Часть вторая
Ну, да ладно. Вернемся к прошлогодней истории. Надо вам рассказать, что было дальше, после родительской перепалки из-за дедушки. Они старательно делали вид, будто ничего такого не произошло, но напряженность-то осталась. Да еще какая, хоть ножом режь. Что, вероятно, было бы проще, чем разрезать стейк у меня на тарелке. Раньше мама никогда не портачила с едой, а тут все было пережарено-переварено. Надеюсь, вы не считаете меня неблагодарной. Вам небось тюремная еда до чертиков надоела – все каша да каша, как мне кажется. Я в мюзикле «Оливер!» видела. Стражники-то сами небось пиццу лопают, прямо перед вашей камерой. А запах-то до вас долетает, и у вас, у бедняги, слюнки так и текут, и вы еле сдерживаетесь, чтоб не запеть «О, чудо-еда»[7 - «О, чудо – еда» (англ. Food Glorious Food) – песня из мюзикла «Оливер!» по роману Чарльза Диккенса «Приключения Оливера Твиста».] с акцентом кокни[8 - Кокни – один из самых известных типов лондонского сленга. Так пренебрежительно называли уроженцев Лондона из низших слоев населения.].
Если вас это хоть капельку утешит, в тот вечер мамина стряпня была вовсе не чудо – мы уже через пять минут поставили крест на стейке.
– Почему я раньше не видела дедушку? – вдруг жестами спросила Дот.
Папа взял свой бокал, но не отпил ни глотка.
– Ты его видела, солнышко, – отозвалась мама. – Ты просто не помнишь.
– А он мне понравился?
– Ну… ты была еще слишком маленькой, чтобы иметь свое мнение.
– Он выздоровеет?
– Мы надеемся. Хотя сейчас ему очень плохо.
– А завтра ему станет лучше? Или послезавтра? Или послепослезавтра?
– Прекрати задавать дурацкие вопросы, – пробормотала Соф. Дот (она у нас учится читать по губам) озадаченно уставилась на нее. – Прекрати задавать дурацкие вопросы! – нарочно еще быстрее затараторила Соф.
– Софи… – строго обронила мама.
– Дедушка выздоровеет, детка, – жестами ответил папа. Руки у него медлительные, неловкие. – Он в больнице, но ему не хуже.
Мама обняла Дот за плечи, уткнулась носом ей в темя.
– Не переживай.
– А я тоже переживаю! – вдруг объявила Соф. – Ну, там, а вдруг он умрет или типа того?
– Не драматизируй, – вздохнул папа.
Я глянула на напольные часы. До начала вечеринки сорок пять минут. Я принялась насвистывать. Вообще-то обычно я не свищу. Мама проводила меня подозрительным взглядом, когда я понесла к раковине свои тарелки. Кафельный пол холодил босые ноги.
– Куда ты? – поинтересовалась мама.
– Собираться, – ответила я, не смея поднять на нее глаза.
– Куда?
Я бросила в воду нож с вилкой и внимательно следила за пузырьками.
– На вечеринку к Максу.
– На вечеринку? – изумилась мама. – На какую еще вечеринку, Зои?
Я резко повернулась:
– Папа разрешил мне пойти!
Мама свирепо вскинула глаза на папу, а тот подобрал пальцем кетчуп на тарелке, облизал его.
– Она же хорошо вела себя весь день.
На такое я и надеяться не могла. Еле удержалась, чтоб не кинуться его целовать.
– А мне ты не собирался хоть словечко об этом сказать, Саймон?
– Я что, должен обсуждать с тобой каждое свое решение?
– Ах, вот как, значит, у нас теперь будет? – вспыхнула мама. – Ты будешь принимать решения – смехотворные решения, касающиеся всей семьи, не учитывая…
Папа побагровел:
– Не заводись, Джейн! Не перед девочками.
Мама шумно выдохнула, но примолкла. Я двинулась к кухонной двери, а Дот в это время взяла стручок зеленой фасоли и метнула его на тарелку на манер копья.
– Золотая олимпийская медаль! – объявила она (жестами, конечно). – И золото в толкании ядра! – Дот метнула морковку. Та отскочила от локтя Соф и угодила в солонку.
– Мам, скажи ей! – заныла Соф.
– Девочки, прекратите! – прикрикнул папа.
– Опять я виновата, да? – вспылила Соф.
– Оставь, Соф, – вмешалась мама.
– Это несправедливо! – воскликнула Соф, вскинув вверх руку, и при этом ненароком задела стакан. Стакан покатился по столу, заливая все вокруг черносмородиновым соком. Папа чертыхнулся, мама кинулась за полотенцем.
– Так я пошла? – осведомилась я.
– Нет! – рявкнула мама.
– Да! – в ту же секунду отчеканил папа.
Они гневно пожирали друг друга глазами, а капли черносмородинового сока тихо капали на пол.
– Прекрасно! – процедила мама. – Но учти, в одиннадцать я тебя забираю.
Пока мама не передумала, я вылетела из кухни и галопом помчалась к себе в комнату. Там, конечно, был полный порядок – мама приучила. Одежда аккуратно развешана в шкафу, на пурпурном одеяле – ни морщинки. Лампа того же пурпурного цвета точнехонько посередине ночного столика, все до единой книги на полке в изголовье кровати смотрят корешками в одну сторону. Только на письменном столе кавардак – страницы из Биззл Бэззл-бога рассыпаны по всей столешнице, доска для заметок сплошь заклеена стикерами, исписанными подробностями характеров героев и поворотов сюжетной линии.
Никогда в жизни я еще так быстро не собиралась – просто натянула черные джинсы и майку. По-хорошему следовало бы вымыть голову, но, мистер Харрис, не было же времени. Кое-как завязала волосы в хвост, вдела сережки: ничего особенного, ничего девчачьего – простые серебряные кольца. Потом сунула ноги в туфли без каблуков, выскочила из комнаты и запрыгнула в папину машину.
Нужный дом мы сначала услышали, а потом уж увидели. От ударной музыки воздух буквально дрожал. Папа остановился в начале улицы, вдоль которой выстроились одинаковые дома. Маленькие, незатейливые. Такой домик нарисовала бы Дот, если дать ей листок бумаги и карандаш. Два окна сверху, два внизу, дверь посередине и жалкий садик с одним деревцем, террасой и лоскутом газона.
Поодаль, над воротами последнего в ряду домика, танцевали на серебряных тесемках воздушные шары в виде пивных бутылок. Я вылезла из машины, должно быть, с горящими щеками и определенно с пересохшим ртом – помню, я все пыталась сглотнуть и никак не получалось.
– Будь умницей, ладно? – сказал папа, покосившись на шары. – Хватит с меня неприятностей на сегодня.
Это прозвучало так тоскливо, что я снова сунула голову в дверь:
– Ты в порядке?
Папа зевнул, сверкнув пломбами.
– Ничего, справлюсь.
– Дедушка выздоровеет, вот увидишь, – сказала я просто так, чтобы хоть что-нибудь сказать, но мне не терпелось попасть на вечеринку. Папа пристально смотрел в окно, не замечая расфуфыренных девчонок, проковылявших мимо на высоченных каблуках. Сантиметров десять, не меньше. А я-то? Смешно небось выгляжу в своих джинсах и туфлях без каблуков.
– Просто он выглядит таким… Ну, не знаю, старым, что ли.
Я уставилась на свои ноги – пыталась увидеть их чужими глазами.
– Он и есть старый, пап.
– Раньше он марафоны бегал.
Я удивленно вскинула глаза.
– Серьезно?
– Абсолютно. В хорошей был форме. Один раз выбежал из трех часов.
– Это хорошо?
Папа печально улыбнулся.
– Еще как хорошо, детка. И он умел танцевать. И бабушка тоже. Они были той еще парой!
Музыка в доме стала еще громче. К нему стекался народ: парочка под ручку, два парня в клетчатых рубашках, девчонка из старших классов в пестром платье. Я уже не могла устоять на месте. Папа унесся мыслями куда-то далеко-далеко, а вечеринка – вот она, в двух шагах. Мне не хотелось быть невежливой, но время-то уходило – тик-так, тик-так, тик-так. Выждав для приличия несколько секунд, я чмокнула папу в щеку и зашагала к дому, прикидывая на ходу, какая музыка могла нравиться дедушке. И как, интересно, он танцевал, когда ему было столько, сколько мне сейчас, и руки-ноги у него двигались так же хорошо, как у меня.
Я ускорила шаг. Здорово быть сильной, ловкой; здорово не лежать прикованной к больничной койке после удара. Здорово быть молодой. Когда я подошла к террасе, сердце у меня отчаянно стучало. Входная дверь была распахнута настежь, и народ валом валил. У ворот я приостановилась и, сдвинув шары в сторону, загляделась. Честное слово, передо мной открылся не просто холл со старым ковром на полу, а совершенно новый мир. У меня засосало под ложечкой, адреналин покалывал иголочками, словно газировка. Я, мистер Харрис, ощутила собственную молодость как драгоценный дар. Несколько секунд я смаковала это ощущение, затем торопливо зашагала по дорожке, стараясь не наступать на трещины между плитами.
– Перебираешься по камням через быструю речку? Или участвуешь в беге с барьерами на Олимпиаде? – Незнакомый парень сидел на скамейке в палисаднике и в упор разглядывал меня. Карие глаза. Растрепанные светлые волосы, которые, похоже, отроду не встречались с расческой. Довольно высокий. Худощавый. Мускулистые руки скрещены на груди. – Что ты себе представляла? – перекрикивая музыку, спросил он и показал на трещины.
Я пожала плечами.
– Ничего не представляла. Я суеверная, а наступать на трещины дурная примета.
Парень отвернулся.
– Жаль.
– Жаль?
– Я думал, ты во что-то играешь.
– Если хочешь, я и поиграть могу, – откликнулась я, и собственный голос меня поразил. Такой уверенный. Даже кокетливый. Совершенно новый голос.
Заинтригованный, парень снова повернулся ко мне:
– Ладно… вот тебе вопрос. Если бы трещины были чем-то опасным, чем они были бы?
Я на мгновение задумалась; мимо ковыляющей походкой, с ухмылкой оглядев мой наряд, прошествовали три девицы.
– Мышеловками, – ответила я, пытаясь не обращать внимания на девиц.
– Мышеловками? Ты могла бы вообразить все что угодно, а ты выбираешь мышеловки?
– Ну да…
– Ни крокодилы, ни черные расщелины, полные змей. Малюсенькие мышеловочки с кусочками сыра на пружинке.
Я сделала шаг, другой. Мне стало весело.
– Кто говорит про малюсенькие мышеловки? – Я ткнула трещину мыском туфли. – Они могут быть громадными, с ядовитым сыром, с шипами, способными насквозь проткнуть мне ноги.
– Они такие и есть?
Я помедлила. Улыбнулась:
– Нет. Это малюсенькие мышеловочки с кусочками сыра на пружинке.
Кто-то, пролетев у нас над головами, заухал на дереве.
– Сова! – воскликнула я.
– Ну вот, ты опять.
– Что я опять?
Он со вздохом встал. У него были широкие плечи; такие весь мир выдержат или, по крайней мере, отлично прокатят меня. На нем были выцветшие синие джинсы и черная футболка, которая пузырилась в неправильных местах. Он приложил даже меньше стараний, чем я. Мне вдруг показалось, что мои туфли приподняли меня над землей, что я парю.
– Ты видишь эту птицу? – осведомился он, приставив руку к глазам и вглядываясь в листву.
– Нет, но…
– С чего ты тогда взяла, что это сова? Может, это призрак.
– Это не призрак.
Парень подошел ко мне, и у меня перехватило дыхание.
– Ну откуда ты знаешь? Может, это дух, который…
