Выбросив Антона, парень впадает в прострацию – тут же получает шокером в ухо и валится мешком. Я выглядываю с балкона: Антон приземлился парой этажей ниже на какой-то перекладине. Показывает мне большой палец.
Мы останавливаемся у микроскопической лапшичной: продавец помещается в своем заведении только сидя, где-то за ним ютится повар, вдоль прилавка, сделанного для карликов, – ряд табуреток с подпиленными ножками, в конце занавеска – сортир. Вся столовка – размером с киоск. Соседи все на виду. Прятаться негде. На стене у кассы висит голограмма: мужик в розовой резине, обтягивающей его рельефную мускулатуру. Глаза подведены, во рту – лиловая сигара. Сигара дымится и в зависимости от точки меняет угол наклона, недвусмысленно вздымаясь.
Меня сейчас стошнит.
У приземистого повара на коричневой лысине белым вытатуировано «Возьми меня». Продавец тоже нарядный: весь в помаде, язык проколот люминесцирующей штангой. Смотрит на Даниэля, медленно обводит подмигивающей сережкой накрашенные губы. Кажется, мы не по адресу.
– Можешь даже не снимать маску, – говорит он. – Люблю анонимность. И сапоги оставь… Они такие брутальные.
– Тут? – оборачивается к Элу Даниэль. – Странное место для сквота.
– Был сигнал, – хмурится звеньевой, уставившись в свой коммуникатор. – И эта баба…
И тут я вижу за приподнятой занавеской чьи-то круглые глаза, ловлю сдавленный писк, шепот… Отодвигаю Даниэля, который заслоняет весь проход, сгибаюсь в три погибели – лезу мимо заинтригованных педиков с их стынущей лапшой, добираюсь до сортира…
– Эй! – окликает меня продавец. – Эй-эй! Отдергиваю тряпку. Никого.
В кабинке можно уместиться только на корточках. Стенка за стульчаком вся расписана предложениями быстрого и анонимного секса, снабженными метрическими данными – наверняка приукрашенными. Слева какой-то умелец выцарапал анатомически достоверный член, окружив его, словно фамильный герб, лентами с начертанной на них совершенно невообразимой похабщиной. Там, где начинается слово «причмокивая», я вижу крохотный дактилоскопический сенсор. Изобретательно.
Делаю шаг назад и впечатываю бутсу в стенку. Она, как бумажная, прорывается – за ней люк со стремянкой, ведущей вниз.
– Сюда! – прыгаю первым.
Уже падая, слышу визг и знаю: нашел. Сигнал был верный. Не успели сбежать, не успели. Меня заливает адреналином. Вот она, охота. Теперь-то не спрячетесь, ублюдки.
Крошечная полутемная комнатка, на полу – какая-то пластичная мебель, ворох тряпок, скорченная фигура… Чувствую, как подступает тошнота. Прежде чем я успеваю толком все разглядеть, комната вспыхивает, я лечу кубарем, в глазах – огненные кольца, дыхание перебито. Тут же откатываюсь и вслепую бросаюсь на него, пальцами нащупываю шею, потом глаза – вдавливаю внутрь. Вопль.
Успеваю нашарить свой шокер – перехватывая скользкую чужую кисть, которая тянется к нему же, – выдергиваю, тычу шокером в мягкое.
Ззз… Подольше держу. Подольше. Полежишь, гад.
Отваливаю обмякшее тело от себя, пинаю его устало.
Да куда же все наши запропастились?
Разметываю мешки-кресла, вымещаю на них то, что не стал вымещать на теле. Заставленный диваном в углу комнатушки – лаз.
– Вы где?!
Наверху – брань, возня. Похоже, нашим сейчас тоже жарко. Но мне обратного пути нет. Справятся сами. До меня доносится придушенный тонкий писк. Я чувствую, что еще вот-вот – и накрою гнездо.
В этом лазе может быть что угодно. Нарушители бывают вооружены всерьез. Но нельзя ждать. Тут каждая секунда на счету. Если они успеют эвакуировать сквот, весь рейд насмарку.
Приподнимаю с пола человека-куль, пропихиваю его в лаз впереди себя. Изнутри – вопль. Куль дергается – нехорошо так, конвульсивно. Затихает. Его втаскивают внутрь. Еще один вскрик – отчаянный.
– Максим!
Ага, поняли, что своего оприходовали.
Дышать все еще тяжело. Ребра колет. Проверяю шокер. Он тихо жужжит. Заряд на дозволенный максимум. Лаз тесный, как желудок питона. Надо проскочить через эту горловину! Проскочить, пока она не сжалась и не удавила меня…
Кувырок – вкатываюсь внутрь быстрей, чем они успевают понять, что я – просто человек.
Наугад раздаю тычки смазанным силуэтам, среди которых оказываюсь. Они падают, обретая четкие очертания. Тонкий захлебывающийся плач.
– Не надо!
– Стоять! Всем стоять, суки! – И наконец выплевываю наше, каленое: – Забудь о смерти!
И этими словами, словно настоящим огненным тавром, прижигаю, припечатываю, парализую их всех. Кто дрыгался – затихает. Кто ревел – скулит. Знают: теперь – все.
Включаю свет. Ну?!
Комната, раскрашенная в кричащие цвета – одна стена ярко-желтая, другая ярко-синяя; все изрисованы какими-то каракулями, словно их чертил имбецил с нарушенной координацией. Башни, люди держатся за руки, облака и солнце.
Из мебели – матрасы. Небогато. И места так мало, что нечем дышать. Как их столько сюда набилось?
На полу валяются две бабы и парень. Парень ткнулся носом в мою бутсу. Голову одной из женщин ореолом окружает зеленая зловонная лужа. Чувствую, как и у меня к горлу подступает едкий сок.
К стенам жмутся еще три девушки. У одной, голубоглазой и в коротком синем платье, на руках – мяучащий сверток. Вторая – раскосая крашеная блондинка – все еще зажимает рукой рот полуторагодовалой девочке с жиденькими черными волосенками под розовой шапочкой. Девочка что-то обиженно мычит из-под ладони и пытается выкрутиться, но не может – у матери руки заклинило, словно судорогой свело. От всего лица видны только глаза – такие же щелочки, как у мамаши. Последняя из задержанных, рыжая с тысячей маленьких косичек, прячет за собой белобрысого мальчишку лет трех. Мальчик наставил на меня придурковатого лысого пупса с оторванной ногой, держит его так, будто это оружие. Кукла, надо же… На блошином рынке они ее раскопали или у антикваров? Пупс пытается навести на меня жутковато-осмысленный взгляд и нудит:
– Давай играть в салки. Только мне нужна обратно моя нога! Иначе как я буду от тебя убегать? Верни мне мою ногу и давай играть! Будешь?
Остальные молчат. Тогда снова вступаю я:
– Проверка сигнала. Вы подозреваетесь в укрывательстве незаконнорожденных. Мы проведем тест ДНК. Если дети зарегистрированы, вам нечего бояться.
Говорю «мы», хотя я тут все еще один.
– Мама! Все в порядке, я его держу на мушке! – заявляет мальчишка, вылезая вперед.
Женщина начинает выть:
– Не надо… Не надо…
– Вам нечего бояться, – улыбаюсь я.
Я гляжу на них и знаю, что лгу. Они именно должны трястись от страха – потому что виновны. Тест только подтвердит то, что и так видно по их глазам.
Не боится из них всех только мальчик. Почему? Неужели его не пугали Бессмертными?
– Вы! – Я киваю на встрепанную синеглазую девушку в синем платье с младенцем на руках. – Сюда.
– Будем играть в салки? Только верни мне мою ногу… Иначе как я буду бегать? – кося на меня, канючит кукла.
Я загораживаю единственный выход; теперь отсюда некуда бежать – ни им, ни пупсу, ни мне; а ведь мне хочется выбраться из этого давящего ящика так же отчаянно!
Как загипнотизированная, девушка в синем платье послушно делает шаг вперед. В ее голубых глазах можно утопиться. Ребенок умолкает – может быть, засыпает.
– Руку.
Неловко удерживая сопящего младенца, она выпрастывает ладонь и протягивает мне ее – как-то стеснительно, будто надеясь на что-то. Я хватаю ее как в рукопожатии. Чуть заламываю запястье, обнажая пульс. Достаю сканер, прижимаю. Тихий мелодичный сигнал. Тон «Колокольчик». Сам выбирал его в каталоге звуков. Обычно разряжает обстановку.
– Регистрация беременности?
Девушка, словно спохватившись, пытается отдернуть руку. Будто я поймал какого-то зверька – теплого и юркого; он доверился мне по глупости, а я вцепился в него и сейчас скручу ему шею, он бьется, чувствуя, что пропал, но вырваться из моей хватки уже не может.
– Элизабет Дюри Восемьдесят Три А. Беременность не регистрировалась, – сверившись с базой, констатирует сканер.
– Ребенок ваш? – Я смотрю на девушку, не выпуская ее руки.
– Нет… Да, мой… Он… Это она… Это девочка… – та путается, запинается.
– Дайте ее сюда.
– Что?
– Мне нужно ее запястье.
– Я не дам!
Я подтягиваю ее к себе, разворачиваю сверток. Внутри – похожий на голую сморщенную обезьянку красный человечек. Действительно, девочка. Вся обляпанная желтым. Месяц, не больше. Недолго же ей удалось от нас прятаться.
– Нет! Нет!
Платье Элизабет Дюри намокает – груди расползаются темными пятнами. Молоко пошло. Действительно, настоящее животное. Отпускаю ее. Берусь за обезьянью лапку и прижимаю к ней сканер.
Динь-дилинь! Колокольчик. Некоторые из наших присваивают завершению сканирования ДНК тон «Гильотина». Шутники.
– Проверить регистрацию ребенка.
– Я хочу играть в салки! – капризно требует безногая кукла.
– Ребенок не зарегистрирован, – сообщает сканер.
– Мама, давай уйдем отсюда? Пойдем гулять!
– Тише… Тише, сынок…
– Установить родство с предыдущим образцом.
– Прямая родственная связь родитель – ребенок.
– Он мне не нравится!
– Спасибо за сотрудничество, – киваю я девушке в синем платье. – Теперь вы, – оборачиваюсь к рыжей.
Она пятится от меня, мотая головой и подвывая. Тогда я хватаю за руку ее пацаненка.
– Отпусти меня! Отпусти быстро!
– Давай играть в салки? – встревает пупс.
И тут эта маленькая дрянь вдруг изворачивается и вцепляется мне зубами в палец!
– Отстань от нас! – кричит мне мальчишка. – Уходи!
До крови, надо же. Отнимаю у него куклу, с размаху швыряю ее на пол. Голова отлетает.
– Мне больно. Не надо так со мной, – расстроенно говорит голова голосом очень старого человека; что-то с динамиком.
– Нет! Зачем ты?! – кричит мальчишка и тянется грязными ногтями к моему лицу, надеясь расцарапать его.
Я поднимаю его за шиворот и встряхиваю в воздухе.
– Не смей! Не смей! – вопит рыжая. – Не смей его трогать, мразь! Удерживая извивающегося мальчишку в воздухе, я отпихиваю ее ладонью.
– Наз-зад! Колокольчик.
– Проверить регистрацию ребенка!
– Ребенок не зарегистрирован.
– Отдай! Отдай моего сына, паскуда!
– Я предупреждаю… Буду вынужден… Стоять!
– Отдай мне моего сына, ублюдок! Тварь! Безродная тварь!
– Что ты сказала?!
– Безродная мразь!
– Повтори!
– Безродная… Зззззз. Зз.
Кажется, мышцы и кости в ней вдруг заменили на воду, и она бурдюком обваливается на пол. Динь-дилинь!
– Извините… А мы… Мы можем идти? – Голубоглазая девушка в синем платье как будто просыпается.
– Нет. Установить родство с предыдущим образцом.
– Но вы же сказали…
– Я сказал – нет! Установить! Родство!
– Что ты сделал с моей мамой?!
