Зеркальные числа
Ольга Рэйн
Тимур Ясавеевич Максютов
Зеркало (Рипол) #13
В рассказах тринадцатой книги серии «Зеркало» – приключения и драмы, философские размышления и красивые фантазии, рискованные авантюры и обдуманные. Герои живут, любят и находят выходы из самых невероятных ситуаций в далеком космосе и советской воинской части, на чужой планете и в старой русской усадьбе.
«Все в этом мире есть число» – говорил Пифагор. «Вселенная движется по нескончаемо повторяющимся циклам от единицы до девятки» – вторит ему нумерология.
Тимур Максютов, Ольга Рейн
Зеркальные числа
© Тимур Максютов и Ольга Рэйн, 2019
© Адам Шерман, иллюстрации, 2019
© Оформление. ООО Группа Компаний «РИПОЛ классик», 2019
Зеркальные Числа
Все в этом мире есть число,
Весь мир построен на силе цифр.
Все упорядочивается согласно числам.
Числа правят миром.
Пифагор
Мысль о пространстве рождает «ах»,
Оперу, взгляд в лорнет.
В числах есть нечто, чего в словах,
Даже крикнув их, нет…
И. Бродский
Если тебе трудно сразу понять всю бесконечность, постарайся понять хотя бы ее половину.
И. Гёте
…а зеркальные числа же, навроде 1221 или же на циферблате часовом 13:31, выражают свойство Вселенной особое: размножаться внутри себя самой за счет отражений всего, в ней существующего. Да, одно из отражений обычно – иллюзия. Но часто сложно понять, которое из них. И само время в этой отражающей самое себя Вселенной, с нумерологической точки зрения, движется по нескончаемо повторяющимся циклам от 1 до 9…
…Пифагор и философы, которые восприняли систему его мышления, также верили, что цифры обладают индивидуальными, сублимированными качествами. Греки записывали цифры точками, собирая их в геометрические формы. Четные числа могли делиться на два и вследствие этого имели женские «отверстия», в то время как нечетные числа не делились и поэтому имели мужскую «производительную часть». Четные цифры представляли целостность, а нечетные – убежденность, силу и созидание…
Власть, могущество, мужество, отвага, жизненная стойкость
Число 1 соответствует Солнцу. Оно является началом, с помощью которого строятся остальные девять чисел. Основой всех чисел является единица, основой всей жизни является единица. Это число представляет все, что является творческим, индивидуальным и положительным.
Ольга Рейн
Издалека долго
Мои мечты и чувства в сотый раз
Идут к тебе дорогой пилигримов
В. Шекспир
Восьмого апреля 1910 года ученик пятого класса Санкт-Петербургской 10-й казенной гимназии Коля Желтяков окончательно решил погубить свою бессмертную душу и начал приготовления к занятиям магией вуду.
Другого способа повлиять на учителя математики Виссариона Ивановича Степанова, за глаза называемого Вист, просто не оставалось.
– Вы, Желтяков, не только безнадежно тупы, но и весьма ленивы, – говорил Вист в начале года, хмурясь и разглядывая тетрадь с домашним заданием, будто в ней щенок нагадил, а не Коля задачи порешал, пусть и слегка неряшливо. – Я таких учеников страсть как не люблю, не думаю, что мы сработаемся.
И ведь как в воду глядел, подлец. Придирался, к доске вызывал на сложные задания, ответить не давал нормально, путал вопросами. Коля уже со счету сбился, сколько раз Вист на него нажаловался классному наставнику, сколько раз его оставляли на два часа после уроков с занесением наказания в дневник, а потом еще и дома попадало.
– Коленька, у тебя же стипендию отнимут, – говорила мама, чуть не плача. – А плата за учение – шестьдесят рублей в год, нам не поднять.
Отец неохотно, но больно порол.
– Рука отцов пороть устала, – говорил он, вешая ремень в шкаф. – Смешались в кучу кони, люди. Ну, горе луковое, садись, давай вместе решать алгебру твою…
Папа сочувствовал пешеходам, бредущим из пункта А в пункт Б – он служил почтальоном и каждый день проходил верст шесть или семь. Маленькая кухня полнилась запахами табака, усталости, сургуча, снега, чужих подъездов, бумаги, пеньки, холодного ветра с Невы и еще с десятком запахов папы и Петербурга.
Пешеходы шли, версту за верстой передвигая усталые ноги, трубы изливались в бассейны, а Коля все никак не мог победить ненавистного Виста. А на прошлой неделе еще и подрался с Мишкой Некрасовым, да так, что у форменной гимназической фуражки козырек скособочился. Мать увидит – заругается. А еще брюки опять стали коротки и выпускать внизу уже больше нечего, надо новые покупать…
В общем, когда Вист в очередной раз его выгнал из класса, назвав болваном и мерзавцем, да еще и вслед посулил полный провал на экзамене и посоветовал расспросить школьного сторожа Сильвестра о карьере дворника, потому что выше метить Коле не следовало – что ему оставалось делать? Или идти топиться, или в анархисты, или же заняться вуду, чтобы приструнить ненавистника.
Про вуду рассказывал Мишка Некрасов на той неделе – у него отец преподавал в институте Правоведения историю религий, и дома было полно книжек, в том числе и запрещенных. Нужно было сделать куклу врага, называемую «вольт», потом провести обряд, который установит симпатическую связь между куклой и объектом.
– В куклу заложить что-то, принадлежащее недругу, – говорил Мишка, сидя на подоконнике и разминая в пальцах папиросу. Как он курит, никто не видел, но папиросу он всегда держал на переменах, наверняка одну и ту же, у отца украденную, чтобы пыль в глаза пускать.
– Вещь какую-нибудь мелкую. И непременно плотское что-то – каплю крови там, или волосы.
– Ногти можно? – спросил маленький рыжеволосый Сенечка Генинг. Он с первого класса совсем не рос, такое у него было заболевание. Но веселый был, добрый, иногда Коле помогал с математикой.
– Можно, – разрешил Мишка. – И еще туда надо волшебный талисман зашить, гри-гри он называется в вуду.
– А что с куклой делать-то? – спросил Сеня.
– Управлять жертвой можно, – сказал Мишка, усмехаясь. – Или мучить по-всякому. Иголки втыкать, жечь, щипать. Но это надо силу иметь внутреннюю и храбрость, а ты же, Генинг, насквозь плюгавый, тебе зачем?
Тут-то Коля с ним и подрался – из-за того, какое у Сенечки лицо сделалось. Но про вуду запомнил.
Шить Коля умел очень плохо, куклу бы не смог.
Пришлось украсть у сестры пупса размером с ладонь, с целлулоидной головой и мягким тканевым телом. У Дашки их был целый выводок, штук пять, одного, небось, и не хватится.
Унося его в свою комнату, Коля воровато оглядывался и чувствовал себя ужасным преступником, похитителем младенцев. Собравшись с духом и стараясь не глядеть в распахнутые голубые глаза пупса, он подпорол боковой шов вдоль его тела, чтобы затолкать туда колдовские ингредиенты.
Когда Вист его оставил опять после уроков – долго ждать не пришлось – Коля выдернул страницу из его любимого задачника, который учитель оставил на столе, выходя покурить. Учебник был старый совсем, потрепанный, с надписью на форзаце «Висечке от любящего его дедушки Петра, Самара 1875». Коля растрогался, но отступать было некуда. Он выдрал лист из середины, стараясь почище, чтобы заметно не было.
В верхнем ящике стола нашелся гребешок, которым Вист приглаживал свои редеющие кудри, а на нем – несколько волосков. Коля их быстренько прибрал, все обратно задвинул и сел на место, как будто ничего ужасного не совершил. Трясся, чуть не плакал от того, каким плохим человеком его сделала магия вуду. Вист посмотрел на него странно, когда вернулся, и отпустил пораньше.
А дома Дашка рыдала по пропавшему пупсу Васечке. Пришлось побежать чрез улицу, купить ей леденцов на последние свои пять копеек, а назавтра в столовой бесплатный пустой чай дуть. Но сестренка успокоилась и у Коли на сердце чуть отлегло. Он поиграл с нею часок, заучил главу по истории, почитал физику, а после ужина пошел в свою комнату и приступил к черному колдовству.
– Ты теперь не Васечка, а Висечка, – сказал Коля пупсу. Тот светло и идиотически улыбался розовыми губами.
В целлулоидную голову Коля затолкал три Вистовых волоска – два русых и один седой совсем. В грудь – порванную на полоски страничку из задачника.
«Баржа прошла против течения реки сорок верст и вернулась в пункт отправления…»
«Из города А в город Б одновременно выехали два экипажа…»
«Поезд, двигаясь равномерно, проезжает мимо придорожного столба за 36 секунд…»
А потом Коля поднял дощечку под окном и достал волшебный талисман, что у него был припасен для куклы вуду. Темно-синюю стеклянную пирамидку размером с мизинец ноги, которую он нашел прошлым летом, когда гостил у бабушки в Царицынском уезде, в селе со смешным названием Песковатка.
Лето тогда стояло душное, тучи обложили небо серой ватой, но дождя не давали, погромыхивало только, да сквозь низкий облачный слой ночами виднелись яркие разноцветные вспышки.
– У бога чудес много, – пожимала плечами бабушка. – Разные явления бывают в атмосфере, свет по- разному преломляется. Пойдем спать, Коленька.
Бабушка выписывала «Вестник науки» и держала над кроватью портреты Ньютона и Фарадея.
А на третью ночь загрохотало неподалеку так, что земля дрогнула, будто великан с облака сверзился, обманутый коварным мальчишкой Джеком, не вернув себе ни золотой арфы, ни волшебной несушки.
Коля проснулся с бьющимся сердцем, по всей Песковатке дети закричали, а собаки завыли. Раздался страшный плеск, и тут же тихо опять стало, дождь хлынул, забарабанил по крышам, успокоил пробудившихся, потянул обратно в сон ровным своим, древним ритмом.
Наутро Коля проснулся от веселых возгласов на улице и удивленных разговоров. На берег ночью рыба выбросилась, снулая, но живая. Чехонь, жерех, лещ пудами, плотва сотнями, пара огромных икряных осетров и судаков без счету. Жители Песковатки радостно бежали к реке с ведрами, корытами, мешками. Всю соль в сельском магазине скупили в первый час после открытия, рыбный дух долго еще витал в воздухе, а у детишек бедняцких за ту неделю славно щеки округлились.
– Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам, – говорила бабушка, раскатывая тесто на пирог с осетриной. Эту цитату она приберегала для совсем особых случаев, когда сказать было нечего.
– Больше нигде такого феномена не было, – говорил кавалерист в отставке и заядлый песковатский рыбак Степан Антонович, частенько навещавший Колину бабушку – вдовела она десятый год и натуру имела приветливую. – Только нам подарок от Волги-матушки. А рыба-то какая! Половина – вообще проходная, те, что из Каспия заходят. Ты, Николай, помнишь, куда Волга впадает?
– В Каму, а та – в Каспийское море, – умничал Коля и бежал на речку, нырять с мальчишками. Там-то, на дне, рядом с сомовьим омутом, он и нашел синюю пирамидку. Вода в реке в тот день была прозрачная, он нырнул и сразу отблеск приметил. Боязно было, но он поплыл вниз за синим сиянием – сквозь холодные струи придонного течения, сквозь противные скользкие водоросли, сквозь воображаемые голодные взгляды сомов – ухватил блестяшку, всплыл с нею к солнышку.
– Стекло, – сказала бабушка, снимая очки. – Простое стекло, вроде бутылочного. Очень красиво граненое, интересно, зачем. И значки вырезаны на гранях странные. Еврейские, может?
– Экая забавная штукенция, – сказал папа, прищуриваясь и глядя сквозь пирамидку в окно поезда, увозившего их обратно в Санкт-Петербург. – И что она на дне делала? Давай, Коля, стелиться, дорога дальняя. Я когда маленький был, однажды нырнул и солдатика оловянного нашел, старого, с краской облупленной. Долго он моим любимцем был, не помню, куда потом делся. Ужинать будешь? Яички, помидоры, рыбки тебе бабушка пожарила. Ты стекляшку эту Дарье везешь подарить? Она по тебе скучала все лето.
– Вот еще, – буркнул Коля, кокая сваренное вкрутую яйцо о раму окошка. – Моя пирамидка. Дашке вон кубики бабушка передала.
Он сказал папе, что стекло иногда светится в темноте, как маленький синий звездный осколок, а папа не поверил. Но Коля помнил о волшебстве, и сейчас синему стеклышку предстояло стать гри-гри для куклы вуду.
Он зашил мягкое тельце пупса через край суровой ниткой. Теперь надо было закончить ритуал, призвав Дьявола, но Коля боялся, да и устал уже, спать хотелось. Решил обойтись по-доброму, без сатаны.
– Теперь ты – Виссарион, – сказал он кукле прежде чем убрать ее под подушку. Пупс смотрел глупо, выпучив голубые глаза. – Виссарион Степанов. Ты в моей власти. Уколю иголкой в живот – тебя возьмет и поносом скрутит. А в голову уколю – будешь мигренью маяться!
