– Что на этот раз?
Джо с Натаном препроводили Эйса на диван и подождали, пока его мать тыкала в разбитую ногу и изучала ее.
– Всего лишь вывих, – объявила она и вручила Эйсу пакет замороженного горошка и пульт от телевизора.
Затем, вытащив из кошелька две хрустящие долларовые бумажки, дала одну Джо, другую – Натану и сказала: «Спасибо, что привели его домой. А теперь бегите». Ну и они пошли.
Прошла неделя, прежде чем мы увидели Эйса снова. Как-то утром он вернулся на пруд, слегка хромая, его левая нога была обмотана грязно-серым бинтом, а шнурки на левом ботинке развязаны. Он сел возле меня на полотенце.
– Мама велела мне еще неделю не плавать, – сказал мне Эйс, вытаскивая из кармана колоду карт, и спросил: – Сыграем?
Скоро стало ясно, что Эйс изменился. Вечный вызов, который он носил, как знамя, исчез. Агрессивность, которая была между ним и Джо, испарилась. Вместо нее зарождалась новая, осторожная дружба. Джо относился к Эйсу с добротой и некоей жалостью, как если бы тот был младше его. Эйс ходил за Джо, глядя на него с чем-то вроде зависти. Я думала, наконец-то Эйс понял, что Джо особенный.
Так продолжалось до конца лета, когда мы вернулись по своим школам и каждый оказался в плену своего класса и расписания. Время от времени, зимой, я мельком видела Эйса с его матерью в окне магазина или проезжающим по городу в синем «БМВ» его отца, длинном и блестящем, как медленно летящая пуля. Рядом с родителями, которые оба были высокими и красивыми, Эйс всегда казался маленьким и каким-то сжавшимся. Потом я поняла, как Эйс каждый божий день вызывал в своих родителях разочарование просто тем, что был неамбициозным, легко отвлекающимся, недалеким. Даже тогда я смогла разглядеть это разочарование – хотя бы в том, что мать никогда не смотрела на своего сына прямо. В том, что отец всегда шел на шаг впереди. Я поняла, что мне жалко Эйса. Я обнаружила, что не могу вспомнить, что Эйс когда-то казался мне угрожающим.
Глава 3
Пауза не могла продолжаться вечно. Мы знали это. Существовали разные опасности. Мы были детьми, все четверо, мы жили одни, без всякой защиты и управления, и, хотя Рене исполняла роль квазиматери, она сгибалась под этой ношей. Невыносимо, записала я позже. Нестерпимо, опасно, рискованно, ненадежно.
В тот год Рене исполнилось тринадцать, она стала высокой, на груди появились круглые выступы, а волосы стали пачкаться и жирниться уже через несколько дней после мытья. От нее исходил мускусный, землистый запах, словно в ней зарождалось нечто новое, раздувающее ее изнутри, как будто она была одержима духами. Мы все смотрели фильм «Полтергейст», и я думала, что у изменений, происходящих с сестрой, есть единственное объяснение – захват существами из иного мира.
Однажды вечером Рене не пришла домой. У нее была тренировка по бегу по пересеченной местности, и после нее она всегда садилась на последний автобус в пять тридцать, но было уже полседьмого и совсем темно, а от нее ни слуху ни духу. Джо, Кэролайн и я сделали на ужин бутерброды с сыром и тихо жевали их на диване, держа тарелки на коленях и глядя на дверь. Джо уже дважды говорил, что надо позвонить в школу, но пока так этого и не сделал.
– А что, если она не вернется? – спросила Кэролайн.
Ей было десять, и она боялась пауков, кухонного измельчителя и звука грррр, который Джо издавал специально, чтобы пугать ее. Ее продолжали мучить кошмары, и это будет длиться вплоть до ее двадцати с лишним лет.
Меня не очень взволновало загадочное отсутствие Рене. Жизнь без Рене была бы попросту невозможна. Она составляла таблицы с нашими уроками, домашними заданиями, расписанием тренировок Джо, занятий флейтой Кэролайн, собственными тренировками и соревнованиями по бегу. Рене заботилась, чтобы мы надевали в школу чистую одежду, чистили зубы, причесывались, успевали на школьный автобус, делали уроки. Рене разжигала огонь в печи, когда он гас. Подделывала подпись Нони на чеках и разрешениях. Готовила спагетти, замороженные бобы и оладьи из растворимой смеси. Мы приучились существовать без матери, но мы не могли бы существовать без Рене.
– Может быть, – сказала Кэролайн, – стоит пойти разбудить Нони?
В тот день мы еще не видели нашей матери. Впрочем, вчера мы тоже ее не видели.
– Нет, – ответил Джо. – Я пойду разыщу Рене.
Я увидела в нем тот же дух решимости и принятия ответственности на себя, что и в тот день, когда Эйс упал с плотины.
– Я тоже хочу пойти, – сказала я.
Джо присел на корточки и поглядел мне в глаза.
– Фиона, я лучше пойду один. Так получится быстрее. А ты нужна тут, чтобы не оставлять Кэролайн одну. Чтобы ей было не страшно.
Я думала, что Кэролайн не согласится с этим, но она только кивнула:
– Да, Фиона, пожалуйста, останься со мной. – Глаза у Кэролайн покраснели, а голос дрожал.
Так что я осталась, а Джо шагнул за дверь и исчез в ночи. Мы с Кэролайн сидели на диване в ожидании. Мы не разговаривали, не включали телевизор; доев бутерброды, мы внимательно прислушивались к звукам, любым звукам, исходящим из комнаты Нони.
Прошло минут сорок пять, может быть, целый час, и наконец дверь распахнулась, и Джо с Рене, запыхавшиеся и возбужденные, ввалились в дом. Меня волной охватило облегчение – я не отдавала себе отчета, что так ждала этого. Кэролайн разрыдалась.
– Что случилось? – спросила я. – Где ты была?
Рене быстро задернула шторы, выключила свет и загнала нас всех на кухню в дальней части дома. Она была сосредоточенной и резкой. На левой щеке у нее был кровоподтек, кожа вздулась и припухла, и внезапно, в первый раз за весь вечер, мне стало страшно.
– Сядьте, – велела Рене, и мы уселись за кухонный стол.
На автобусной остановке стояла машина, рассказала нам Рене, коричневая машина с мужчиной за рулем. Локоть из окна, солнечные очки, хотя уже темнело и солнце почти зашло.
– Детка, – позвал он. – Я тебя видел. Хочешь прокатиться?
От остановки до нашего дома было пятнадцать минут пешком. Рене не хотела кататься, уж точно не с этим человеком, о чем ему и сказала, но он начал медленно ехать за ней вдоль тротуара. Других машин вокруг не было, и Рене стало холодно и очень страшно.
– Я думала, что не смогу бежать достаточно быстро, – сказала она.
И это Рене, которая была прирожденной бегуньей, бедра которой были не толще моей руки, которая скакала по пересеченной местности, выигрывая соревнование за соревнованием, получая медаль за медалью, дитя горной козы и газели. Она никогда в жизни не говорила, что не может выиграть какую-то гонку.
– Я не знала, что делать, – продолжала она. – Я боялась, что он поедет за мной сюда, и я пошла по другой улице, и еще по одной, и тут он остановился прямо позади меня, и я побежала и спряталась во дворе у Хантеров. Помните, там у них есть такая качалка с доской? Я спряталась за доской и сидела там, пока не услышала, как Джо меня зовет.
Джо сказал, что он бегал по округе, увеличивая круги от нашего дома, и звал Рене.
– А что у тебя со щекой? – спросила я. – Кто тебя ударил?
Рене осторожно дотронулась до места ушиба на своей щеке, словно только что обнаружив его.
– Ой… я… хм…
– Она поцарапалась о качели, – объяснил Джо. – Она так быстро бежала, что недостаточно низко нагнулась. И ударилась о доску.
Рене закивала, сначала задумчиво, а потом более энергично.
– Да, так и было, – пробормотала она, снова касаясь лица. – О качели.
Тот человек, который назвал Рене «детка», больше не появился. Это было единичное происшествие, но все его последствия она смогла осознать только гораздо позже. Рене перестала ездить на последнем автобусе и ждала, пока ее тренер закончит все дела и отвезет ее домой. Кошмары Кэролайн удвоились и по частоте, и по силе. Я перестала шататься по округе так привольно, как раньше. Может, все это было и к лучшему – мы стали вести себя с оглядкой, и это было более безопасно, но я помню все это только как холодок по спине, как внезапно вспотевшие ладони. Возникла идея, что кто-то следит за нами. Что мы не в безопасности.
Это происшествие сделало всех нас уязвимыми, хотя каждого по-своему. Для Джо это был страх, что что-то может случиться с нами, его сестрами. А для нас, его сестер, это был страх за себя. Человек мог снова прийти за Рене, мной или Кэролайн, но не за Джо. Только девочки были в опасности пред мужчиной с дурными намерениями. Мужчиной в красной, коричневой или серой машине, в очках или без очков, молодым или старым, белым или черным, неизвестным или давно знакомым.
Этот страх обнажил всю непрочность нашего существования во время Паузы. Трещины стали заметнее, и я видела, как они расширяются. Кэролайн и Джо стали ссориться все чаще. Рене начала плакать без всякой причины, а когда она готовила ужин, у нее дрожали руки. Джо проводил все больше времени с друзьями, особенно с девочками. Он был самым высоким в своем классе, и девочки стали проявлять к нему глубокий, живой интерес, как будто он был плюшевой игрушкой для тисканья. Ким, Эшли, Шэннон, Джули. Я помню их хвостики, скрипящие кеды и коллекции наклеек в альбомах с твердой обложкой и пластиковыми страницами. В школе они подшучивали над Джо и угощали его печеньем и соком из своих завтраков. На бейсбольных тренировках они бегали наполнять его бутылку водой. Они говорили мамам, что их друга Джо нужно свозить в кино, или ему нужен новый пенал, или специальный блокнот для реферата про мамонтов, и не могли бы они помочь? Джо принимал их внимание. Он начал проводить все больше времени с этими девочками, вдали от дома и от меня.
В своей тетрадке я записала слова: пыль, грязно, дует, одна, Джиллиган, холод, остров, телевизор, кораблекрушение.
Вскоре после того, как мужчина погнался за Рене, Джо отвел меня в наш старый желтый дом. Я соединила эти события только после происшествия, и не как причину и следствие, а в виде более расплывчатого конгломерата. Некое ощущение нарастающего беспокойства. Тайный внутренний вихрь, ищущий путь, чтобы вырваться на открытый воздух.
День, в который мы пошли в наш старый район, был прекрасным – солнце, чистый прозрачный воздух, ясное небо, шорох пылающих под ногами листьев. Осень во всей своей красе. В желтом доме жили другие люди, семья, в которой явно были и мальчики, и девочки. Мы с Джо постояли на тротуаре, глядя на велосипеды, мячи, летающие тарелки и обручи, которые валялись на лужайке перед домом.
– Машины нет, – сказал Джо. Он держал меня за руку. – Их, должно быть, нет дома.
– А как же все эти вещи? – спросила я.
Джо пожал плечами:
– Пошли посмотрим.
Он провел меня вокруг к задней двери – по боковой аллее, в обход мусорных баков, налево, через лужайку, сквозь патио, и там была задняя дверь, выкрашенная в белый. Я так хорошо знала эту дверь. При виде ее у меня перехватило дыхание.
– Мы, наверно, можем зайти и посмотреть, как там, – сказал Джо.
– Но, Джо, – запротестовала я, хотя и слабо.
Мне тоже хотелось войти. Мне нравилась идея свободно рассмотреть чужие вещи, покопаться в косметичке их мамы, проверить, играют ли они в «Скрэббл». Может, я найду там дневник, тетрадку вроде той, что веду я, наполненный тайными мыслями другой девочки. При мысли о такой возможности по мне пробежала легкая радостная дрожь.
Я шла за Джо, который распахнул заднюю дверь и покричал: «Привет! Привет!» Мы стояли в кухне, нашей старой кухне, прислушиваясь к тиканью часов и тишине, охватившей дом. Комната казалась точно такой же, отличающейся только какими-то мелочами. Новый круглый стол. Незнакомые фотографии, прилепленные на холодильник. Запах тоже был другим, сильнее, чем мне помнилось, и более химическим.
– Пошли наверх, – сказал Джо.
Мы медленно взобрались по скрипучим ступеням. Я тут же направилась в бывшую свою комнату, но замерла на пороге. В отличие от кухни, эта комната заметно переменилась – кровать, занавески, плюшевые игрушки, все стало другим, и, самое странное, в углу теперь стоял светящийся синим светом и булькающий аквариум. Я не увидела ни настольных игр, ни манящих тетрадей. Я сделала шаг в комнату и замерла, наблюдая за тем, как рыбы мечутся в своем бессмысленном танце. Того же размера, что плотвички в пруду, эти рыбы были яркими, все в пятнах и полосах, и двигались быстрее, но без особой цели. Этим рыбам было нечего делать, некуда плыть. Они были в плену.
– Фиона, – позвал Джо из коридора. – Фиона! Иди сюда!
Я нашла его стоящим там, где была спальня наших родителей. Эта комната тоже стала неузнаваемой, лаковая мебель стояла непривычным образом, а на стене висела большая абстрактная картина.
– Я думал, он будет тут, – сказал Джо.
– Кто? – не поняла я.
– Папа. Мы же ищем папу. Мы за тем и пришли.
– Папа? – Я с трудом могла вспомнить отца. Я редко думала о нем, и то только в связи с Нони и всем, что пришлось ей вынести. – Джо, ты уверен?
– Да, уверен, – сердито прошептал он. – Тихо, тсс. Я знаю, что он придет.
Тоска, прозвучавшая в голосе Джо, разбила застывший воздух на миллион острых осколков и повергла меня в остолбенелое молчание.
И мы стали ждать, замерев посреди комнаты, которая больше не принадлежала нашим родителям. Воздух становился все гуще, стены подступали все ближе. Я слышала тяжелое дыхание Джо и тихое тик-так часов из другой комнаты. Минуты тянулись и скручивались в тугую спираль. Я кусала щеку изнутри и ждала, чтобы Джо перестал ждать. Все это вызывало во мне головокружение и легкую тошноту. Даже тогда я не верила, что мы когда-нибудь снова увидим нашего отца.
Вдруг я внезапно начала хихикать. Тишина, беспокойство, боль в коленях, вся общая ненормальность. Я больше не могла этого вынести.
– Джо-о-о! – Я вытянула вперед руки и зашевелила пальцами. – Смотри, смотри, я привидение. Джо! Смотри!
Я пошла в его сторону с вытянутыми руками и увидела, как по его лицу промелькнули облегчение и тень стыда.
– Да уж, привидение, – фыркнул Джо и рассмеялся. – Здорово я тебя разыграл?
Внизу хлопнула дверь машины, и мы оба вздрогнули. Послышались голоса, затем шаги у парадной двери. Джо схватил меня за руку, и мы вместе сбежали по лестнице и выскочили через заднюю дверь. Запыхавшиеся и напуганные, но при этом смеющиеся, мы пробежали через боковую калитку и соседскую лужайку и вернулись домой в серый дом.
Я никогда никому не рассказывала об этом случае, хотя позже я разглядела в нем указание на конец Паузы. Какие-то вещи стали невыносимыми. Нарастающее давление грозило взрывом. Ответственность Рене, кошмары Кэролайн, Джо с его… Я не знала, как это назвать. Его удача. То, как ему удавалось все и ничего. Как он улыбался, откидывая вихор со лба, и говорил что-то, что всем хотелось услышать, но при этом, казалось, все это было только внешним, вне его самого, лишь ответом на пожелания других, которые что-то от него хотели. Тренера Марти, Нони, команды, друзей, учителей, девочек. И даже нас, сестер.
А чего же хотел сам Джо? Я никогда этого не знала. Только годы спустя, после катастрофы, я поняла, что никогда даже не думала спросить об этом.
* * *
После того случая с Рене кажется особой иронией, что спасение пришло к нам именно от человека в машине. Пауза закончилась потому, что человек в машине притормозил и остановился.
Именно Рене, конечно, следила за тем, чтобы Джо не пропускал ни одной тренировки и ни одной игры. Шел четвертый год тренировок Джо в Малой лиге. Его спортивные успехи были редчайшей орхидеей, о которой мы все неустанно и бережно заботились, постоянно поливая, окучивая и нахваливая. «Передай маме, что у Джо все просто отлично, – говорил Рене тренер Марти. – Скажи, что он такой – один из миллиона».
Дважды в неделю мы, все четверо, отправлялись из дома на игровое поле Бексли. Идти надо было километра два по тихим городским улочкам, а потом еще километра три по открытому быстрому шоссе № 9, четырехполосной дороге, идущей мимо пустых полей, покрытых желтой травой, старых покосившихся заборов, нескольких заброшенных домов и одной заправки с самообслуживанием. Там не было тротуаров, и мы шли по обочине или прямо по траве. Конечно, для проезжающих мимо мы представляли довольно любопытное зрелище – Рене, уверенно и твердо шагающая впереди, Джо в безупречном бейсбольном снаряжении, с битой на плече, я, с развевающимися по ветру спутанными кудряшками, и Кэролайн, плетущаяся позади всех, в длинной юбке, напевающая себе под нос. Вся дорога занимала у нас больше часа.
Однажды утром возле нас притормозила машина, и через открывшееся пассажирское стекло выглянул человек. Это был тренер Марти.
– Что вы тут делаете, дети? – спросил он. – Джо Скиннер, это ты, что ли?
– Мы идем на тренировку, – ответила Рене, не останавливаясь. – Я провожаю Джо на поле.
Машина тренера Марти медленно ехала рядом с нами, пока он обдумывал свой ответ. Он посмотрел, как я жую кусок жевательной резинки, слишком большой для моего рта, и съехал на обочину перед нами.
– Я вас подвезу, – сказал он. – Залезайте.
Рене помедлила. Потом мы хорошо узнаем Марти Роача, но тем утром он был для нас только тренером Джо, забавным дядькой с черными усами, которого мы видели на поле издалека.
– Мы отлично дойдем, – осторожно произнесла Рене. – Мы каждую неделю так ходим.
Был холодный весенний день, вдоль дороги и полей дул ветер, пробираясь под наши тоненькие пальтишки. Мы дрожали, пряча руки в карманы. Порыв ветра забросил длинные волосы Кэролайн ей в лицо.
– Рене, ну пожалуйста, – взмолилась Кэролайн. – Давай поедем с ним? – Под глазами у нее темнели круги. Похоже, ее терпение было на пределе.
Рене посмотрела на дорогу, на Джо, который кивнул, и ответила Марти:
– Хорошо.
Машина Марти пахла мятой и табаком, не сигаретным, а трубочным, древесным запахом табачной крошки, и показалась мне очень уютной, вроде комнаты с камином перед Рождеством. Много позже я буду встречаться с человеком гораздо старше меня, курящим трубку, – это продлится совсем недолго, но в первый раз, когда он вынет и зажжет трубку, я снова окажусь на заднем сиденье этой машины. Большие мясистые руки тренера Марти на руле, белый купол его затылка с темно-коричневыми остатками волос, серые виниловые сиденья, выдвижной подлокотник посередине, который он поднял, чтобы мы все уместились, а из него высыпался какой-то зернистый песок, и он смахнул его прямо на пол тыльной стороной ладони.
– Вот так, – сказал он, когда мы, все четверо, тесно уселись бок о бок на заднее сиденье.
Считается, что в маленьких городках нет никаких секретов, но я думаю, что это неверно. Я уверена, что в Бексли были люди, которые знали о Нони, но предпочитали держать это при себе. Нони была секретом; Нони была тем, что не обсуждалось. В те времена не было опции «отправить всем» в местной рассылке электронной почты. Надо было поднять телефонную трубку и ждать, что человек, с которым ты хочешь поговорить, ответит тебе. Надо было выйти из дома, завести машину, доехать до нового дома Скиннеров, постучать в дверь и надеяться, что Антония Скиннер немедленно не отправит тебя обратно, как она поступила с миссис Липтон, когда та попыталась привезти нам жестянку печенья на самое первое Рождество.
Дети Скиннер ходили в школу. Были сыты. Да, им выдались нелегкие времена, – и, конечно, это все понимали. Но никто не хотел вмешиваться. И мы остались одни.
Один только тренер Марти не оставил нас в покое. После той, первой, поездки прошла неделя, а может, месяц или даже сезон, я точно не помню. Но я помню, как однажды Марти Роач пришел вместе с нами к нам домой.
В тот вечер была бейсбольная игра, матч полуфинала между «Мавериками» и «Орлами» из соседнего городка Милфорд. Джо забил три мяча, не сделав ни одной ошибки, поймал высоко на лету мяч возле шестой лунки, и было прямо заметно, как надежда покидает лица милфордских игроков. Когда игра завершилась, солнце клонилось к закату, озаряя все ярко-розовыми и золотистыми лучами, а воздух насыщен живым теплом. Мои руки были липкими от растаявшего мороженого. Джо в своей пурпурно-зеленой форме казался в этом закатном свете королем, уставшим королем в грязи и блеске.
После игры Марти отвез нас домой. Я помню, как стояла рядом с ним возле входной двери, которая была того же унылого серого цвета, что и весь дом. Занавесь от мух, висевшая на ней, была порвана давным-давно, когда мы с Джо как-то играли в пиратов. Оторванный угол свисал, едва не касаясь пола.
Рене отперла дверь своим ключом и впустила нас, не помедлив ни секунды. Она распахнула эту дверь, словно бы говоря: «Вот. Посмотри и скажи мне, нормально ли это?»
