Но пока это были лишь первые знаки, а привычки продолжали вырабатываться. На следующий день Калисто ушел из дома в семь часов, обернулся в дверях и сказал: «Пока, Эллинор!», а я ответила: «Пока, Калисто!», как будто я его женушка. Или, по крайней мере, как будто я изо всех сил стараюсь ею быть. Когда он ушел, я принялась разглядывать его книги. В доме имелся только один книжный шкаф – в спальне, рядом с кроватью Калисто, и в этом узком шкафу царил порядок. Когда думаешь о человеке, связанном с литературой, представляешь себе нечто совершенно иное. Большинство названий книг не говорило мне ни о чем. Точнее, ни одно из названий книг в книжном шкафу Калисто ни о чем мне не говорило. В тот день я достала полистать одну из книг и собиралась вернуть ее на полку, когда увидела, что за первым рядом книг стоит еще один. Я подтащила стул, залезла на него и – бинго! – на каждой полке за первым рядом скрывался еще один, такой же аккуратный. На корешках всех книг заднего ряда был указан один и тот же автор: Мишель Уэльбек. Имя мне ни о чем не говорило, но каждая книга оказалась в двух экземплярах: один на французском языке, другой на шведском. Я взяла одну из книг и устроилась на диване в большой светлой гостиной. Я редко читаю книги, но тогда я понимала, что конкретно эти – какие-то особенные, иначе их не было бы у Калисто дома, и они не стояли бы отдельным рядом позади всего остального. Я открыла книгу и прочитала первую страницу. Я прочитала ее трижды, а потом встала с дивана и поставила книжку обратно на полку. Потом вернулась на диван в гостиной и сидела смотрела в окно. Иногда шел небольшой снег. Свет обострял все контрасты, сосны казались черными, калитка и высокий забор тоже. Я задумалась о переписке на сайте. Вспомнила слова Калисто о человеке, который там работал и читал все сообщения. Подумала о своей деревне: не произошло ли там чего-нибудь, и если да, как я об этом узнаю. Потом подумала о том, что приехала в Стокгольм с целью встретить вторую половину. Иногда, когда солнце светило сильнее, через стекло пробивались солнечные зайчики, которые отбрасывали сосульки. От яркого света, если случалось засмотреться на него слишком долго, в глазах начинали танцевать желтые пятна. Изредка была слышна синица, которая могла вдруг появиться на оконном скате, прыгая и цепляясь за него коготками. Она смотрела на меня и вертела головой, как будто по-дружески пыталась разобраться в чем-то непонятном. Тогда на меня вдруг накатывала сильная тошнота. Не знаю почему, но когда на улице холодно, мне иногда кажется, что я вот-вот умру.
В последовавшие за этим дни я окончательно распаковала свою сумку и сложила вещи в ящик, который Калисто освободил для меня. У меня с собой было три пары белья, не считая того, что было на мне. Я стирала белье каждый вечер. Калисто всегда запускал вечером стиральную машину, закинув в нее рубашку и белье, которые он носил днем. Меня совершенно не тянуло принимать душ, но каждое утро и вечер я подмывалась, умывалась и мыла подмышки холодной водой. Такое ощущение, что из-за холода, сдерживаемого всего лишь стеклом в полсантиметра толщиной, и из-за чужой обстановки в доме мне хотелось удержать то, что оставалось моим, а единственное, что воспринималось как мое, был мой запах. Калисто не возражал. Наоборот, он, кажется, чувствовал потребность поглощать запах и выделения моего тела так, что поначалу я краснела до корней волос. В Йонни было что-то звериное, но иначе, впрочем, я думаю, все мужчины в глубине души таковы, даже если сидящий в них зверь – ежик или котенок. А еще Йонни говорил, что плоть всё в себя вбирает. Я еще помнила, как пахла подушка Клауса Бьерре. И Калисто совершенно не считал мои запахи проблемой. Он пользовался языком всеми мыслимыми способами, а когда я кричала ему, чтобы он прекратил, он отвечал, что делает это не ради меня, а ради себя. Он мог кончить, просто начав фантазировать, как погружает в меня язык. Это о чем-то да говорит. Многие мужчины думают, что они таковы, но очень в немногих это есть на самом деле. Будучи женщиной, начинаешь это понимать, только вступив в отношения с таким, как Калисто, зато потом все остальное становится невозможно. Отчасти из-за всех остальных, отчасти из-за того, что ты сама в некотором роде разрушаешься. Надо быть осторожнее с такими мужчинами, как Калисто. Они берут все, что ты им даешь, используют это и вырастают. Становятся самоуверенными, худеют. Очень коротко стригут волосы. Совращают еще одну женщину, потом еще одну. А после понимают, что стали другими, что теперь они могут выбирать, и тогда они начинают от тебя отдаляться. А ты остаешься. Ты создала этого мужчину, и тебе же приходится мучительно думать, как дальше жить.
Однажды за ужином Калисто заговорил о рукописи:
– Там, где сжигают книги, в конце концов начинают сжигать людей.
– Не представляю себе, как я могла бы сжечь человека.
– Не всегда можно все себе представить, – сказал Калисто. – И не всегда вещи горят так, как думаешь.
– Ты боишься автора?
– Он пытался мне дозвониться. Он звонит, а я не отвечаю, если вижу его номер.
– Его можно понять.
– Если он придет сюда, обращайся с ним как можно лучше. Это ведь, как ни крути, ты…
Фраза осталась висеть в воздухе.
– Не беспокойся, – ответила я и подумала, что надо бы поскорее вернуться к себе на юг. А они тут пусть разбираются как хотят.
Однако без проблем не обошлось, потому что на следующий день, пока Калисто был на работе, зазвонил телефон. В тишине раздалось несколько долгих звонков. Я стояла в нескольких метрах от телефона и после семи звонков подошла и сняла трубку.
– Да? – сказала я.
В ответ не прозвучало ни слова, но я слышала чье-то дыхание.
– Да? – повторила я. – Кто это?
Человек не отвечал, но я продолжала слышать дыхание. Через пару секунд раздался щелчок и короткие гудки.
После этого я начала чаще задумываться о рукописи. Однажды я пошла в кабинет, просто чтобы посмотреть на стол, где она лежала. Я помнила, что он светло-желтый и сквозь краску проступает текстура дерева. Но когда я нажала дверную ручку, дверь оказалась заперта. Я постояла там, держась за ручку и не понимая, зачем Калисто запер дверь. Я хотела спросить его, когда он вернется домой, но вышло так, как это обычно бывало с Калисто. Пока его нет, собираешься задать ему уйму вопросов. Где живут его родители, какое у него образование, были ли у него в основном долгие или короткие отношения и хочет ли он детей – в общем, все те вещи, о которых расспрашивают люди, когда они, попросту говоря, становятся парой. Но оказавшись перед Калисто, приходилось признать, что это совершенно невозможно. Его окружал как будто стальной панцирь. Когда я это по-настоящему осознала, я поняла еще одно: если хочешь что-то узнать о Калисто, есть только один способ – слежка. Но я никогда ни за кем не шпионила. Возможно, я за свою жизнь иногда поступала некрасиво, но никогда ни за кем не шпионила.
На следующий день телефон зазвонил снова. И на следующий, и еще через день. В первые дни я снимала трубку и слышала всё то же дыхание. Потом я прекратила отвечать. Через какое-то время я стала выдергивать телефонный провод из розетки и не включала телефон, пока Калисто не вернется вечером с работы.
* * *
Как и многие толстяки, Калисто чрезвычайно трепетно относился к своей гигиене. После завтрака он шел в душ и тщательно мылся – не как я, одной водой, а тщательно дезинфицировал тело. Он намыливался целиком – включая голову, лицо и все остальное, вплоть до ступней. Выйдя из душа, он старательно вытирался полотенцем, а потом наносил разные парфюмерные средства: одно для подмышек, другое для половых органов, кроме того еще и лосьон после бритья (Калисто всегда брился очень чисто, но без единого пореза), а напоследок жидкость для волос, которые он гладко зачесывал, пока не постриг их ежиком. После этого Калисто одевался, выходил в прихожую, обувался и надевал пальто. Готовый к выходу, он стоял у двери – поначалу толстый и нервничающий, а потом все более спокойный. Выйдя, он закрывал за собой дверь. Даже если в доме было абсолютно тихо, у меня в ушах, казалось, жужжало, когда я стояла у окна и смотрела вслед Калисто. Он носил угольно-черное пальто и такие же ботинки. Глядя на то, как он пробирается к калитке и выходит на расчищенную улицу, я думала иногда, что мне не мешало бы начать убирать на участке снег. Еще я думала о том, что надо бы позвонить знакомым в родной деревне и рассказать, где я и как все обернулось. Но никому, похоже, не было до меня дела, потому что мой всегда заряженный телефон лежал на диване и молчал.
Когда Калисто скрывался за поворотом, я устраивалась на диване и смотрела телесериалы. Чего я только не пересмотрела, нередко несколько одновременно: один до обеда, другой после, и всегда по несколько серий подряд. Я считала, что эти сериалы чему-то меня учат. Этого нельзя было говорить Калисто – он переполнялся невероятным презрением, если я заговаривала о некоторых вещах, – но я полагала, что становлюсь умнее, когда смотрю то, что я смотрела. Есть, например, очень хороший эпизод где-то в четвертом или пятом сезоне сериала «Во все тяжкие». Уолт, главный герой, который изготавливает амфетамин, сидит в больнице, где лечится от рака. Он лысый, худой, с мрачным выражением лица, но это было у него с самого начала, а не появилось вследствие рака, разве что усугубилось. Рядом с ним в приемной сидит другой мужчина, который только недавно узнал свой диагноз и должен сделать первую процедуру. Он рассказывает Уолту о своем шоке. Что всё в его жизни шло своим чередом, он строил планы, касающиеся семейной жизни, дома, бизнеса и прочего, и вдруг вот это. Он говорит, что пытается успокоиться и принимать каждый день таким, каким он будет. Короче говоря, он похож на какого-то робота, выдающего высокопарные банальности и выплевывающего из себя эти фразы, и ты понимаешь, как его напичкали этими мыслями соцработники, врачи и прочие, кто заинтересован в том, чтобы человек сохранял спокойствие и не паниковал, когда смерть не за горами. И вот они сидят там. Оба они, и Уолт, и мужчина, который идет на первую процедуру, одеты в длинные белые больничные халаты в зеленый горошек с завязками сзади на шее. Сзади это выглядит дико смешно: двое мужчин в таких рубахах в горошек. Телефон Уолта звонит, он отвечает, и по его разговору становится понятно, что он занят тысячей разных дел помимо лечения от рака. Он сидит в больничном халате и говорит людям, что они должны делать с тем и этим, телефон снова звонит, Уолт продолжает объяснять, как нужно поступить с тем-то и тем-то наркопроектом, а второй парень сидит и таращит на него глаза. Это круто. Потому что ты понимаешь, что Уолт не сошел с дистанции, чтобы неподвижно ждать, как поведет себя его болезнь. Ты понимаешь, что он продолжает движение, что он сохранил свое достоинство и уважение. И он читает парню рядом наставление – о том, как важно контролировать свою жизнь, и я считаю, это очень классное наставление. Не помню точно, что в сказанном им особенно классно, что-то в духе, что он предпочитает продолжать жить, как обычно, пока не умрет, и что он много раз бывал на волосок от смерти, но не погиб. И несмотря на то, что Уолт к этому моменту сериала уже настолько стал циником, что ему трудно симпатизировать, этот его монолог очень хорош. Кроме этого, в этой части сериала мне больше всего нравился Пинкман, который, кажется, сошел с ума после того, как выстрелил человеку в голову, глядя ему в глаза. Я не имею в виду, что мне нравился Пинкман, потому что он выстрелил человеку в голову, глядя ему в глаза. Он мне нравился, потому что он этого не пережил, сломался из-за этого и сошел с ума.
Иногда я думала, что вместо сериалов мне стоило бы смотреть документальные фильмы. Это могло бы подкинуть мне какие-то темы для бесед за ужином с Калисто. Но посмотрев, какие есть документальные фильмы, я обнаружила, что они рассказывают либо о море, либо о животных, либо об экологии, либо о порнографии. Я выбрала последнее. Один из фильмов, которые я посмотрела, рассказывал о нескольких ушедших на покой порнозвездах, которые вспоминали свою жизнь. Один за другим они говорили о своей работе, следом шли отрывки из фильмов с их участием. Мне особенно запомнился один мужчина, высокий и крупный, с седыми волосами на голове и на груди. Он рассказал, что у него нет ни жены, ни детей, но что однажды он влюбился в девушку, с которой они вместе снимались в одном фильме. Он сказал, что она не была самой красивой из порнозвезд, но в ней было что-то, что вызывало невероятно сильное желание. Он так и сказал: «невероятно сильное», хотя от порноактера не ждешь таких выражений. Они снялись в нескольких фильмах, неплохо на них заработали, а потом, через несколько месяцев, случайно встретились в городе. Она ходила по магазинам, в руках у нее была куча пакетов, и он предложил ей помощь. Они шли вместе по их небольшому городу. Тот актер сказал, что казалось немного странным просто идти вот так, потому что они оба были одеты и вокруг них не кружили камеры. Встречные люди их не узнавали, и никто не обращал на них внимания. Просто шли себе. Он сказал, что он тогда понял, что хочет бросить весь этот мир порнофильмов и заняться чем-то совершенно другим. Ему хотелось прекратить трахаться в кино. Перестать быть марионеткой в грязных, страстных и непристойных историях. Взамен он хотел начать новую жизнь вместе с той женщиной. Они могли бы куда-нибудь переехать, сказал он, в страну, где меньше смотрят порнуху и где никто не будет знать, кто они такие. Они ничем не были связаны, у них не было детей, зато была куча денег и полная свобода действий. Однако, идя рядом со своей коллегой, актер подумал, что мужчины, вероятно, все время ее куда-нибудь приглашают. Она, наверное, устала от мужиков, которые слетались на нее как мухи при малейшей возможности. Поэтому он решил сдержаться. Не приглашать ее на свидание сразу, а подождать несколько дней. У них не было запланировано общих фильмов, но наверняка они столкнутся на киностудии, и тогда он попробует вести себя вежливо и мило, но неназойливо. А где-нибудь через неделю он пригласит ее на свидание, запланировал он. И он поступил так, как наметил. Помог ей донести сумки, проводил до дома, поставил пакеты на кухне на пол и осмотрелся. У нее в квартире было чисто и прохладно, и это напоминало ее саму, подумал он. Ту ее часть, которая является ее душой и которая, по его словам, как бы парит над всем остальным. Потом он ушел, чувствуя, что она стоит и смотрит ему вслед, что ее взгляд не отрывается от его спины, и это хороший знак, подумал он. Целую неделю он держал себя в руках. Действовал по своему плану – болтал с ней время от времени, когда они сталкивались на работе, но не проявлял инициативы. И вот через неделю он снова пошел к ней и позвонил в дверь. Она открыла ему, взлохмаченная и закутанная в простыню, источая запах пота и секса. А сам актер, идя к ней, причесал влажные волосы, купил цветы, которые продавщица завернула в сто слоев целлофана, и сейчас это все страшно мешало. Букет и упаковка как будто разрослись до гигантских размеров и громоздились между мужчиной и женщиной. Собственно говоря, было ощущение, что между ними совсем не цветы, а груда целлофана (актер этого не сказал, но понятно, что так и было). Мужчина протянул букет, девушка взяла его, смотря на гостя в полном замешательстве.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=62994548&lfrom=174836202) на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
notes
Примечания
1
Фраза приписана Кингу, на самом деле это цитата из книги «Stephen King: America’s Storyteller» by Tony Magistrale – Здесь и далее прим. перев.
2
Женская херня (англ.).
3
Женская херня против настоящей драки (англ.).
