скулы сводит. – Ты глупая маленькая сука. Наглая и невоспитанная. И если хочешь знать, раз уж ты везде засунула свой нос, то Полина сама всего добилась. – Я грубо хватаю полы ее рубашки стискивая на груди, разворачиваю и толкаю в сторону.
– Пошла вон отсюда. Дура, – рычу я. Меня достала эта идиотка. До ручки. Нервы просто вскрыла все. Ненормальная.
– Ах, ты сволочь! – она влепляет мне пощечину, и от потрясения, я не сразу понимаю, что произошло. Она меня не пощадила, даже ухо одно заложило от удара. Стискиваю челюсти, в порыве шагнув в ее сторону, но вовремя сдерживаюсь, сжимая кулаки и убирая за спину. У меня есть голова на плечах, в отличии от этой психованной Красавиной.
– Видимо, я действительно ошибся, – криво улыбаясь, произношу я, чувствуя, как на щеке дергается мускул от внутреннего перенапряжения. Глупость – это то, что я презираю в людях больше всего. А Красавина ведет себя, как полная… не могу даже слово подобрать. – Тебе пора, Маш.
Я решительно отворачиваюсь и, захватив бутылку, иду в спальню. Видимо, придется напиться. В одиночку. С горя.
– Дверь захлопывается сама. На такси не дам. Пошла ты, – не оборачиваясь, бросаю я.
– Можно мне ванной воспользоваться? – спрашивает она притихшим голосочком. Неужели голова включилась? Поздно, куколка.
– Дело твое. Мне плевать, – рявкаю я и грохотом захлопываю за собой дверь спальни.
– Идиот, – нервно рассмеявшись говорю вслух сам себе, плюхаясь на огромную кровать. Не так я представлял себе нашу встречу. Черт, она и правда с придурью. Ставлю бокал на прикроватную тумбочку, скидываю ботинки.
– Пошло оно все, – произношу я и глотаю прямо из бутылки.
Эстет, блядь. Смешно даже. Раз в жизни можно и из горла. Не чувствуя ни букета, ни вкуса, я осушаю до дна всю бутылку, швыряя ее в стену, но сука, она даже не бьется, а так хотелось, чтобы со звоном, с осколками. Как в кино. В фильмах все время бьется. Гребаные спецэффекты.
Это Красавина заразила меня своей одержимостью или психозом, или долбаным раздвоением личности. Я ей кто, вообще? Снова от гнева стискиваю зубы, вспоминая, как нагло и вульгарно эта соплячка со мной разговаривала. Еще и руки распускает, дрянь. Словно я мальчик, который ее за косички на перемене дергает.
Через пару минут я начинаю чувствовать себя странно. Вино ударяет в голову, точнее, реально бьет по мозгам. Я редко прикладываюсь к бутылке, поэтому мне не нужно выпить ведро, чтобы почувствовать эффект. Мне кажется, что я даже вырубаюсь на какое-то время. Когда снова открываю глаза, то чувствую себя еще пьянее. Комната плывет, в ушах шумит, в груди печет. Я прислушиваюсь к звукам в квартире, но это бесполезно. Все комнаты изолированы. Даже если врубить в гостиной динамики на полную, я не услышу.
Когда ручка двери поворачивается, то это оказывается не обманом пьяного зрения. Мое чутье не обмануло. Я был уверен, что Красавина никуда не ушла. Выпустив пар, она спокойно освежилась, где-то раздобыла мою рубашку, напялила на голое тело и явилась. И наглости хватило.
Не знаю, чего во мне было больше – желания убить ее, вытолкать прочь, содрав мою рубашку, или распластать на кровати и наказать другим способом.
– А что не ушла? Передумала? Мне твоих благодарностей не надо. Хватило уже, – ухмыляюсь я, насмешливо улыбаясь. Провожу ребром ладони по горлу. – Вот ты мне где. До чертиков достала.
