Смотрю на Дениз, на её лицо – виноватое и грустное. В голове рой вопросов. Хочется спросить, зачем она пришла. Кто ещё тогда погиб. Кого из компании посадили рядом с тобой. Или что же у тебя был за таинственный проект, о котором ты мне не рассказывал. Но Дениз не даёт мне спросить.
Она открывает рот что-то сказать, но не может. В глазах у неё блестят слёзы, и от этого у меня по спине бегут мурашки.
Закрываю дверь кухни, прислоняясь спиной и всем весом давя на неё, чтобы захлопнулась. Дениз пусть говорит, что хочет, но Джейми этого слушать не будет. Я бы и сама не слушала, во мне вообще какое-то первобытное желание просто закрыть уши и кричать, кричать, пока след её не простынет. Но вместо этого я поворачиваюсь к непрошеной гостье спиной, включаю чайник.
– Может, чаю? – шёпотом предлагаю я.
Рукой тянусь к холодильнику, достать молока. Магнитик с фотографией Джейми снова отвалился, видимо, когда бутылка молока разбилась, под холодильник упал.
– Нет, Тесс, спасибо. Я ненадолго. Хотела… хотела на похоронах сказать, но момента нужного не находилось.
В горле жжёт кислотой, во рту металлический привкус. Выключаю чайник, и кухня погружается в напряжённую тишину.
– Вина мне покоя не даёт. Столько собиралась с силами взять и заехать. А сейчас припарковалась за углом, сидела целый час, думала, что скажу. Просто так получилось, что… что то мероприятие во Франкфурте отменили.
– Что?
Из её глаз текут слёзы, она не говорит, а всхлипывает, слова хочется из неё вытянуть клещами.
– В то утро пришло письмо по корпоративной почте. Половина немецкого офиса слегла с гриппом, поездка отменялась. В принципе, время сообщить ещё было, ведь основная часть сотрудников летела после обеда. Но тут я вспомнила, что Марку-то забронировали на более ранний рейс. Я ему сразу позвонила спросить, прочитал ли он письмо. Он тогда садился в самолёт, на заднем фоне спрашивали посадочный. И мне показалось, что Марк меня услышал, что не надо уже никуда лететь. Он точно засмеялся, сказал, мол, ладно. Но я с ним из дома разговаривала, чемодан собирала, связь так себе была, пропадала всё время. Мне казалось, он услышал. А потом… новости про этот рейс. Всё… моя… вина.
Гляжу в упор в водянистые глаза этой женщины на нашей кухне. Всхлипывания прекращаются, она, сама того не замечая, делает глубокий вдох. Если бы не она, ты бы был живой. Если бы не она, Джейми бы не остался без отца.
– Но почему, понять не могу, остальные летели другим рейсом?
Дениз качает головой, шумно выдыхает.
– И здесь это я ошиблась. Марк мне сказал забронировать рейс, а я в тот день заработалась, меня только-только повысили, зашивалась совсем. Всё забронируй-забронируй – рейс, номера. Мне казалось, я никого не забыла. Но потом настало время разослать подтверждения, и тут я поняла, что Марка-то нет. Попыталась ему забронировать рейс в обед, но там уже не было мест. А Марк и виду не подал, сказал, мол, ну и ладно, что утром полечу, шутил, что раз нас на борту не будет, то хоть долетит в тишине и покое… – Она замолкает, не закончив фразы, и продолжает спустя мгновение: – Тесс, простите меня. Если бы только я забронировала ему дневной рейс пораньше, если бы только раньше ему позвонила в понедельник, он бы не погиб.
Её слова словно повисают в воздухе, и я понимаю, что она ждёт от меня прощения. Милосердия. На секунду задумываюсь: а как она узнала про то, что самолёт разбился? Что ты был на борту? Я позвонила в офис? Не могу вспомнить. Ещё одно белое пятно вместо воспоминания. Йен, наверное. Он же все дела взял на себя.
– Что самолёт разбился, не вы виноваты, – отвечаю я. – Марку нравился франкфуртский офис. Он бы всё равно, наверное, полетел, раз уж билет куплен. – Нет, не полетел бы, но она хочет услышать именно это.
Дениз кивает. Её поза становится расслабленной, как будто мои слова сняли с её плеч самые настоящие кирпичи и поместили их на мои собственные.
– Вы не виноваты, – шепчу я. Виновата. Виновата. Виновата. Скрежещу зубами, кусаю губу. Как бы не взять назад это фальшивое прощение. – Спасибо, что рассказали. – Я провожаю Дениз до угловой двери. Она замирает, смотрит то на меня, то на тарелки, видно, что-то ещё ей надо. Чтобы сделала что-то? Или чтобы её утешила? Может, Джейми хочет увидеть? Нет уж. Сыну и так столько пришлось пережить. Да и мне тоже.
– Вот мой телефон, – говорит Дениз и вкладывает в ладонь визитку, – если нужно будет, звоните в любое время.
Киваю, открываю боковую дверь. Чувствую на щеках холодное прикосновение вечера. Свет из кухни вырисовывает силуэт окна на подъездной дорожке, но оставшуюся её часть, да и весь мир, поглотила тьма.
Дениз, склонив голову, проходит мимо. Я уже закрываю дверь, но тут она поворачивается и говорит:
– Хотела только спросить… Вам звонил кто-нибудь?
– Что? – Чувствую, что ответила резко, хотя и не хотела. Но я так устала. Да о чём вообще можно ещё разговаривать?
Она качает головой, отходит назад.
– Да нет, ничего. Не важно. Рада была повидаться, Тесс. Простите меня.
И она уходит во мрак наступающей ночи. Где-то слышится сигнал открывающейся двери.
Захлопываю дверь, пытаясь понять, о чём же меня спросила Дениз. Звонок какой-то. О чём она? А я ведь совсем забыла спросить про вторую бронь на рейс. А впрочем, мне сейчас уже всё равно. Бог с ним, лучше думать о тебе.
Марк, милый, ты мог бы и не лететь. Ты не должен был оказаться в этом самолёте. Если бы ты только развернулся и поехал обратно домой.
Тесси, ну прекрати. Не важно уже.
Важно. Но я так устала, что спорить не хочется.
Бреду по дому, рукой веду по стене. Голова идёт медленными ленивыми кругами, от чего мутит, и сил нет совсем. Совсем.
Джейми спит лицом вниз. В углу ночник освещает комнату слабым голубоватым светом. С порога мне не видно его лица, но как-то я понимаю, что он плачет.
– Джейми, маленький, ты чего? – Сажусь рядышком на кровать.
Он поднимает голову, смотрит на меня. Даже во мраке комнаты нельзя не заметить, как испуганно он смотрит на меня своими глазками, словно стеклянными от слёз.
– Малыш, ты что, слушал, что тётя сказала?
Джейми кивает, снова опускает голову.
Меня разбирает злость. То ли на Дениз – пришла тоже, от чувства вины избавиться, – то ли на Джейми – подслушивать вздумал, – не знаю, не могу понять. Только скрежещу зубами, жду, пока отпустит и снова можно будет что-то сказать, не боясь сорваться.
Джейми же не виноват.
Ложусь в одноместную кроватку, втискиваясь между сыном и стенкой.
Ему нужно, наверное, что-то сказать, как-то утешить. Но в голове пустота: ты не должен был садиться в этот самолёт.
Говорить тяжело, слова выходят такими же неясными, как мысли.
– Мне так горько.
Тесси, ты справишься, в прошлый раз же справилась.
Нет, Марк. В прошлый раз всё было совсем по-другому. В прошлый раз мне плохо было, потому что мы бы могли Джейми родить братика, сестрёнку, и что же, не будет этого никогда? Лежала, плакала, представляла себе семью, о которой столько мечтала. Бесилась, думая, что же с нами не так и как мы вообще будем жить, если у нас не получится семьи, которая мне так нужна.
А ты не понимал меня. Ты говорил, что одного Джейми достаточно. В чём-то это и так, но в чём-то – совсем нет. Дело же не в Джейми было, а в том, что я себе представляла: вот мы поехали на несколько дней на пляж или за столом на Рождество сидим, а дети играют, смеются.
На этих мыслях я и зациклилась. Тревога съедала меня изнутри, и в конце концов ничего больше в душе не осталось. Червячок-сто тревог, вот как папа говорил. Я рассказывала? Увидит меня, скажет: «О, снова у Терезы её червячок-сто тревог поселился». А потом протянет руки, даст забраться на колени. Мне лет 6–7, я вытру лицо о рукав его рубашки и начну рассказывать, как боюсь, что наш дом волнами смоет или унесёт ураганом, что мы вдруг все попадём в аварию или встретим маньяка, и ещё тысячи разных «или».
Пока росла, страхи менялись, но тревога осталась та же.
Я пыталась от тебя её скрывать, Марк. Пыталась её запрятать куда поглубже, чтобы вопросов типа «а вдруг» не задавать, чтобы голос не дрожал от страха. Но ты всё равно чувствовал, что я беспокоюсь. Поэтому, наверное, и недоговаривал – не рассказал ни про то, над чем таким секретным работаешь, ни про то, что денег занял у брата. А ещё о чём ты решил умолчать?
И вот то, что я чувствую сейчас, это не тревога, какая раньше была. Меня как будто чего-то взяли и просто лишили, словно на теле образовалась рваная рана, которая постоянно кровоточит. Да я и сейчас тревожусь, но не только.
От усталости думать становится всё тяжелее, веки слипаются. В почти полной темноте рядом с Джейми я чувствую, как снова расползается туман, и в конце концов ничего, кроме тебя, я больше не вижу.
Глава 13
Суббота, 24 февраля – до дня рождения Джейми 43 дня
Звонит телефон. Звонит и звонит – от этого бесконечного звона приходится просыпаться, возвращаться к реальности.
Вдыхаю, разлепляю глаза. Не могу понять, где это я, и только спустя мгновение смутно припоминаю, как вчера уснула рядом с Джейми. Снова окидываю взглядом комнату: а, да, вот же и на полке фигурки черепашек-ниндзя.
Через зазоры в шторах в комнату проникает сероватый день.
– Джейми? – зову я хриплым со сна голосом. А следом уже кричу: – Джейми!
– Я в «Плейстейшн» играю, – доносится снизу.
– А времени сколько?
Ответа нет.
Ковыляю по коридору в сторону твоего импровизированного кабинета, где стоит старый стол, за которым ты мальчиком делал домашку. В доме холодрыга, и мне ужасно хочется забраться обратно под одеяло Джейми. Твой кабинет, как и весь дом, завален коробками с переезда. Стоят у стены, башнями по три штуки. А на одной покоится беспроводной телефон. Хватаю трубку.
– Слушаю?
Как трудно не закрывать глаза – будто в воздухе иголки, которые колют зрачки. Всё же поддаюсь и закрываю. И сразу меня словно уносит прочь.
– Тесс? – Голос Шелли силой возвращает меня обратно к действительности. – Тесс, слышишь меня?
– Угу.
– Я тебе всё утро звоню. Начала волноваться уже. Ты же мне так и не рассказала: что произошло в супермаркете?
Я не сразу вспоминаю, о чём она говорит.
– А сколько времени?
В трубке шумит порыв ветра. Представляю, как Шелли разговаривает по мобильному телефону, а сама куда-то спешит.
– Полпервого, – отвечает она.
– Да? – Полпервого, суббота. У нас были какие-то планы? Не помню. Чувствую укол совести, будто воздушный шарик кольнули иголкой – раз, и я уже не дрейфую от пробуждения ко сну и обратно. Я окончательно проснулась.
– Прости.
А я ведь даже завтрак не приготовила. Как могу, быстрее бегу вниз, заглядываю в гостиную. Джейми весь поглощён футбольным матчем на приставке.
Прикрывая микрофон, шепчу ему:
– Ты ел что-нибудь?
Он корчит рожу, а потом улыбается мне, кивает и снова с головой уходит в игру. И всё, снова глазки в экран. Доволен собой, это видно. То ли сам себе завтрак приготовил, то ли всё утро от приставки не отвлекался. Даже не знаю.
Но от того, что он поел, я едва ли меньше чувствую себя виноватой. Да как я всё утро проспала? А если бы Джейми выбежал на улицу? На дорогу?
– Тесс? – снова перебивает мысли голос Шелли. – С тобой всё хорошо?
– Чувствую… чувствую себя не очень. Грипп, наверное. – Ложь даже мне кажется малоубедительной. Тру рукой глаза. В теле слабость, как будто физически перенапряглась. Но что я такого делала?
– Тесс, мне-то не рассказывай. Я через это всё проходила. Расстроилась, что тебе Марк померещился? Что случилось-то?
– Вечером вчера приходила женщина с работы мужа, – шепчу я, ковыляя прочь из гостиной и по коридору до кухни. – Сказала, то мероприятие во Франкфурте отменилось. То есть Марку можно было и не лететь.
Всё тело вдруг сотрясает рыдание, и я без сил опускаюсь на один из кухонных стульев.
– Ох, Тесс, это ужасно. Сочувствую. – Она секунду молчит. – Сейчас буду у тебя.
– Да ты не обязана… – Но в трубке гудки. Шелли отключилась.
Не знаю, сколько я просидела на кухне, так и не переодевшись и не убрав из раковины тарелки с засохшими остатками вчерашнего ужина. Но когда в боковую дверь постучали, ноги у меня уже онемели от холода.
– Тесс, – кричит Шелли.
– Иду, – откликаюсь я, силой поднимаясь со стула. И только когда я уже тянусь к ручке, понимаю, что Джейми я ничего не сказала. Я вообще не помню, рассказывала ли я про неё. Сын, наверное, непрошеным гостям не обрадуется, но что теперь поделаешь?
Открываю дверь, и меня обдувает холодным порывом ветра. На Шелли всё те же обтягивающие джинсы, а сверху – красный джемпер с вырезом. Вместо зимней куртки и замшевых ботинок чёрный шёлковый шарф и пара чёрных «конверсов».
– Привет. – Она улыбается так же широко, как в прошлый раз, как будто заскочила на обед или к подружке заглянула поболтать, а не пришла собирать по кусочками мою разбитую жизнь. – Выглядишь ужасно.
– Вот спасибо, – отвечаю я и то ли от того, что её энергетика заразительна, то ли благодаря её откровенности, улыбаюсь.
– Чайник поставлю? И поговорим.
– Я… – качаю головой. – Устала очень. – Из глаз, как вода из крана, который забыли до конца закрыть, текут слёзы. – Тебе необязательно было сюда приходить. Наверное, добровольцам в воскресенье тоже хочется отдохнуть.
– Я не как соцработник пришла. Я пришла как друг, друг тебе сейчас не помешает. Я понимаю, каково тебе сейчас. Так что если хочешь, может быть, пойдёшь поспишь немного или полежишь в ванне? Отдохнёшь? А поговорим потом. Я с собой привезла продукты, могу что-нибудь приготовить. Можешь на меня положиться.
Шелли выскальзывает из кроссовок, которые остаются стоять в углу рядом с обувью Джейми, проходит через кухню в дом. Я уже было иду за ней сказать, что не надо, и напомнить, что Джейми у меня очень застенчивый, но тут я слышу его голос. Иду на звук, встаю на пороге гостиной: Шелли движется по комнате, взбивает подушки, выкидывает стопки старых газет, которые невесть сколько пролежали в углу.
– Смотри, я тебе покажу, как играть… – заявляет ей Джейми. – Крестиком пас даёшь, а кружком мяч перехватываешь. – Он ей так об этом рассказывает, будто они не только что познакомились, а дружат вот уже несколько лет. Он часто стесняется, а тут – и следа робости нет. Видимо, и на него влияет её энергетика, её умение понимать без слов.
Шелли поднимает на меня глаза, улыбается.
Мне хочется к ним. Плюхнуться на диван, сидеть, слушать щебетание Джейми. Но не могу. В груди словно груз какой-то. Нужно прилечь. Нужно поспать.
– Ты точно не против, чтобы поспала ещё немного? – спрашиваю я, бесконтрольно зевая.
