Наверное, мне стоило прислушаться к словам Моисея, но увы, я ему не поверила. И не в последний раз.
– Ты же не струсишь, правда? – подтрунивала я его. – Погладь его – он не кусается.
Моисей задумчиво посмотрел на меня своими золотисто-зелеными глазами и снова шагнул вперед, протягивая руку.
И в эту секунду Сакетт внезапно встал на дыбы, будто набрался дурного у Лакки. Подобное поведение было абсолютно нехарактерно для коня, которого я знала всю свою жизнь, коня, который ни разу не взбрыкнул за годы нашей взаимной любви. Но сейчас он даже не дал мне возможности вскрикнуть или потянуться к недоуздку. Сакетт ударил меня копытом в лоб, и я плюхнулась на пол, как мешок с картошкой.
Открыв глаза, пощипывавшие от крови, я уставилась на старые потолочные балки. Я лежала на спине, и голова раскалывалась так, будто меня лягнула лошадь – в эту секунду пришло озарение, что именно это и случилось. И не какая-нибудь там лошадь, а Сакетт! Мое удивление едва ли не превозмогало над болью.
– Джорджия?
Внезапно надо мной, перекрывая вид на пересекающиеся балки и пылинки, выплясывающие в лучах солнца, которое просачивалось сквозь трещины в стенах, возникло расплывчатое лицо.
Моисей положил мою голову себе на колени и прижал футболку ко лбу. Даже в полубессознательном состоянии я все равно не упустила из внимания его обнаженные плечи и грудь, а также почувствовала щекой гладкую кожу его живота.
– Я схожу за помощью, ладно?
Он переложил мою голову обратно на пол, продолжая прижимать футболку к ране. Я старалась игнорировать кровавое пятно, расцветающее на ткани.
– Нет! Стой! Где Сакетт?
Я попыталась сесть, но Моисей осторожно уложил меня обратно и растерянно посмотрел на дверь, будто не знал, что делать.
– Он… убежал.
Тогда я вспомнила, что Сакетт не был привязан. Раньше в этом никогда не появлялось необходимости. Даже сложно представить, что ему стукнуло в голову, чтобы он встал на дыбы и галопом помчал из конюшни. Мой взгляд вновь сосредоточился на Моисее.
– Ну что, все плохо? – Я пыталась говорить, как Клинт Иствуд – кто-то, кто может получить жуткую травму головы и сохранить хладнокровие. Однако мой голос все равно предательски задрожал.
Моисей сглотнул, пытаясь не выдать свою жалость, его кадык забавно подскочил под смуглой кожей. У него тоже дрожали руки. Ситуация расстроила его не меньше меня – это было видно невооруженным глазом.
– Не знаю. Рана вроде и небольшая, но сильно кровоточит.
– А животные и вправду тебя не любят, да? – прошептала я.
Он не стал делать вид, что не понимает, о чем я, и помотал головой.
– Я заставляю их нервничать. Не только Сакетта – всех зверей.
Он и меня заставлял нервничать. Но в хорошем, чарующем смысле. Несмотря на то, что у меня дико пульсировала голова и кровь затекала в глаза, я хотела, чтобы Моисей остался. Чтобы он выдал мне все свои тайны.
Словно почувствовав изменение в моем настроении и сочтя его нежелательным, Моисей тут же подскочил и сбежал, оставив меня с окровавленной футболкой и неутолимым любопытством к новенькому в нашем городке. Довольно скоро он вернулся с моей мамой и его прабабушкой, семенящей позади. На их лицах читалось неприкрытое беспокойство, и тут я задумалась, не преуменьшила ли я серьезность своей травмы. Неожиданно взыграло мое женское тщеславие, чего я раньше за собой не замечала: а вдруг на лбу останется уродливый шрам? Еще неделю назад я бы даже сочла это крутым, но не теперь. Мне хотелось оставаться красивой в глазах Моисея.
Он стоял поодаль и не вмешивался, пока взрослые ахали и охали надо мной. Когда они пришли к умозаключению, что я, вероятно, выживу и без затратной поездки на «неотложке», и обошлись несколькими пластырями, Моисей незаметно ускользнул. Иппотерапией ему не помочь, но я поклялась себе, что просочусь в его трещины и залатаю их, чего бы мне это ни стоило. Мое пустынное лето только что превратилось в тропический лес.
Глава 2. Джорджия
Где-то спустя неделю после того, как Моисей напугал моего коня и я получила по голове, мы с отцом обнаружили на нашем амбаре стенную роспись. Ночью кто-то нарисовал поразительно реалистичное отображение заката над западными холмами Левана. На фоне розоватого неба стояла лошадь с запрокинутой головой, напоминавшая Сакетта, а в седле комфортно устроился всадник. Он сидел в профиль и выглядел не более чем силуэтом, но все равно его вид показался мне знакомым. Папа долгое время мечтательно разглядывал картину. Я думала, он разозлится, что кто-то использовал наш амбар в качестве холста… по моему представлению, так поступали преступные группировки в больших городах. Но нам оставили не граффити с угловатыми или дутыми буквами, закрашенными броскими красками, нет – картина выглядела круто! За такую не грех заплатить, и приличную сумму.
– Он напоминает моего отца, – прошептал папа.
– И Сакетта, – добавила я, не в силах оторвать взгляд от рисунка.
– У дедушки Шеперда был конь по кличке Хондо, прадед Сакетта. Помнишь?
– Нет.
– Да, логично, ты была слишком маленькой. Хороший был конь. Дедушка очень его любил, прямо как ты Сакетта.
– Ты показывал ему фотографии?
– Кому? – папа удивленно посмотрел на меня.
– Моисею. Разве это не его работа? Я слышала, как миссис Райт говорила маме, что его хотели отправить в колонию для несовершеннолетних за вандализм или за порчу имущества. Видимо, он любит рисовать. Миссис Райт сказала, что это что-то компульсивное, что бы это ни значило. Я просто подумала, что это ты его попросил разрисовать амбар.
– Гм-м, нет. Но мне нравится.
– И мне, – от души согласилась я.
– Если это все-таки он сделал, а других вариантов у меня нет, то у него настоящий талант. Однако Моисей все равно не может рисовать где и что попало. Кто его знает – может, в следующий раз ему вздумается нарисовать Элвиса на нашем гараже.
– Мама будет в восторге.
Папа посмеялся над моим саркастичным комментарием, но он не шутил. Вечером он объявил, что собирается проведать Моисея с Кэтлин Райт, и я молила взять меня с собой.
– Я хочу поговорить с Моисеем!
– Георг, я не хочу ставить его в неловкое положение. Если ты будешь стоять и слушать, как я его отчитываю, он наверняка смутится. Эта беседа не нуждается в зрителях. Я просто хочу дать ему понять, что, каким бы он ни был талантливым, он не может и дальше вытворять такие вещи.
– Я хочу, чтобы Моисей расписал стену в моей спальне. У меня есть кое-какие сбережения. Так что ты ему скажешь, что он не может рисовать где попало, а затем я дам ему место, где он сможет разгуляться. Так пойдет?
– И что ты хочешь, чтобы он нарисовал?
– Помнишь сказку, которую ты рассказывал мне в детстве? О слепце, который каждую ночь превращался в лошадь, а на рассвете снова становился человеком?
– Да, эту историю еще рассказывал мне мой отец.
– Я частенько о ней вспоминаю и хочу, чтобы Моисей изобразил ее на моей стене. Или, по крайней мере, белого коня, убегающего в облака.
– Сперва спроси разрешения у мамы. Если она не против, то и я за.
Я тяжко вздохнула. С мамой договориться будет сложнее.
– Это всего лишь краска, – проворчала я.
Как ни странно, мама была не против, но ее беспокоило присутствие Моисея в моей спальне.
– Он такой угрюмый, Джорджи, это даже немного пугает. Честно говоря, я не знаю, как относиться к вашей дружбе. Понимаю, с моей стороны, это не очень великодушно, но ты – моя дочь. И тебя всегда влекло к опасности, как мотылька к пламени.
– Мама, он же просто будет рисовать! Обещаю не надевать кружевное белье по такому случаю. Думаю, я в безопасности. – Я подмигнула.
Мама шлепнула меня и, посмеявшись, все же сдалась. Но, говоря откровенно, она не ошиблась, и с ее стороны было мудро меня предупредить. Моисей полностью меня очаровал, и что-то мне подсказывало, что этот интерес не скоро угаснет.
Вскоре после заката мы с папой постучали в дверь Кэтлин Райт. Моисей сидел за кухонным столом и поглощал самую большую порцию молока с хлопьями, которую я когда-либо видела, а его бабушка сидела напротив и чистила яблоко, снимая кожуру одной длинной, завивающейся красной лентой. Мне даже стало любопытно: это же сколько яблок она очистила за восемьдесят лет жизни, чтобы так отточить свое мастерство?
– Я больше никогда не буду разрисовывать ваше имущество, – искренне пообещал Моисей после того, как папа в ласковой форме объяснил ему, что делать это без разрешения – недопустимо.
Поначалу Кэтлин выглядела расстроенной, но затем папа заверил ее, что рисунок прекрасен и мы не против его оставить. Тогда она расслабилась, и, похоже, я единственная заметила, что Моисей не обещал не портить чужую собственность. Только нашу.
– Ты весьма похоже изобразил моего отца, – добавил папа, словно запоздалую мысль. – Ему бы понравилась твоя картина.
– Я пытался нарисовать вас, – ответил Моисей, избегая его взгляда.
Почему-то я не сомневалась, что он лжет, хотя на то не было видимых причин. Казалось вполне логичным, что он использовал для вдохновения моего отца. Парень определенно не знал моего деда.
– Вообще-то, Моисей, – вмешалась я в разговор, – я бы хотела, чтобы ты нарисовал картину на стене в моей комнате. Я заплачу. Вероятно, меньше, чем ты заслуживаешь, но все же это лучше, чем ничего.
Он мельком посмотрел в мою сторону и отвернулся.
– Вряд ли я смогу.
Папа и Кэтлин ошеломленно уставились на него. Вся стена нашей конюшни служила неопровержимым доказательством, что он как раз мог.
– Мне… нужно… нужно… вдохновение, – неуверенно промямлил Моисей, вскидывая руки, словно хотел отгородиться от меня. – Я не могу просто нарисовать, что попросят. Это работает несколько иначе.
– Моисей с радостью распишет тебе комнату, Джорджия, – твердо перебила Кэтлин, одаряя правнука предостерегающим взглядом. – Он зайдет завтра днем, и вы обсудите все подробности рисунка.
Моисей оттолкнул пустую пиалу и резко встал.
– Не выйдет, бабушка. – Затем повернулся к моему папе. – Обещаю, больше никаких картин на вашей собственности.
И с этими словами вышел из кухни.
* * *
Наша следующая встреча произошла через две недели и при даже более скверных обстоятельствах. Для жителей округа Джуэб конноспортивный фестиваль был важнее Рождества. Он означал три дня и три ночи парадов, карнавала и, разумеется, родео. Я ежегодно считала до него дни; он всегда попадал на вторые выходные июля и был главным событием лета. В довершение всего в этом году я прошла отбор для участия в скачках вокруг бочек. Родители запретили мне отправляться в турне до совершеннолетия, но позволили принимать участие во всех состязаниях в нашем штате. Я прошла первый тур в четверг и решающий в субботу. Моя первая проба в качестве профессиональной ковбойши – и у меня все получилось!
После я решила отпраздновать победу и прогуляться по карнавалу. К сожалению, моя подруга Хэйли, живущая в Нифае, – примерно в пятнадцати минутах к северу от Левана, – приехала со своим парнем Терренсом. Он мне не очень-то нравился – Терренс постоянно злобно подшучивал и носил кепку вместо ковбойской шляпы, высоко задирая козырек на лбу.
– Ты задираешь его, чтобы казаться выше нас, девочек, – подстрекала я.
– Высокие девушки не в моем вкусе, – парировал он, легонько толкая меня локтем.
– Что ж, слава богу, что я выросла высокой!
– Да-да, я тоже очень рад.
– У нас бы все равно ничего не вышло. Все бы думали, что ты мой младший брат.
Я выкинула его дурацкую кепку в ближайший мусорный бак и похлопала Терренса по влажной от пота голове.
После этого он начал отпускать грубые комментарии в мою сторону, и, судя по виду Хэйли, она мечтала лишь о том, чтобы мы прекратили ругаться. Вскоре мне это наскучило, и я отделилась от них, сославшись на голод и необходимость найти парней повыше. В конечном итоге я направилась к парашютам и загонам неподалеку, в которых держали животных во время фестиваля.
Уже смеркалось, и вокруг не было ни души, но я хотела посмотреть поближе на быков. Я давно мечтала объездить их и не сомневалась, что у меня бы получилось. Я забралась на перекладины ограждения и перегнулась, чтобы заглянуть в стойла, отделяющие людей от зверей. Манеж по-прежнему подсвечивался, и хоть загон находился в тени, я с легкостью рассмотрела мускулистую спину быка, которого еще пару часов назад объездил Кордел Мичем. Его оценили на девяносто очков! Естественно, после такого безупречного выступления победа была за ним – колени высоко, каблуки впиваются в бока быка, спина согнута, рука поднята к небесам, словно тянется к звездам, которой он и стал. Зрители визжали от восторга. Да что уж там, я визжала от восторга! И когда бык по кличке Сатана наконец сбросил своего всадника, сигнал уже прозвучал, и Кордел одержал победу. Я улыбнулась от этого воспоминания, представляя себя на его месте.
Девушек допускали только к скачкам вокруг бочек. Я любила мчать по манежу с опущенной головой и сжатыми на гриве Сакетта кулаками, словно подхваченная потоком, который нес меня обратно к берегу. Но порой меня посещала мысль о том, каково было бы оседлать землетрясение, а не волну. Подпрыгивая вверх и вниз, из бока в бок, оседлать землетрясение.
Сатану я не интересовала, как, впрочем, и других быков, скучившихся в загоне. Я вдохнула запах свежего сена и навоза – большинство кривили от него нос, но меня он не смущал. Я еще ненадолго задержалась, наблюдая за животными, а затем спрыгнула с ограждения. Время было уже позднее, так что мне нужно было найти Хэйли и тащить свой зад домой. Меня раздражало, что родители до сих пор контролировали, когда мне возвращаться, и мою голову тут же наполнили мысли о будущем, в котором я буду отчитываться только перед собой.
Когда от теней отделился чей-то темный силуэт, я вообще не испугалась. Ни капельки. У меня никогда не было причин бояться ковбоев. Они лучшие люди в мире. Сходите на любое американское родео и сразу же поймете, что эти мужчины и женщины могут единолично спасти всю планету. Не потому, что они самые умные, богатые или красивые – просто они хорошие. Они любят друг друга и свою страну. Любят свои семьи. Поют гимн от души. Снимают шляпы, когда поднимают флаг. Самоотверженно живут и любят. Так что нет, я не нервничала. По крайней мере, пока меня не толкнули лицом в грязь с отпечатками подошв и копыт.
На секунду я впала в ступор, и этого времени хватило, чтобы мне заломили руки за спину и связали их, как теленка на родео. Этот мужчина умел обращаться с лассо. Я выгнулась и попыталась закричать, но в итоге набрала полный рот грязи с примесью навоза. Тогда-то я наконец и поняла, что я в полном дерьме. Странно, как разум может подкидывать такие шуточки даже в подобные моменты. Но тут я почувствовала его руки на поясе моих джинсов – в том месте, куда запускать их не следует, – и уже по-настоящему взбесилась, мой шок сменился неистовой яростью. Я взбрыкнула и ударила обидчика затылком по лбу. Он выругался и ткнул меня обратно лицом в грязь. Затем прижал мои щиколотки к запястьям и затянул их лассо, прежде чем перевернуть меня. Поза была максимально неестественной – руки и ноги согнуты за спиной, весь вес приходится на голову и шею, мышцы бедер натянуты до предела. Он швырнул горстку грязи в мои обезумевшие от страха глаза, ослепляя их, и закрыл лицо руками. Нос забило землей, я не могла вдохнуть. Закашлявшись, я снова забрыкалась и попыталась укусить его за пальцы. Хуже паники была только боль от нехватки воздуха в легких, и я всерьез подумала, что умру. Закряхтев, мужчина закинул меня на плечо и повернулся, будто собрался бежать. Но тут неподалеку хлопнула дверь, кто-то позвал меня по имени, и он неуверенно замер.
А затем просто скинул меня на землю и исчез. Мне показалось, что я услышала его ругань, как хлюпали ботинки в грязи, пока он убегал. Голос был мне незнаком. С того момента, как он вышел и вновь скрылся в тени, прошло не больше минуты. Несомненно, очередной рекорд на родео.
Лассо вокруг моих запястий и щиколоток не ослабло при падении, и столь внезапное приземление без возможности сгруппироваться выбило из меня весь воздух. Ахнув, я закашлялась и перекатилась на бок, чтобы сплюнуть грязь. В бедро больно впилась пряжка – злоумышленник так сильно дергал меня за пояс джинсов, что он расстегнулся. Я не могла встать. Не могла даже вытереть глаза. Только беспомощно лежать, как связанный теленок. Я попыталась смахнуть грязь о плечо, чтобы хотя бы видеть, – вдруг он вернется? Мне нужно видеть, чтобы опознать его и защитить себя. Чтобы напасть самой. Не знаю, как долго я там пролежала – возможно, час. Возможно, десять минут. Но казалось, что прошла целая вечность.
Я могла поклясться, что кто-то звал меня по имени. Разве не поэтому мужчина сбежал? Как вдруг, легок на помине, он вернулся. В моих жилах вновь забурлил адреналин, и я начала рывками, сантиметр за сантиметром, отползать назад. Набрала побольше воздуха в легкие, чтобы закричать, но только зашлась сильным кашлем – я случайно вдохнула грязь, которая по-прежнему покрывала мой язык. Мужчина остановился, словно не ожидал снова меня здесь найти.
– Джорджия?
Это не он. Голос другой.
Он пошел в мою сторону, стремительно сокращая расстояние между нами. Я зажмурилась, словно испуганное дитя, мечтающее стать невидимкой. Нет, нет, нет, нет, нет! Этот голос был уже мне знаком. Только не Моисей. Только не Моисей. Ну почему это должен быть именно Моисей?!
– Мне позвать кого-нибудь? Вызвать «скорую»?
Я почувствовала, как он присел рядом. Вытер мое лицо, будто хотел получше его рассмотреть. Затем потянул за веревку вокруг моих запястий и щиколоток, и я наконец-то смогла выпрямить ноги. К ним мгновенно хлынула кровь, в данном случае вызывая приятную боль, и из моих глаз полились слезы. Они принесли легкое облегчение, и я отчаянно заморгала, пока Моисей снимал лассо с моих рук. Когда и они оказались на свободе, я застонала от их свинцовой тяжести и обжигающей боли в плечах.
– Кто это сделал? Кто тебя связал?
Я смотрела куда угодно, только не на него. Боковым зрением я заметила, что на нем черная футболка, заправленная в брюки карго, и армейские ботинки, которые не надел бы ни один ковбой с чувством собственного достоинства. Мой обидчик был одет так же, как и большинство на западе: в традиционный ковбойский наряд. Я чувствовала спиной кнопки его рубашки. Мое тело забилось мелкой дрожью, и я поняла, что меня вот-вот стошнит.
– Со мной все нормально, – соврала я, но мое дыхание предательски сбилось.
Мне отчаянно хотелось, чтобы Моисей отвернулся и не видел моего позора. В произошедшем не было ничего нормального. Совсем ничего. Я вытерла щеки и мельком подняла на него взгляд, чтобы проверить, поверил ли он моим словам, а затем сразу же отвернулась.
Он спросил, могу ли я встать, и протянул руки, чтобы поднять меня. С его помощью мне это удалось, и я закачалась на подкашивающихся ногах, как новорожденный жеребенок.
– Можешь идти, я в порядке, – вновь в отчаянии соврала я. Но он не ушел.
Развернувшись, я неуклюже отошла на пару шагов, вцепилась в ограду, и тут меня все-таки стошнило. Грязью, навозом, бургером с родео, и все это в подливе из пепси. Мои колени подкосились, все тело содрогалось, пока опустошался желудок, но Моисей все равно не ушел. Фырканье и топот быков по другую сторону деревянных перил напомнили мне, где я нахожусь: в компании Сатаны и его прихвостней. В эту секунду было нетрудно поверить, что я действительно провалилась в кроличью нору и попала прямиком в ад.
