Теряя терпение, он показал наверх:
– Разве это никогда не кончается?
– Ты хочешь сказать, – испуганно пробормотала она, – что небо может кончиться?
– Небо всегда одинаковое?
– Нет, иногда оно светлеет. Но сейчас наступает вечер.
– А где кончается этот колючий лес?
– Не понимаю.
Взгляд девушки скользнул за спину Элвина, на неровный коридор, проделанный его распылителем. Испуг на ее лице перерос в благоговейный ужас.
– Ты победил ядовитые иглы, – прошептала она, затем склонилась так низко, что распущенные рыжие волосы коснулись бурых ростков, и выдохнула: – Не делай мне зла, всемогущий.
– Не могу этого обещать, – отрывисто произнес Элвин. – Как тебя зовут?
– Сефора, – шепотом ответила она.
– Хорошо, Сефора, отведи меня к остальным.
Она вскочила и быстрее лани помчалась назад к домам.
Неспешной величественной поступью, подобающей богу, властелину, или за кого там приняла его девушка, Элвин подошел к дому, над крышей которого поднимался дым. Здесь уже приготовились встретить его. Двое юношей преклонили колени перед ним, а другая девушка, которую он видел стоящей у двери, протянула ему деревянное блюдо с оранжевыми и пурпурными плодами. Победитель колючего леса попробовал угощение и коротким кивком велел убрать блюдо, хотя плоды были очень вкусными.
Элвин вошел в примитивный деревенский дом, где его встретила разрумянившаяся Сефора, с полотенцем и исходящей паром миской в руках, и смущенно показала на его ботинки. Он продемонстрировал ей фокус с расстегивающейся обувью и через несколько мгновений уже лежал на ложе из шкур, набитых благоухающими листьями, а девушка почтительно омывала ему ноги.
Ей было около двадцати лет, как он выяснил, ведя праздный разговор и отложив на время расспросы о более важных вещах. В ее жизни не было ничего, кроме крестьянского труда и простых забав. Один из юношей – Альфорс – недавно стал ее другом.
Серое небо снаружи быстро темнело. Второй юноша, Корс, которого Элвин видел пасущим стадо, принес охапку сучковатых поленьев и скормил их скудному огню; тот мгновенно разгорелся ярким желто-красным светом. Тем временем Тулия – девушка Корса – пристроилась рядом и занялась работой, от которой по дому растеклись аппетитные запахи.
При всем домашнем уюте в воздухе витала скованность. «В конце концов, – напомнил себе Элвин, – не каждый вечер к тебе на ужин приходит бог». Но после тушеного мяса со свежевыпеченным хлебом, фруктового варенья и легкого вина он одобрительно улыбнулся, и атмосфера тут же стала более праздничной, почти веселой. Альфорс взял арфу со струнами из бычьих жил и запел незатейливый гимн природе, а Сефора и Тулия принялись танцевать. Корс следил за тем, чтобы огонь в печи продолжал гудеть, а чаша Элвина всегда была наполнена, хотя один раз ненадолго вышел – видимо, присмотреть за посадками.
Элвин оживился. Деревенские жители немного напоминали Диких. Казалось, в них была частичка того беззаботного, восторженного духа, который так ненавидели одомашненные народы СОС. Однако вскоре сходство сделалось болезненно сильным, и он повелительным жестом умерил веселье.
Наблюдая и задавая вопросы, Элвин быстро собирал информацию, хотя то, что он узнал, скорее ошеломило его, чем принесло ему пользу. Эти четверо, двое юношей и две девушки, были единственными обитателями деревни. О других людях они ничего не знали.
Они никогда не видели солнца и звезд. Очевидно, оси собственного вращения планеты и ее вращения вокруг светила были параллельны, поэтому климат на любой широте оставался неизменным, а в этой местности небо постоянно закрывал пояс облаков. Элвин решил, что позже проверит это и определит, равна ли продолжительность дня и ночи.
Самым странным было то, что эти две пары никогда не выходили за пределы расчищенного участка. Колючий лес – бесконечный, как они считали, – стал для них непреодолимым барьером. Огонь шипел и гас; соприкоснувшись с ним, самые острые топоры мгновенно затуплялись. И потом, эти четверо вполне здраво опасались дьявольских разумных шипов.
Все это заставляло выстроить очевидную последовательность вопросов.
– А где ваши родители? – спросил Элвин Корса.
– Родители?
Корс наморщил лоб.
– Ты говоришь о сверкающих? – вмешалась Тулия, словно бы чем-то опечаленная. – Они ушли.
– Сверкающие? – усмехнулся Элвин. – Такие же люди, как вы?
– О нет. Они из металла, с колесиками вместо ног и длинными умелыми руками, которые сгибаются в любом месте.
– Как бы мне хотелось быть сделанной из прекрасного яркого металла! – мечтательно произнесла Сефора. – С колесиками вместо уродливых ног, мелодичным, неизменным голосом. Как бы мне хотелось знать все на свете и никогда не сердиться!
– Перед уходом они объяснили нам, почему должны уйти, – продолжила Тулия. – Чтобы мы могли справляться своими силами, как должны поступать все живущие. Но мы их любили и поэтому очень огорчились.
«Видно, ничего не поделаешь», – подумал Элвин, воспользовавшись своей способностью к чтению мыслей, чтобы проверить правдивость сказанного. Этих людей действительно вырастили роботы. Но как такое случилось? Десятки фантастических недоказуемых версий родились в его голове. Он криво усмехнулся, вспомнив слова Федриса о тайнах Вселенной.
Затем настала его очередь отвечать на вопросы, робкие и благоговейные.
– Я темный ангел, прилетевший свыше, – без затей объяснил он. – Создавая Вселенную, Бог решил, что это место будет довольно скучным, если в нем не найдется ни одной души, готовой идти на любой риск и презирать любую опасность. Поэтому он скупо разбросал между бесчисленных стад прирученных ангелов дикую породу, чтобы в мире всегда было сколько-то беззаботных душ, готовых преодолевать любые преграды. И ломать тоже, чтобы уводить прирученные стада в ночь с ее неизведанными красотами и опасностями. – Он лукаво улыбнулся, и отблески пламени заиграли на его щеках и губах. – Так же, как я сломал ваш колючий барьер.
Снаружи давно уже стояла кромешная тьма. Бутыль с вином почти опустела. Элвин зевнул, и ему тут же приготовили постель. Кошка спрыгнула с печи, подошла к Элвину и потерлась о его ноги.
Элвин проснулся с первым бледным проблеском рассвета и поднялся с постели так тихо, что никого не разбудил, даже кошку. Он на мгновение задержался в темной комнате с тяжелым запахом тлеющих углей и остатков вина. Ему вдруг пришло в голову, что было бы по-своему приятно прожить здесь всю жизнь, изображая лесного бога, которому поклоняются нимфы и крестьяне.
Но потом он коснулся медальона на шее и покачал головой. В этой деревне он не сможет выполнить свою миссию – хотя бы потому, что здесь слишком мало людей. Ему нужен город. Он в последний раз посмотрел на свернувшихся под одеялами хозяев и хозяек – волосы Сефоры только начали краснеть в разгорающемся свете дня – и вышел из дома.
Как он и ожидал, колючий лес давно затянул проделанную им брешь возле ручья. Элвин повернул в противоположную сторону, обогнул холм и добрался до зеленой стены за ним. Сверившись с компасом, он наметил путь – прочь от поврежденного корабля. А затем включил распылитель.
К полудню – если судить по яркости света – он прошел уже не один десяток миль и задумался о том, что, возможно, ему следовало остаться на месте аварии и попытаться починить левитатор. Если бы он только мог подняться повыше и посмотреть, что произойдет – если что-нибудь произойдет – с этим нелепым лесом!
Дело в том, что лес перед ним не менялся, словно был посажен на его пути колдуном из сказки. Прозрачные шипы все так же изгибались, когда Элвин наклонялся к ним, а потом нападали. А позади него все так же пробивались сквозь серовато-синий пепел новые зеленые побеги.
Он размышлял о том, как все переменилось, – еще недавно он летел быстрее света на космическом корабле, а теперь ползает по земле, подобно червю. Этого достаточно, чтобы довести Дикого до отчаяния, заставить его пожалеть об отказе от простых радостей жизни лесного бога.
Но потом он открыл медальон и достал оттуда крохотную белую сферу. И с восхищенной улыбкой залюбовался тем, как она сверкает на ладони.
Федрис сказал, что только один из Диких ускользнул с осажденной планеты.
Да что он знает, этот Федрис!
Он знает, что Элвин сбежал на космическом корабле, проскользнув мимо надежных кордонов СОС. Что перед тем его дважды тщательно обыскивали и было бы чудом, если бы он сумел скрыть что-нибудь крупнее этого крошечного шарика.
Но и крошечного шарика достаточно.
В нем хранятся все Дикие.
Древних людей завораживала идея человека-невидимки. Но они не понимали, что такой человек уже существует, что каждый из нас поначалу был невидимкой – одной-единственной клеткой.
Здесь, в этом маленьком шарике, находились генетические элементы всех Диких, хромосомы и гены каждого из них. Здесь были и Влана с ее горящими глазами, и бесшабашный Нар, и Фортен с его мягким смехом – они и миллиарды других! Стопроцентные близнецы каждого из тех, кто погиб на планете Диких, ожидали момента, когда их поместят в подходящие безъядерные ростовые клетки и вырастят в теле подходящей матери. Все это перекатывалось теперь в ладони Элвина.
Это что касается материального наследства.
Если же говорить о духовном наследстве, то ради него Элвин и оказался здесь.
И тогда все сможет начаться заново. Дикие опять будут мечтать о стремительных полетах в космосе и встречах с прекрасными угрозами. И опять попытаются, если захотят, создать моноатомы, семена новых вселенных, из-за чего их и уничтожило СОС. Давно, в Эпоху рассвета, физики предложили идею моноатома, из которого выросла вся Вселенная, и теперь пришло время проверить, можно ли создать другие такие же атомы, используя энергию подпространства. Разве Федрис, или Элвин, или СОС способны сказать, могут ли – и должны ли – эти новые вселенные уничтожить прежнюю? Что за беда, если прирученное стадо страшится этих прекрасных субмикроскопических яиц творения? «Все должно начаться заново», – решил Элвин.
Однако его гнала вперед не только могучая решимость, но и ощущение того, как шипастые побеги прорастают под ногами.
Час спустя распылитель уничтожил очередное переплетение веток, за которым не оказалось ничего, кроме неба. Он вышел на чистое пространство, диаметром приблизительно в полмили. Впереди, по небольшой ложбине, протекал журчащий ручей, вокруг Элвина колыхалось пшеничное поле. За ложбиной виднелся небольшой холм, засаженный фруктовыми деревьями. На ближнем склоне стояла кучка невзрачных серых домов. Над одним из них поднималась струйка дыма. Из-за холма вышел мужчина, погонявший небольшое стадо.
Элвину пришла в голову вторая мысль: компас, вероятно, испортился, какая-то сила отклонила стрелку в сторону и вынудила его вернуться назад, описав полный круг.
А первая мысль, которую он быстро подавил, была такой: вот они – обещанные Федрисом тайны, нечто сверхъестественное из мира древних сказок.
Мелодия, казалось, тоже пошла по кругу – он подавил это соображение еще быстрее, – и возле знакомой рощицы стояла Сефора.
Прокричав ее имя, Элвин поспешил к ней, немного удивленный той радостью, которую испытал при виде ее.
Девушка заметила его, подняла руку и бросила ему что-то. Он подставил грудь, полагая, что это какой-нибудь блестящий плод.
И едва успел отскочить в сторону.
Это был блестящий и ужасно тяжелый нож.
– Сефора! – воскликнул он.
Рыжеволосая нимфа развернулась и умчалась быстрее лани, выкрикивая на бегу:
– Альфорс! Корс! Тулия!
Элвин бросился за ней.
Пробегая мимо первой пристройки, он угодил в засаду, вероятно устроенную наспех. Альфорс и Корс с ревом бросились на него из старой столярной мастерской: один размахивал бондарным молотком, другой – двуручной пилой. А из дверей соседней кухни выскочила Тулия с разделочным ножом.
Элвин перехватил запястье девушки, и они оба покачнулись от силы ее замаха. Затем, с большой неохотой, проклиная себя, но подчиняясь необходимости, он выхватил распылитель и выстрелил навскидку в того, кто был ближе всего.
Корс пошатнулся, поднес руку к глазам и смахнул пыль. Теперь ближе всех оказался Альфорс. Элвин различил крупные, в дюйм длиной, зубья звенящей, поющей пилы. Ее блестящая нижняя половина тут же исчезла вместе с кистью Альфорса, а верхняя со свистом пронеслась над головой Элвина.
Корс снова напал, вопя от боли и незряче размахивая молотком. Элвин сбил его с ног выстрелом максимальной мощности, превратив грудь молодого крестьянина в извергающий пыль вулкан. Затем развернулся, повалил Альфорса и вовремя пригнулся – нож, который Тулия взяла другой рукой, едва не задел ему шею. Они упали вместе, и распылитель уперся в горло Тулии.
Элвин торопливо отряхнул с лица пыль и увидел, как к нему мчится Сефора. Перед ее пламенеющими волосами и смертельно бледным лицом сверкали зубья вил.
– Сефора! – крикнул он и попытался встать, но Альфорс придавил его ноги.
– Сефора! – снова прокричал он умоляющим голосом, но та, похоже, не слышала его, и на ее лице отражалась только ненависть. Поэтому он включил распылитель, и вилы вместе с лицом и волосами девушки превратились в облако серой пыли. Безголовое тело, нелепо подпрыгнув, упало прямо на Элвина, а лишенный зубьев черенок вил воткнулся в землю. Сефора дважды перевернулась после падения, все стихло, и наконец обеспокоенно замычали коровы.
Элвин выбрался из-под того, что осталось от Альфорса, неуверенно поднялся на ноги, откашлялся, а затем с ужасом и отвращением отбежал от оседающего облака серой пыли. Оказавшись на свежем воздухе, он прочистил легкие, издав несколько резких возгласов, вздрогнул, с печальной улыбкой посмотрел на покрытые пылью неподвижные тела и задумался над случившимся.
Очевидно, какое-то магнитное воздействие отклонило стрелку компаса, заставив ее идти по кругу. Возможно, один из магнитных полюсов планеты находился в непосредственной близости от этого места. Конечно, здешний климат и режим смены дня и ночи не походили на полярные, однако ось собственного вращения планеты и ось ее магнитного поля вполне могли находиться далеко друг от друга.
Настоящей же головоломкой было поведение юношей и девушек, приютивших Элвина предыдущим вечером. Казалось невероятным, что одно лишь бегство Элвина, даже если его принимали за бога, чудовищно оскорбило их и они превратились в убийц. Конечно, древние жители Земли убивали своих богов и уничтожали их символы, но это было продуманным ритуалом, а не внезапным кровавым безумием.
На мгновение он подумал, не мог ли Федрис отравить их ненавистью к нему, не знал ли Федрис способа сверхсветовой передачи этой ненависти через всю Вселенную. Но Элвин и сам понимал, что это всего лишь болезненная фантазия, своего рода черный юмор.
Возможно, эти милые крестьяне были под властью клинического безумия.
Элвин пожал плечами и решительно направился к дому, чтобы состряпать себе еду. Между тем небо потемнело. Он затопил печь и потратил какое-то время на изготовление маленького гирокомпаса из тех материалов, что нашлись в его сумке. Работал он с той отрешенной сноровкой, с какой обычно выстругивают игрушку для ребенка. Кошка стояла у двери и наблюдала за ним, но сразу убегала, когда Элвин пытался подозвать ее, и не желала подходить к еде, которую он оставил на печи. Он поднял взгляд к бутыли с вином, все еще подвешенной к потолочной балке, но не стал снимать ее.
Потом он устроился на постели, которую прошлой ночью занимали Корс и Тулия. Когда огонь в печи погас, в комнате сделалось совсем темно. Ему почти удалось не думать о тех, кто лежит снаружи, только раз или два он вспомнил о том, как странно подпрыгнула Сефора, упавшая затем на него. Возле двери в темноте сверкали кошачьи глаза.
Когда Элвин проснулся, уже наступил день. Он быстро собрал вещи, положив в сумку немного плодов. Кошка отскочила в сторону, когда он вышел за дверь. Элвин не стал оглядываться на театр побоища, но услышал, как там жужжат мухи. Он перебрался через холм к тому месту, где вошел в лес накануне утром. Колючие деревья с нелепым, сказочным упрямством уже давно затянули проделанный Элвином проход. От него не осталось и следа. Элвин включил моторчик гирокомпаса и направил раструб распылителя на зеленую стену.
Это была обычная монотонная работа, но он принялся за нее с какой-то несвойственной ему прежде мрачной сосредоточенностью.
Через равные промежутки времени он сверялся с гирокомпасом и оглядывался назад, на прямой как стрела зеленый коридор, сужавшийся не только из-за перспективы. Удивительно, как быстро росли эти шипы!
Элвин прокручивал в голове долговременный план действий. Он рассчитывал, обязан был надеяться на то, что на долгие годы избавился от Федриса и сил СОС. За это время следовало найти крупное поселение – желательно город – с большим количеством подходящих домашних животных и стать его полновластным властелином, вероятно основав для этого новую религию. А потом создать родильные фермы. Семена Диких, собранные в медальоне на его шее, пришлось бы разделить на части – по числу ферм – и поместить в утробы живых или неживых матерей. Лучше живых. И видимо, не человеческих – иначе возникло бы слишком много социальных проблем.
Элвина позабавила мысль о том, что Дикие будут рождены от овец, или коз, или, может быть, от травоядных животных с других планет, и он мысленно представил себя идущим во главе этого странного стада, играющим на свирели, подобно древнему Пану… но вдруг осознал, что представляет, как Сефора и Тулия пляшут вокруг него. Он нахмурился и отогнал от себя это видение.
Затем встал вопрос о том, как воспитывать Диких и дать им образование. О воспитании должна была позаботиться его будущая община; образованием предстояло заняться самому Элвину, полагаясь только на собственный разум и библиотеку обучающих микрофильмов из поврежденного корабля. Очень полезны были бы какие-нибудь роботы. Элвин припомнил вечерний разговор двухдневной давности, из которого стало ясно, что на этой планете есть – или, по крайней мере, были – роботы, и погрузился в беспочвенные мечтания, хотя и не забывал сверяться с гирокомпасом.
Так и тянулся день – Элвин шагал час за часом в облаке пыли с распылителем в руках, но потом, несмотря на всю свою бдительность, впал в почти гипнотическое состояние. На него нахлынули тревожные воспоминания: темнота подпространства; кошачьи глаза возле двери и трение мехового бока о ноги; пыль, хлещущая из горла Тулии; нелепо подпрыгнувшее тело Сефоры, словно та покачивалась в воздухе на невидимой волне; воображаемая картина взорванной планеты Диких, темная сторона которой испускала радиоактивное свечение, заметное даже из глубокого космоса; осиное жужжание поврежденного корабля; призрачный шепот Федриса: «Непостижимое доберется до тебя, Элвин…»
Просвет в колючем лесу застал его врасплох.
Он вышел на чистое пространство диаметром приблизительно в полмили. Впереди, по небольшой ложбине, протекал журчащий ручей, вокруг Элвина колыхалось пшеничное поле. За ложбиной виднелся небольшой холм, засаженный фруктовыми деревьями, на его склоне стояла кучка невзрачных серых домов. Над одним из них поднималась лента дыма.
Элвин почти не почувствовал укола шипа, когда попятился назад в лес, однако этого импульса хватило, чтобы он снова сделал несколько шагов вперед. Но такая мелочь никак не сказалась на лихорадочной работе мозга. Он убеждал себя, что должен противостоять этой силе, искажающей показания гирокомпаса так же легко, как и магнитного, искажающей даже видимые очертания мира.
Или он действительно очутился в сказке: как ни пытайся сбежать из зачарованного леса, все равно к вечеру вернешься обратно, к…
Ему показалось, будто над невысокими серыми домами вьются тучи мух.
Деревья впереди зашуршали, и он услышал взволнованный голос, пугающе знакомый:
– Тулия! Иди скорей сюда!
Элвин затрясся. Взведенные, как курок, мускулы, повинуясь случайному импульсу, зачем-то бросили его вперед и так же внезапно заставили остановиться. Он стоял по колено в пшенице и дико оглядывался по сторонам. Затем уловил движение в сумеречном поле – два следа, оставшиеся после этого движения, колыхание пшеницы, и ничего больше. Два следа, ведущие от рощи к нему.
И вдруг Сефора и Тулия оказались прямо перед ним, выпрыгнув из укрытия, словно шаловливые дети, с сияющими глазами и довольными, озорными улыбками на губах. Из горла Тулии, вчера разлетевшегося в пыль, теперь вылетал смех. Рыжие волосы Сефоры, на его глазах развеянные в серое облако, теперь развевались на ветру.
