Отстаньте от меня. Оставьте меня в покое!
Джун зажимала уши руками, но назойливые голоса продолжали звучать, и один – хуже всех. Ее собственный.
Ты должна была успеть!
Казалось, удушливое чувство вины пропитало насквозь. Все, что оставалось – притворяться, что так и надо. Что это нормально: она заслужила осуждение.
Иначе можно сойти с ума.
Джун придумывала самые страшные варианты будущего, но оказалось, что папа заранее составил завещание. В случае, если дочка останется одна, он просил связаться со своим старым другом Фрэнком Андерсоном, которого хотел бы видеть опекуном.
Папа был мотогонщиком, довольно известным в ранней молодости. Он всегда все старался предусмотреть. Правда, вряд ли ожидал, что закончит именно так…
Фрэнк быстро оформил документы, и в жаркий летний день социальный работник доставил Джун из Штатов в огромное поместье, которое поразило ее, девочку, привыкшую к довольно стремному городскому пейзажу на окраине Лос-Анджелеса.
Оставаться на родине она отказалась наотрез. Было больно смотреть по сторонам. Казалось, люди тыкают в нее пальцем и шепчутся за спиной: «Смотри, это же Джун Эвери. Дочка стервы Анджелы и бедняги Ллойда. Кто же мог подумать…»
Действительно, кто мог подумать, что вечные скандалы между родителями выльются в трагедию и мама застрелит папу из его же пистолета именно в тот момент, когда Джун возвращалась домой из школы. Свернув к проклятому магазину комиксов.
С того дня лицо матери будто стерлось из памяти, Джун не хотела о ней помнить. Не собиралась навещать в тюрьме. Не собиралась думать о ней. Жалеть.
Все. Нет ее. Пусто. Вместо имени – туманное прозвище, как в Гарри Поттере: Та-кого-нельзя-называть.
Глупая, глупая Джун. Тогда она не понимала, что себе же делала хуже. Стыдилась матери, а потом стыдилась того, что было стыдно. Это многоэтажное чувство вины разрушало ее, уничтожая самооценку… Нет-нет, она давно перестала себя винить, но в те времена ей казалось, что наступил конец света. Что лучше бы она закрыла отца грудью и погибла сама.
Спустя годы Джун поняла, что сочувствующих после убийства папы было больше, чем тех, кто записал ее в список ненадежных личностей. Дочь убийцы. Да, люди шептались – но многие жалели, а не обвиняли во всех грехах.
Но тем летом ей было плохо, и мир казался плохим, поэтому она отделила себя от него. Так появилась Джун Эвери, гордая одинокая воительница, одна против враждебного мира.
Когда она сидела на диване и ждала прибытия Фрэнка, была настроена на худшее. Сердце ухало в груди, папина рубашка не выдерживала напора взбесившихся гормонов.
– Мисс Джун, они приехали, – объявил Генри, и через пару минут послышались мужские голоса.
Она поднялась, потирая ладони о джинсы.
В комнате появились Фрэнк и его единственный сын, Тони, который был на год старше самой Джун.
– Привет, – дружелюбно поздоровался опекун и взмахнул упаковкой из шести жестяных банок. – Я тебе колы привез, подумал, вдруг захочешь.
И улыбка такая искренняя, добрая. И свет в карем взгляде. Никакого снобизма, скованности в движениях.
У Джун слезы навернулись на глаза. Ей редко что-то покупали, да еще так удачно.
– Привет, – сказала она сипло и настороженно покосилась на Тони.
…Он правда пытался. Честное слово, он явно приложил максимум усилий, чтобы гостеприимно улыбнуться, но получилась только кислая гримаса.
Ему было 16. Темно-каштановые волосы средней длины, опрятный школьный костюм с эмблемой частной школы. Стильный, ироничный, на многие вещи смотревший свысока. И на Джун он тоже посмотрел свысока. Она сразу ощетинилась и записала его в представители враждебного мира. Задрала повыше подбородок и сказала:
– Благодарю, мистер Андерсон, но я не пью колу, это очень вредно. Генри уже принес мне вишневого компота.
Тони хмыкнул, но Фрэнк хлопнул сына ладонью по спине, и тот вымучил:
– Чувствуй себя как дома, Джун. Теперь это и есть твой дом.
– Генри покажет тебе твою комнату, – радушно добавил опекун. – Ты, наверное, устала с дороги. Через два часа ужин, а пока можешь разобрать свои вещи. И зови меня просто – Фрэнк.
Вещей у Джун почти не было. Только небольшой дорожный чемодан с комиксами, как камень, который она привязала к своей душе. Чтобы никогда не забыть об ошибке, не простить себя.
На комиксах лежали запасная пара джинсов и пара папиных рубашек. Ничего больше она не захотела забирать из дома.
– Благодарю, Фрэнк. Не могу передать, как несказанно я рада стать частью этого замечательного поместья, – четко произнесла она заученные слова. – Я обязательно спущусь к ужину. Премного благодарна.
…К ужину она не спустилась. Накрыла паническая волна, и Джун рыдала до полуночи. Генри принес поесть прямо в комнату. Вегетарианское рагу, теплые булочки… Но аппетита не было.
Фрэнк заранее позаботился и накупил всякого девчачьего барахла, одежды, школьных принадлежностей. Джун такие комнаты только в кино видела. Опекун переборщил с розовыми оттенками, которые она не переносила на дух, но чужая забота по живому резала, заставляя плакать громче.
Нет, семья Джун не была нищей в Лос-Анджелесе, но папа просаживал деньги на ставках, а мама не работала, и часто приходилось просчитывать каждый пенни, чтобы купить куриных наггетсов на ужин. Особенно в те недели, когда папы не было дома, потому что он мог исчезнуть на месяц, не сказав ни слова. Джун никогда не винила его: он ведь мотогонщик, не мог усидеть на месте.
Самое обидное, что папа родился в приличной семье и когда-то учился в одном колледже с Фрэнком, в Нью-Йорке. Но потом отец устроил бунт, ушел в сомнительные дела, бросил университет, выбрал жену по своему усмотрению – и родные от него отвернулись. Его списали со счетов. Связь с Фрэнком оборвалась: старший Андерсон вернулся в Шотландию из Штатов, занялся семейным бизнесом.
Но в те далекие студенческие годы они были лучшими друзьями. Папа спас Фрэнка однажды, вытащил из реки и откачал. Они тогда с утеса прыгали, испытывали судьбу.
Джун много слышала о Фрэнке Андерсоне, когда росла. Он был единственным настоящим другом отца, его кумиром. Папа идеализировал годы своей юности, называл их лучшим временем жизни. Поэтому в первый же день пребывания в Иден-Парке Джун поклялась себе, что станет лучшей девочкой на свете, чтобы Фрэнк гордился ею.
Увы, Джун не умела быть лучшей… В отличие от Тони. Подружись они, могла бы спросить у него совета – но вместо этого молча завидовала. В итоге, простые истины, которые Тони знал с пеленок, ей давались кровью и потом. Она совершала ошибки и набивала шишки, вместо того чтобы попросить о помощи.
…Боже, с ней было ужасно трудно, конечно. Но у Фрэнка оказалось огромное сердце. За три года, которые Джун прожила в поместье, он ни разу не упрекнул ее, не обидел. Вместо этого всегда мягко улыбался и подбадривал.
Фрэнка она не причисляла к плохому миру. Он был исключением, ее богом, и она всячески старалась угодить ему, чтобы он от нее вдруг не отвернулся.
В те времена Джун не понимала, что есть такое чувство, как безусловная любовь, и что человек, который любит себя, не ищет постоянного отражения в других. Она этого не знала. Поэтому снова и снова соревновалась с Тони, чтобы заслужить право на любовь.
Когда не получалось, а Фрэнк все равно хвалил ее, она краснела, как помидор, а потом выла полночи, закрыв голову подушкой и кусая простыню. Она ведь не заслужила похвалы. Не справилась. А значит, Фрэнк пожалел ее в очередной раз, хотя в душе, конечно же, разочарован.
…Но как бы там ни было, постепенно богатый пригород Эдинбурга стал для нее родным домом. До боли хотелось «подойти» по стандарту, как подходит деталька в часовой механизм. Это была ее мечта: стать достойным винтиком в уютном оазисе, который благодаря Фрэнку уцелел на краю враждебного мира.
Уже через месяц жизни в Шотландии она начала изучать вакансии в местных магазинах, салонах, госпиталях – и заметила, что чаще других попадаются объявления о поиске сотрудников в элитную ветклинику мистера Уиллоби, приятеля Фрэнка.
Джун решила стать в будущем ветеринаром. Животных она обожала, в отличие от людей.
Но как она ни старалась расслабиться, изнутри поедал страх. А что, если местные узнают правду? Узнают, что в ней течет кровь убийцы. Придется уехать из Иден-Парка. От нее ведь все отвернутся… естественно.
Опекун поклялся, что никому, даже своему сыну, не рассказал о том, что именно произошло с Джун, и она ему поверила.
Она всегда верила Фрэнку.
Тони. Сразу после знакомства
– Джун поужинает у себя, она устала, – объявил отец, и Тони безразлично пожал плечами.
– Что у нее все-таки произошло, пап?
– Горе у нее произошло. Жуй брокколи.
– Я все равно выясню.
– Имена подростков в таких делах не оглашают, так что не трать время впустую. Ничего ты не найдешь.
Тони скептически вскинул бровь, не соглашаясь. Если захочет – найдет. Поймет, почему должен делить крышу с чужим человеком.
У него до сих пор глаз дергался, стоило вспомнить взгляд этой девчонки. До костей проняло. Мутный, осуждающий, будто Тони не имел права на собственный дом.
Мутный… Хм. Какого же цвета у нее глаза? Болотные, неприятные какие-то.
Но Тони никогда не был жестоким, так что жевал брокколи и искренне надеялся, что сможет наладить отношения с подопечной отца. Все-таки два года придется провести под одной крышей… Потом он поступит в университет и переедет в центр Эдинбурга, чтобы в поместье не мотаться изо дня в день.
Мысленно Тони уже был студентом. Не мог дождаться, когда войдет в семейное дело, чтобы помогать отцу в бизнесе.
– Майлзы и Паркеры завтра на ужин придут. Представим им Джун. Поможем ей освоиться.
– Хорошо, – согласился он, и Фрэнк пристально посмотрел на него, слегка наклонив голову. – Что?
– Ты на Джона Бендера похож.
– На кого?
Фрэнк усмехнулся.
– Герой старого фильма. «Клуб «Завтрак». Посмотрел бы.
В столовой уже золотились светом люстры, хотя в большое французское окно все еще проникали тусклые лучи солнца.
– Хорошо, посмотрю, – пообещал Тони и перед сном нашел в кинотеке «Клуб «Завтрак». Он всегда слушал Фрэнка, ценил самый незначительный совет, принимал к сведению любое замечание. Отец был главным авторитетом в его жизни. Примером для подражания.
И точно. У Тони была прическа, как у Джона Бендера, психованного парня из этого старого фильма. Длинноватые спереди волосы, закрывавшие щеки до линии скул.
Прикольно. Пожалуй, стоит так и оставить…
О нескладной девчонке, поселившейся в доме, он сразу забыл. Джун ушла на второй план, затерявшись среди более важных мыслей.
…К завтраку Тони спустился первым. Он бегло пролистал финансовую газету, которую принес Генри, и начал просматривать сводки в интернете.
Тихие шаги отвлекли, и он вскинул голову.
Джун, в школьной форме размера на два больше, ступала по мраморной плитке почти бесшумно, хотя шла в школьных туфлях на низких каблуках. На цыпочках топала, как балерина.
Странная.
До каникул оставалось три недели: 24 июля последний день в этом учебном году. Можно было и не отправлять Джун туда, но Фрэнк решил, что ей стоит сразу познакомиться с местными.
– Доброе утро, Тони, надеюсь, тебе хорошо спалось. – Она плюхнулась в кресло, но тут же выпрямила спину; пиджак с эмблемой школы висел на худых плечах. – Как там сегодня индекс Доу-Джонса?
Он поперхнулся куском яичницы и закашлялся.
– Вырос на шесть пунктов, – прохрипел, и Генри, который проходил мимо, похлопал ему ладонью по спине.
– Отлично! Кажется, я заработала три бакса! Прекрасный день, не правда ли?
Тони не сомневался, что она понятия не имела об индексах. Просто старалась вписаться в тему. Но сам факт того, как уверенно она откинула назад длинный хвост курчавых темных волос, поразил. Вчера она выглядела затравленной, как олененок Бэмби, а сегодня…
И тут она посмотрела на него. Прямо, с колючим любопытством.
У нее не мутные глаза. Они зеленые, как мокрая трава в Речных садах.
– Очень рад за тебя, Бэмби. Три бакса прибыли – это круто, – ляпнул он, и она сощурилась.
– Прости, как ты меня назвал?
– Бэмби… из-за глаз. Они у тебя большие. Это комплимент, – придумал он на ходу.
Она задрала курносый нос и повела плечом, как королева.
– В таком случае, благодарю, Тони.
– Не за что, Бэмби. – Он сдержал смешок. Еле удержался, чтобы не прыснуть. Ну и забавная она все-таки. Вообще не понимает подколок.
Трудно же ей придется.
Фрэнк лично отвез их в школу. Крутился вокруг Джун, как курица-наседка. По-другому он не умел. Если взваливал на себя ответственность, то нес с энтузиазмом. К тому же отец этой Джун спас Фрэнку жизнь когда-то. А сейчас дочь старого друга осталась сиротой, и предстояло вернуть долг, позаботившись о ней… Это все, что Тони знал о девчонке, и все, что ему полагалось знать. Для остальных Джун была дальней родственницей из Штатов.
Тони ничего не имел против, честное слово. Да пусть живет, на здоровье. В огромное доме они даже пересекаться не будут, разве что за завтраком и ужином.
…А вечером случилась первая стычка. Размолвка на пустом месте, стартовая в долгой череде изнуряющих язвительных поступков Джун.
В гости пришли Майлзы и Паркеры.
Летиция Майлз была теткой Тони, единственной сестрой Фрэнка. Профессиональная наездница, жена актера Колина Майлза. Их дочка Уитни была самой младшей в этот вечер: всего тринадцать лет. Она сразу утащила новую знакомую рассматривать семейные картины, чтобы рассказать о предках клана Андерсонов.
Зачем Джун знать о предках? Она же здесь временно.
Тони сам не понимал почему, но Бэмби его напрягала. Было в ней что-то такое… ненастоящее. Он не мог раскусить ее.
Да и бог с ней. Делать больше нечего, как анализировать Джун. Тем более, когда Паркеры пришли в гости в полном составе.
