– Какие же они умные, – сказал он наконец. – Телесная боль лишь открыла врата, чтобы они могли уязвить мне душу. Капра должна умереть, Фитц. Все Четверо должны умереть. Только так мы положим конец падению Белых.
Мне стало дурно.
– Ее служанкой была Двалия? Та самая Двалия, что похитила Би?
– Я так думаю. Могу ошибаться.
Вопрос, который я не хотел задавать, глупый вопрос, сорвался у меня с губ будто по собственной воле:
– Но после всего, что ты рассказал… и всего, о чем еще говорил… ты согласился вернуться туда с Прилкопом?
Он горько рассмеялся:
– Фитц, я был не в себе. Ты вернул меня из мертвых. Прилкоп был сильный и спокойный. Он был так уверен, что сможет вернуть Клеррес к подлинному служению. В его времена слово Белого Пророка было законом для Слуг. Он точно знал, как нам следует поступить. А я понятия не имел, что делать со своей нежданной жизнью.
– В моей жизни тоже было такое время. Тогда Баррич все решал за меня.
– Тогда ты понимаешь меня. Я не мог ни о чем думать. Я просто делал, как он говорил. – Шут скрипнул зубами. – А теперь я иду туда в третий раз. И больше всего на свете боюсь снова оказаться в их власти. – Он вдруг гулко сглотнул, но это не помогло ему перевести дыхание. – Страшнее этого ничего быть не может. Ничего. – Он стал раскачиваться вперед-назад на койке. – Но я должен… вернуться… должен… – Шут отчаянно запрокинул голову, с силой опустил, запрокинул снова. – Мне нужно видеть! – крикнул он вдруг. – Фитц! Где ты? – И тут же охнул. – Не чувствую… своих рук.
Я опустился на колени рядом с койкой и обнял его за плечи. Он завопил и принялся отчаянно вырываться, слепо размахивая руками.
– Это я, все хорошо. Тебе нечего бояться. Ты здесь. Дыши, Шут. Дыши. – Я держал его и не отпускал. Я действовал не грубо, но твердо. – Дыши.
– Я… не могу!
– Дыши. А то потеряешь сознание. Но можешь и терять. Я здесь. Тебе ничего не грозит.
Он вдруг обмяк, перестал отбиваться и постепенно задышал ровнее. Потом оттолкнул меня, и я отпустил его. Шут съежился, обхватив колени. Когда он наконец заговорил, в голосе его звучал стыд:
– Не хотел, чтобы ты знал, как сильно я боюсь этого. Я трус, Фитц. Я скорее умру, чем попаду к ним в руки.
– Ты не обязан возвращаться туда. Я справлюсь сам.
– Еще как обязан! – Он неожиданно разозлился на меня. – Я должен!
Я негромко сказал:
– Тогда возвращайся. – И, превозмогая себя, добавил: – Если хочешь, я могу дать тебе что-нибудь, чтобы ты всегда носил это с собой. Быструю смерть, на случай… если ты выберешь ее.
Его взгляд ощупывал мое лицо, будто он мог видеть. Потом Шут тихонько проговорил:
– Ты готов это сделать, но не одобряешь. Для себя ты ничего такого не припас.
Я молча кивнул. И сказал:
– Верно.
– Почему?
– Я кое-что случайно услышал много лет назад. В юности мне это казалось почти бессмыслицей, но чем старше я становлюсь, тем лучше понимаю. Это сказал Регал в разговоре с Верити.
– И ты придаешь значение словам Регала? Регал хотел, чтобы ты умер. Хотел с той самой минуты, как узнал о твоем существовании.
– Верно. Но он привел тогда слова короля Шрюда, возможно, те, что услышал от него, когда заявил, что самым простым выходом было бы убить меня. Мой дед ответил ему: «Прежде чем сделать что-то, всегда сначала подумай о том, чего ты после этого уже сделать не сможешь».
На его лице медленно расцвела улыбка, полная любви.
– Ах… Да, мой король мог сказать такое. – Шут улыбнулся еще шире, и я почувствовал, что за этим скрывается какая-то тайна, которой он не намерен делиться со мной.
– Убив себя, я уничтожу все другие возможные исходы. А в моей жизни не раз бывало так, что мне казалось, будто смерть – единственный выход или она неизбежна, а потом выходило, что я ошибался. И каждый раз, через какое бы пекло мне ни приходилось пройти, я находил нечто хорошее в жизни, ожидавшей меня после этого.
– Даже сейчас? Когда Молли и Би мертвы?
Это прозвучало как предательство, но я все равно сказал:
– Даже сейчас. Даже когда мне кажется, что я уже большей частью мертв, жизни время от времени удается достучаться до меня. Еда оказывается вкусной. Или Пер заставляет меня смеяться. Или, замерзший и промокший, я беру в руки чашу горячего чая. Я думал о том, чтобы покончить с собой, Шут. Признаю. Но тело, как бы тяжело ему ни приходилось, хочет жить дальше. И если ему это удается, продолжает жить и разум. И сколько бы я ни пытался это отрицать, в моей жизни даже теперь бывают светлые мгновения. Разговоры со старым другом. Вещи, обладание которыми меня до сих пор радует.
Шут слепо потянулся ко мне рукой в перчатке, я протянул свою навстречу. Он схватил ее за запястье, и наши ладони соединились в воинском пожатии.
– Со мной то же самое. И ты прав. Я ни за что бы не признал этого даже про себя. – Отпустив мою руку и отстранившись, он добавил: – Но я бы все же хотел иметь твое последнее средство, если бы ты согласился приготовить его для меня. Потому что, если они все-таки схватят меня, я не смогу… – Его голос задрожал.
– Я приготовлю для тебя что-нибудь такое, что можно вшить в манжету рубашки.
– Было бы хорошо. Спасибо.
Вот так, за веселыми дружескими беседами, протекали мои вечера.
* * *
Я и не понимал, что мы сплавлялись по притоку, пока не вышли из него в стремительную реку Дождевых чащоб. Теперь вода вокруг нас была серая от ила, едкая и закручивалась водоворотами. Ее больше нельзя было использовать для питья и прочих нужд, и мы перешли на запасы, хранившиеся на борту в бочках. Беллин предупредила Персивиранса: «Упадешь за борт – может статься, мы только косточки твои и выловим!» Его пыла это ничуть не охладило. Он бегал по палубе, невзирая на дождь и ветер, и матросы относились к нему со снисходительным добродушием. Спарк предпочитала пережидать плохую погоду в тепле, но порой они с Лантом забирались на крышу палубной надстройки и, укрывшись куском парусины, любовались пролетающими мимо видами, пока течение стремительно несло нас через чащобы.
Я не понимал, что они находят в этом занятии, ведь по берегам было все время одно и то же. Сплошные деревья. Причем порой такие огромные, что я и вообразить не мог, со стволами толщиной в башню. Деревья со множеством длинных и тонких стволов. Склонившиеся над топким берегом и отрастившие от веток стволы поменьше, укоренившиеся в болотистой почве. Оплетенные вьющимися растениями; деревья, с которых свисали целые занавеси лоз. Никогда прежде я не видел таких густых и непроходимых лесов или листвы, способной не сгнить в такой сырости. Другой берег реки был так далеко, что едва виднелся в дымке. Днем мы слышали голоса незнакомых птиц, а один раз видели группу кричащих обезьян: странное и удивительное было зрелище.
Все это так отличалось от привычной мне природы Бакка… И хотя эти земли завораживали меня и мне хотелось узнать их получше, больше всего я мечтал очутиться дома. Мои мысли все чаще возвращались к Неттл. Она сейчас вынашивает своего первого ребенка. Я бросил ее, когда Неттл сама была еще в животе у Молли, ушел на зов моего короля. А теперь, по воле Шута, оставил ее одну с моим внуком. Как-то там Чейд? Подточили ли его окончательно старость и рассеянность? Иногда мне казалось, что я напрасно бросил живых ради мести за мертвую дочь.
Я ни с кем не делился своими соображениями. Мне по-прежнему было страшно открыться Силе. Она уже не так давила на меня, как в Кельсингре, но я постоянно ощущал под ногами гул присутствия живого корабля. «Уже скоро», – обещал я себе. Даже короткий разговор в Силе способен передать больше, чем крохотное послание, привязанное к лапке голубя. Скоро.
* * *
Однажды, после того как мы пришвартовались на ночь, Скелли поднялась из-за стола на камбузе, взяла лук и колчан со стрелами из кубрика и бесшумно вышла на палубу. Все замерли. А потом раздался ее крик:
– Я подстрелила речную свинью! Свежее мясо!
По палубе затопали торопливые шаги, послышались звуки возни: тушу животного подняли на борт. Потом ее разделали на узкой полоске прибрежного песка.
В тот вечер мы пировали. Матросы разложили костер, подбросили туда свежих веток и зажарили полоски мяса, подкоптив его в дыму. Поев, все развеселились, и Пер радовался, что ему достаются дружеские подначки, как равному. После еды костер оставили гореть, чтобы отгонял тьму и кусачих насекомых. Лант ушел за дровами и принес охапку плюща, покрытого ранними хрупкими цветами. Спарк нарвала бутонов в протянутые руки Янтарь и сплела себе венок. Хеннесси запел непристойную песенку, и матросы подхватили. Я улыбался и пытался сделать вид, будто я не обученный убийца и не скорбящий отец. Но разделить простодушное веселье этих людей казалось предательством по отношению к Би и неуважением к тому, как окончилась ее крошечная жизнь.
Когда Янтарь сказала, что устала, я уговорил Спарк остаться на берегу с Лантом и Пером и веселиться дальше, а сам подвел Янтарь по топкой земле к веревочной лестнице, свисающей с борта Смоляного. Ей стоило труда вскарабкаться по лестнице в длинных юбках.
– Может, было бы проще перестать притворяться Янтарь?
Она выбралась на палубу и одернула юбки:
– А кем же мне тогда притворяться?
Как всегда, услышав нечто подобное, я ощутил болезненный укол в сердце. Неужели Шут – просто еще одна маска, воображаемый друг, которого он сочинил для меня?
Словно подслушав мои мысли, он сказал:
– Ты знаешь меня лучше, чем кто-либо, Фитц. Я открыл тебе столько правды о своем истинном «я», сколько осмелился.
– Идем, – сказал я и дал ему опереться на мою руку, пока мы оба сбрасывали перепачканную в грязи обувь.
Капитан Лефтрин настоятельно требовал поддерживать на палубе чистоту и был в этом прав. Отряхнув грязь с подошв за борт, я взял наши башмаки и проводил Шута в каюту. С берега донесся взрыв смеха. Клуб искр взлетел в ночь, когда кто-то подбросил в костер большое бревно.
– Хорошо, что им выпал случай немного повеселиться.
– Хорошо, – согласился я.
И Спарк, и Перу пришлось слишком рано повзрослеть. Да и Ланту пойдет на пользу ненадолго вынырнуть из вечных тоскливых раздумий.
Я отправился на камбуз за маленьким фонарем. Когда вернулся, Шут уже сбросил роскошное платье Янтарь и переоделся в простой наряд. Он стер тряпицей краску, а с ней и маску Янтарь с лица и повернулся ко мне со своей обычной улыбкой. Но в тусклом свете фонаря следы пыток все еще виднелись на его лице и руках, словно серебряные нити на светлой коже. Ногти отросли заново, но были толстыми и корявыми. Мои попытки исцеления и драконья кровь помогли его телу восстановиться гораздо лучше, чем я смел надеяться, и все же он уже никогда не будет прежним.
С другой стороны, это можно сказать о каждом из нас.
– О чем ты там вздыхаешь?
– Я думаю о том, как все это изменило нашу жизнь. Я… я почти сумел стать хорошим отцом, Шут. Мне так кажется.
Ага, например, сжигать тела убитых посланников по ночам – именно то, что нужно ребенку.
– Да. Ну ладно…
Он сел на нижнюю койку. Постель на верхней была аккуратно заправлена. На двух других, невостребованных, хранились наряды, которые Шут и Спарк взяли с собой в путешествие.
Шут вздохнул и признался:
– Мне снова снятся сны.
– Да?
– Важные сны. Сны, которые стремятся быть рассказанными или записанными.
Я ждал:
– И?
– Трудно описать, как распирает сновидца от желания рассказать пророческий сон.
Хотелось бы понять, что ему нужно.
– Хочешь рассказать их мне? Возможно, у Лефтрина и Элис найдутся бумага и чернила. Я мог бы записать сны под твою диктовку.
– Нет! – Он поспешно прикрыл рот рукой, словно испугавшись, что выдал себя тем, как порывисто это произнес. – Я рассказал их Спарк. Она была рядом, когда я проснулся и мне было плохо, и я рассказал.
– О Разрушителе.
Он ответил не сразу. Потом все же признал:
– Да, о Разрушителе.
– И тебя из-за этого мучит совесть?
Шут кивнул:
– Это ужасная ноша для юной девушки. А она и без того так много делает ради меня.
– Шут, мне кажется, ты зря волнуешься. Спарк и так знает, что я Разрушитель. Что мы намерены стереть с лица земли Клеррес. Ты увидел во сне лишь то, что мы все и так знаем.
Он вытер ладони о штаны и прижал их одна к другой.
– Что мы все и так знаем… – эхом повторил Шут. – Да. – А потом вдруг сказал: – Спокойной ночи, Фитц. Пожалуй, мне надо поспать.
– Спокойной ночи. Надеюсь, тебе приснится что-нибудь хорошее.
– Надеюсь, мне вовсе ничего не приснится, – отозвался он.
Странно было у меня на душе, когда я встал, взял фонарь и ушел, оставив Шута в темноте. Хотя он и без того теперь постоянно пребывал в ней.
Глава 10
Дневник Би
Дротики следует изготавливать твердой рукой. Использовать перчатки недопустимо, однако необходимо соблюдать величайшую осторожность: стоит хотя бы слегка уколоть палец, и зараза попадет в рану, паразиты быстро распространятся – и спасения уже не будет.
Мне удалось выяснить, что для медленной и мучительной смерти лучше всего подходит сочетание яиц сверлящих червей и яиц тех цепней, что проникают в кишки и вырастают там до огромной длины. Яйца паразитов одного из этих видов не убьют жертву, тогда как те и другие совместно обеспечат такую смерть, какой заслуживают предатели и трусы, посмевшие забыть о верности Клерресу.
Колтри из Четырех, «Различные устройства моего собственного изобретения»
Через несколько дней, проведенных на борту Смоляного, я начал привыкать к постоянному ощущению присутствия живого корабля. Я по-прежнему подозревал, что он может подслушать любое сообщение, переданное мной при помощи Силы, однако после долгих споров с самим собой решился все-таки попробовать связаться с родными.
