Потом они сидели втроем на кухне – Наташа, Маша и Катя. Обсуждали сложившуюся ситуацию. Шепотом обсуждали, чтобы Митя не услышал. Да он и не мог услышать – прильнул в гостиной к экрану телевизора, где как раз завершался какой-то важный футбольный матч.
– …Да о чем тут вообще рассуждать! Конечно, аборт, и только аборт! – резко проговорила Наталья, разминая в руках сигарету. – Девчонке шестнадцать всего, какой может быть ребенок! Ей еще в институт поступать!
– Вот и она так же говорит… – тихо прошелестела Катя. – Ничего не хочу, мол… Сделай что-нибудь, мам, да побыстрее…
– Ты тоже хороша, милая! Сама виновата, не уследила! – сердито бросила Наталья, закуривая наконец сигарету. – Ты же мать, ты же должна была за девкой во все глаза глядеть!
– Да как, как во все глаза-то? Со свечкой, что ли, за ней ходить?
– Да! И со свечкой! А как ты хотела? Да если б со мной так… Если бы моя дочь…
– Ну ладно, ладно… – миролюбиво произнесла Маша, оглаживая сестер по плечам. – Чего обе развоевались-то? Надо теперь из факта исходить, что уж теперь! Из вынужденного обстоятельства! Наташ, у тебя вроде знакомая есть по этому делу, насколько я знаю?
– Да есть, есть… Приятельница моя, Аня Самойлова. Она очень хороший врач, к ней на прием просто так и не попадешь. Я позвоню ей завтра… Попрошу, объясню все… А ты, Кать, будь на телефоне, жди моего звонка, поняла? И чтоб не опаздывали, минута в минуту с Лёлькой явились! Ну все, закругляемся, пойдемте чай пить… Кажется, мама уже поднялась… Еще услышит наш разговор, не дай бог!
Уже следующим днем Катя с дочерью сидели в кабинете Анны Витальевны, той самой Ани, приятельницы Наташи. Катя чувствовала, как напряжена была Лёля – дрожала мелко, как осиновый лист. Взяла ее холодную ладонь в свои руки, сжала сильно. Этот ее жест не укрылся от глаз Анны Витальевны, потому что та вздохнула и хмыкнула неопределенно – то ли пожалела ее, то ли не одобрила такое проявление материнских чувств.
– Ну что, Анна Витальевна? Поможете нам… в нашей неприятности? – осторожно спросила Катя, не выпуская из рук трясущиеся пальцы дочери.
Анна Витальевна еще помолчала, потом проговорила медленно:
– Я бы не торопилась называть произошедшее с вашей дочерью неприятностью, Катя… Не надо заранее вешать ярлык…
– Простите, Анна Витальевна. Конечно, я неправильно выразилась. Простите. Но вы же видите, в каком состоянии сейчас находится Лёля… И нам бы хотелось побыстрее… Решить вопрос…
– А в каком таком она состоянии находится, интересно? В самом обычном состоянии для ее положения! Ну да, нервничает, конечно… Я предполагаю, еще и токсикоз ее замучил. Ведь так?
– Да, так. А у нее экзамены впереди. Потому мы и хотели бы как можно скорее… Помогите нам, пожалуйста, Анна Витальевна!
– Да помочь-то, конечно, можно… Да только нужно ли? Боюсь, что эта помощь окажется медвежьей услугой для вашей девочки, вот в чем дело.
– Как это? Почему?
– Да потому… Нельзя ей аборт делать, по всем показателям нельзя. Слишком большой риск. Может статься, что потом она вообще не сможет родить… Понимаете?
– Но… Как же тогда быть… – испуганно пролепетала Катя.
– Как, как… Обыкновенно, как! Рожать надо, вот и все! Не хотите же вы испортить судьбу дочери? И не смотрите на меня так, я знаю, что говорю, не первый год работаю, всякого повидала… И знаю, чем такие ранние аборты у многих девчонок заканчиваются! Знаю, как они потом по врачам ходят, мучаются, а забеременеть не могут, и никакое ЭКО им не помогает! У вас как раз такой случай… Нельзя вам делать аборт, нельзя! Если не хотите сделать несчастной свою дочь – нельзя!
Катя почувствовала, как перестали трястись в ее ладони Лёлины пальцы. Будто одеревенели вдруг. Повернула голову, глянула Лёле в лицо… Оно было бледным и злым, глаза смотрели на Анну Витальевну так враждебно, что ей стало даже неловко за дочь. И потому она еще сильнее стиснула в ладони Лёлины пальцы и даже встряхнула ее руку слегка, будто хотела сказать – опомнись, что ты…
Но жест ее произвел обратный эффект. Лёля вовсе не опомнилась, а наоборот, заговорила вдруг злобно и быстро:
– Да не хочу я никакого ребенка, не хочу, как вы не понимаете! Не надо мне! И не бойтесь, я к вам больше никогда не приду и ни о чем просить не буду! Пожалуйста, сделайте все побыстрее, прямо сегодня, вот прямо сейчас! Потому что я не могу больше, не могу, как вы этого не понимаете?
Видимо, злобный запал закончился слишком быстро, и в следующую секунду Лёля уже разрыдалась, да так громко и отчаянно, что Катя даже растерялась слегка… Никогда, никогда она не видела, чтобы дочь билась в такой истерике. Всегда такая спокойная девчонка была… Глянула испуганно на Анну Витальевну, будто хотела спросить – что делать-то?
– Да ничего, ничего… Не переживайте, – ответила та очень спокойно. – Это пройдет потом. Вот нормализуется гормональный фон, и пройдет…
– Но я не хочу, не хочу! Почему вы за меня все решаете! Кто вас просит! Не хотите делать аборт – и не надо! Я к другому врачу пойду, и он все сделает! – сквозь истерику прорыдала Лёля. – Мама, пойдем отсюда, чего мы тут!.. Зачем будем все это слушать!
– А ну, выйди сейчас же из кабинета! – вдруг сердито повысила голос Анна Витальевна. – Выйди, выйди! Посиди на кушетке в коридоре и успокойся! Сиди и жди мать! Ишь, раскомандовалась тут, надо же!
Лёля подскочила со стула, выбежала за дверь, и Катя тоже было хотела встать и выйти, но Анна Витальевна остановила ее:
– Погодите, Катя, мы еще не договорили! Останьтесь!
Катя послушно вернулась на свой стул, проговорила очень тихо, глядя в сторону:
– Что же теперь делать, в самом деле… Просто ума не приложу…
– А не надо ничего никуда прикладывать, оставьте свой ум в покое. Тут сердце надо включать, да терпение, да вашу материнскую прозорливость. Поверьте мне как специалисту… Нельзя вам аборт, нельзя…
– А что, риск и впрямь очень большой?
– Да, очень. Это я вам как специалист говорю. Вам ничего больше не остается, как просто поверить мне на слово. Если хотите, я могу и с медицинской точки зрения объяснить… Но это сложно…
– Не надо, я вам верю, Анна Витальевна. И все же… Ведь есть хоть какая-то вероятность, что все может и обойтись вполне благополучно? Ведь есть?
– А вы, стало быть, хотите рискнуть, я правильно понимаю?
– Ну… Не знаю… Вы же видите, как моя дочь категорически настроена…
– Ну да, ну да. Все в ее возрасте излишней категоричностью страдают, это понятно. Хочу, мол, чтобы сейчас и сегодня было так, как хочу! Но вы же взрослый человек, вы мать, вы понимать должны, а не рассуждать о степени вероятности! Неужели вы будете рисковать будущим дочери, сами подумайте? Знаете, сколько я таких рисковых повидала на своей практике?
– Да я все понимаю, Анна Витальевна… Понимаю, что вы, по сути, правы. Но что делать, если она не хочет рожать? Как я могу ее заставить?
– Вы мать, вы все можете. Тем более что вы молодая и сильная женщина. Пусть родит, а вы возьмете на себя все заботы о внуке. А дочка пусть учится, пусть живет своей молодой жизнью… Потом вам за все большое спасибо скажет.
– А если не скажет?
– Ну, не скажет, значит, не скажет. Вырастите внука, как своего ребенка. А что? По возрасту у вас вполне может быть второй ребенок… Вы о нем не задумывались, кстати?
– Да как-то нет…
– А почему?
– Не знаю… Нам с мужем и Лёли хватало. Мы очень любим ее.
– Так тем более… Значит, и внука любить будете. Вы ведь с мужем хорошо живете? Мне Наташа говорила…
– Да, хорошо. Только я боюсь, он такому повороту дел не обрадуется. Если честно, нам Лёля очень трудно далась… Мы на втором курсе института учились, когда я забеременела… Мы и женаты еще не были…
– Да, я помню, мне Наташа рассказывала. Ваш муж оказался порядочным человеком, на аборт вас не отправил, сразу женился, все честь по чести. По крайней мере, Наташа очень хорошо о нем отзывается. Может, вы зря сомневаетесь, что он… так уж и не обрадуется?
– Ну, у Наташи же свой взгляд на чужую семью, поверхностный… Сама она, кстати, на аборте настаивает… Поэтому нас с дочерью к вам и отправила.
– И хорошо, что отправила. По крайней мере, я не формально подошла к вашей истории. Вот если бы вы к другому врачу попали, тогда… Можете своей сестре спасибо сказать, что она о вас позаботилась.
– Да, я скажу. Только она вряд ли обрадуется такому повороту, я думаю.
– Да вам-то какая разница, обрадуется она или огорчится? Это ведь ваш ребенок, а не сестры! Я даже думаю, что она и дальше будет на аборте настаивать… И я больше вам скажу – для этого есть причины. Вы ведь не знаете, наверное, что Наташа в юном возрасте тоже аборт сделала? А потом всю жизнь страдала от того, что родить не может. В психологии это называется как-то, не помню… Когда производится подсознательный перенос личных страданий на другого…
– Наташа? Делала аборт? Да что вы… Да она ведь и замужем никогда не была…
– Ну да. Не была. А родить хотела. Что тут такого особенного?
– Надо же… А я думала, она сама не хочет…
– Да ладно! Я ж вам объясняю – сколько я таких «нехочух» на своем веку перевидала! Знаете, какое душевное горе стоит за этим «не хочу»? Неужели вы такой судьбы и для своей дочки хотите?
– Нет… Нет, что вы…
– Тогда пусть рожает! А вы совершайте свой материнский подвиг, берите все на себя!
– Да, да… Я вас услышала, Анна Витальевна. А можно я подумаю? С мужем посоветуюсь…
– Идите, советуйтесь на здоровье. Только у меня к вам одна просьба будет… Наталье не рассказывайте, что я про нее тут насплетничала в порыве откровения… Что использовала ее в качестве примера… Я ведь как лучше хотела, правда? Для вас – лучше…
– Да, я поняла. Спасибо вам, Анна Витальевна.
– Да ладно. Удачи вам, Катя. Надеюсь, вы с мужем примете правильное решение. Очень надеюсь…
* * *
Потом они с Лёлькой возвращались домой по залитой солнцем улице. И так было празднично кругом, так месяц май буйствовал! И небо тебе синее пожалуйста, и ветерок теплый, и сирень уже цвет набирает, и запах такой нежный от нее идет – надышаться невозможно! А только не дышится ни черта… И глаз не видит майских красот. Наоборот, растет внутри неопределенность положения, похожая на злую досаду, и даже разговаривать с Лёлькой не хочется. Лучше уж так – идти и молчать.
– Мам… Смотри… На той стороне кафе открылось… Столики на улице стоят, под тентами… Я так мороженого хочу, мам!
Катя вздохнула, улыбнулась грустно. Какой же Лёлька еще ребенок по сути! Мороженого она хочет…
– Что ж, пойдем. Будем мороженое есть. Что еще нам остается, правда, Лёль?
– Ты сейчас так сердишься на меня, да, мам? Я по голосу слышу… Будто смеешься надо мной.
– Ну что ты, Лёль. Мне вовсе не до смеха. Да и не сержусь я… Хотя и надо бы.
– Так ты лучше сердись, не сдерживайся… А то идешь рядом и молчишь. Мне плохо, когда ты молчишь. Лучше ругайся, кричи на меня, обзывай последними словами… Только не слушай эту врачиху, ладно? Какое она вообще право имеет что-то решать за нас, правда?
– Ладно, пойдем в кафе… Не на улице же мне все это проделывать – кричать, да ругать, да последними словами обзывать!
Потом она смотрела с грустью, как Лёлька уплетает двойную порцию фисташкового мороженого, как старательно облизывает ложку востреньким язычком – совсем как в детстве. И опять эта жалостливая мысль пришла – ребенок, совсем ребенок! Бедный беременный ребенок… И даже на свои шестнадцать не выглядит, максимум на тринадцать-четырнадцать… Господи, да как этот Олег влюбиться в нее мог, чего он там в ней разглядел? Наделал делов и сбежал… Вот бы найти его да по голове настучать за содеянное! Хотя можно найти, конечно, если захотеть… Но все равно ведь ничего уже не изменишь, если найдешь и если даже по голове настучишь… Только отношения с Лёлькой окончательно испортишь.
– Так что тебе сказала эта врачиха, мам, когда меня за дверь выгнала? – снова осторожно спросила Лёлька, подтягивая к себе высокий стакан с пепси-колой.
– Осторожно пей, Лёль, там льда много… Тебе нельзя сейчас простужаться.
Сказала это автоматически и вдруг поняла, что для себя давно уже приняла нужное решение. Просто вслух его произнести духу не хватало, а внутри оно, оказывается, само собой вызрело…
Да, надо рожать. Ничего не поделаешь. Анна Витальевна сто раз, тысячу раз права! Нельзя сейчас взять и поддаться желанию разом избавиться от проблемы и жить себе дальше припеваючи. Нельзя, нельзя… Конечно, Лёлька этого не понимает, но она-то взрослая женщина, она мать! И если уж так получилось… Что ж, так надо, значит. Будет у нее внук. Или внучка… Без разницы, кто будет. Кого Бог и судьба пошлет.
– Так что тебе она сказала, мам? Чего ты молчишь?
– Я не молчу, Лёль. Я думаю. Думаю, как тебе объяснить, чтобы ты правильно поняла…
– Ой, мама, я тебя умоляю! Даже не начинай!
– А не надо меня умолять, а просто послушать надо! Можешь ты меня послушать хотя бы минуту? И вот это свое «даже не начинай» спрячь куда подальше, не будь ребенком! В конце концов, кто из нас двоих беременный, ты или я?
Лёлька даже рот забыла закрыть от такого материнского натиска, так и сидела, удерживая в пальцах полную ложку мороженого.
– Ешь, а то сейчас накапаешь на себя… Не отстирать потом будет…
Лёлька автоматически сунула ложку в рот, проглотила с трудом. И проговорила уже тихо, почти смиренно:
– Мам, ну ты же понимаешь, что я не могу… Во-первых, мне учиться надо, а во-вторых, я просто боюсь… Да я же умру, мам, ты что…
– Не умрешь. Родишь как миленькая. Все рожают, и ты родишь.
– Ну мам…
– Тихо, Лёль, тихо! Как ты выражаешься – даже не начинай! Лучше наберись смелости и посмотри правде в глаза.
– Да не хочу я никакой правде в глаза смотреть! Не хочу! Мне страшно, мам!
– Ну, так давай вместе посмотрим, если тебе страшно. Дело в том, что эта врачиха права, сто раз права, как ни крути. Если она говорит – нельзя рисковать, значит, действительно нельзя. Ей виднее, Лёль, она очень хороший, опытный врач. Есть вероятность, что после аборта у тебя может быть бесплодие, ты понимаешь это или нет?
– Ну и пусть будет, подумаешь… И не надо мне никаких детей…
– Это ты сейчас так говоришь – не надо. А потом… Да у тебя же вся жизнь впереди, Лёль, как ты можешь знать, надо будет тебе или не надо?
– Но это же будет потом, мам… Вот потом и разберусь. А сейчас я не хочу никакого ребенка, я в институт поступить хочу. Да я просто нормально жить хочу, мам, как все! В конце концов, это мое право решать, что мне нужно, а чего не нужно!
Катя слышала, как снова начал дрожать слезами Лёлькин голос, как он поплыл вверх по спирали, до самой высокой ноты. Похоже, опять сейчас истерить начнет…
– Тихо, Лёлечка, тихо… Успокойся, пожалуйста. Не нервничай так. Тебе нельзя волноваться ни в коем случае, это ужасно вредно…
Хотела добавить – для ребенка вредно, да не стала. Лучше не надо пока привязывать это вынужденное решение к ребенку. Он же не виноват, что угодил во чрево юной нехочухи, правда? Лучше все сгладить как-то, другие слова произнести, более правильные…
– Будет у тебя институт, Лёлечка, обещаю.
– Да как же, мам, он будет? Если…
– А вот так и будет. Школьные экзамены сдашь и поступишь. И все дела.
– А потом что?
