– Да. Двое мальчишек. Дэвис утверждает, что ходил по грибы. Гребаный Юэлл Гиббонс[16 - Гиббонс, Юэлл Теофилус (1911–1975) – американский натуралист, пропагандировавший натуральное питание («подножный корм»).]. Когда они найдут тело – если найдут, – старине Донни Дэвису не придется ждать семь лет, прежде чем подать прошение о признании ее умершей и забрать страховку. – Пит широко улыбается. – Подумай, сколько он сэкономит времени.
– А что насчет Паркового насильника?
– Это лишь вопрос времени. Мы знаем, что он белый, мы знаем, что ему двадцать или чуть больше, и мы знаем, что у него ненасытный аппетит к хорошо ухоженной дамской киске.
– Ловите на живца, так? Потому что он любит теплую погоду.
– Ловим и поймаем.
– Будет хорошо, если вы поймаете его, прежде чем он изнасилует еще одну пятидесятилетнюю даму, возвращающуюся домой с работы.
– Мы делаем все, что можем. – На лице Пита отражается легкое раздражение. Подходит официант, чтобы спросить, все ли в порядке, и Пит машет рукой, показывая, что пока они в его услугах не нуждаются.
– Я знаю. – Тон у Ходжеса успокаивающий. – А этот наш специалист по ломбардам?
Губы Пита растягиваются в широченную улыбку.
– Юный Эрон Джефферсон.
– Кто?
– Это его настоящее имя, хотя он называл себя Уай-Эй, когда играл в футбол за Городскую среднюю школу. Ты понимаешь, как Уай-Эй Титтл[17 - Титтл, Йелбертон Абрахам (р. 1926) – знаменитый куотербек 50–60-х гг. XX в.]. Хотя его подруга – и мать его трехлетнего сына – говорит, что он называет этого парня Уай-Эй Титтис. Когда я спросил, в шутку или всерьез, она ответила, что понятия не имеет.
Это еще одна история, которую Ходжес знает очень хорошо: такая старая, что ноги, вероятно, растут из Библии… или в ней есть какая-то ее версия.
– Позволь догадаться. На его счету уже дюжина ограблений…
– Четырнадцать. Размахивает этим обрезом, как Омар в «Прослушке»…
– …и не попадается, потому что дьявол на его стороне. Потом он изменяет маме своей крошки. Та выходит из себя и сдает его.
Пит нацеливает палец в прежнего напарника.
– В яблочко. И в следующий раз, когда юный Эрон войдет в ломбард или в винный магазин, размахивая обрезом, мы будем знать заранее и, как ангелы, спустимся с небес.
– А чего ждать?
– Опять городской прокурор. Если приносишь Крутой Диане стейк, она говорит: приготовь его, как я люблю, а если он будет пережарен или недожарен, я отошлю его назад.
– Но вы его пасете.
– Готов спорить на комплект белобоких покрышек, что Уай-Эй Титтис будет в тюрьме округа до Четвертого июля. А в тюрьме штата – до Рождества. С Дэвисом и Парковым насильником, возможно, придется повозиться подольше, но мы их возьмем. Хочешь десерт?
– Нет. Да. – Официанту он говорит: – У вас все еще есть ромовый торт? С черным шоколадом?
Официант выглядит оскорбленным.
– Да, сэр. Всегда.
– Я возьму кусок. И кофе. Пит?
– Обойдусь оставшимся пивом. – С этими словами он выливает пиво из кувшина в свой стакан. – Ты уверен насчет торта, Билли? По-моему, ты набрал несколько фунтов с тех пор, как мы виделись последний раз.
Это правда. На пенсии в еде Ходжес себе не отказывал, но только в последние два дня она обрела для него вкус.
– Я думаю насчет «Следящих за весом».
Пит кивает.
– Да? А я думаю, не податься ли мне в священники.
– Пошел ты. А что по Мистеру Мерседесу?
– Мы все еще работаем по району Трелони. Собственно, Изабель и сейчас там. Но я буду в шоке, если она или кто-то еще найдет хоть одну ниточку. В любую дверь, в которую постучится Иззи, уже стучались пять-шесть раз. Этот парень украл дорогую тачку Трелони, выехал из тумана, сделал свое черное дело, уехал в туман, бросил тачку и… все. Какой там Уай-Эй Титтис! Если кому дьявольски повезло, так это Мистеру Мерседесу. Если бы он попытался проделать это часом позже, там бы уже были копы. Для обеспечения порядка.
– Я знаю.
– Думаешь, он знал, Билли?
Ходжес неопределенно взмахивает рукой, показывая, что вопрос открыт. Может, если он и Мистер Мерседес наладят контакт на сайте «Синий зонт», он спросит.
– Этот говнюк-убийца мог потерять контроль над автомобилем, когда начал давить людей, но не потерял. Чудо немецкой инженерной мысли, вот что говорит Изабель, лучший автомобиль в мире. Кто-то мог прыгнуть на капот и перекрыть ему обзор, но никто не прыгнул. Одна из стоек, к которым крепилась лента, могла попасть под машину, зацепиться за днище, но не зацепилась. И кто-то мог увидеть его, когда он парковался за складом и снимал маску, но никто не увидел.
– Он парковался в двадцать минут шестого, – напоминает Ходжес, – а то место пустует и в полдень.
– Из-за рецессии, – мрачно добавляет Пит. – Да, да. Вероятно, половина людей, прежде работавших на том складе, пришла к Городскому центру в ожидании открытия ярмарки вакансий. Кто рано встает, тому Бог подает.
– То есть у тебя ничего нет.
– Тишь да гладь.
Приносят заказанный Ходжесом торт. Запах отменный, вкус еще лучше.
Когда официант отходит, Пит наклоняется над столом.
– Мой ночной кошмар – он сделает это снова. С озера на город наползет туман, и он сделает это снова.
Он говорит, что не сделает, отмечает про себя Ходжес, отправляя в рот очередной кусок восхитительного торта. Он говорит, у него абсолютно нет желания. Он говорит, одного раза достаточно.
– Это или что-то еще, – соглашается Ходжес.
– Я поругался с дочерью в марте, – говорит Пит. – Жутко поругался. В апреле ни разу с ней не виделся. Она не желала приезжать ко мне на выходные.
– Правда?
– Да. Она хотела пойти посмотреть конкурс групп поддержки. «Зажигай», думаю, так он называется. Практически все школы штата в нем участвовали. Ты помнишь, как Кэнди относилась к группам поддержки?
– Ага. – Он не помнил.
– У нее была короткая плиссированная юбка, когда ей было то ли четыре, то ли шесть. Так она чуть ли не спала в ней. Матери двух ее подружек сказали, что повезут их на конкурс, но я запретил. Знаешь почему?
Конечно, он знает.
– Потому что конкурс проводили в Городском центре, вот почему. Я будто видел примерно тысячу девочек-подростков и их мам, толпящихся у Городского центра, ожидающих, когда откроются двери, только в сумерках, а не на заре, но ты знаешь, что туман наползает с озера и в это время. Я буквально видел, как этот членосос врезается в них на другом угнанном «мерседесе» – а может, на этот раз на гребаном «хаммере», – а дети и мамаши просто стоят, смотрят, как олени, на огни фар. Поэтому я ей запретил. Слышал бы ты, как она на меня кричала, Билли, но я все равно запретил. Она не разговаривала со мной месяц, и сейчас бы не разговаривала, если бы Морин не отвезла ее. Я сказал Мо: нельзя, не смей, а она ответила: «Поэтому я и развелась с тобой, Пит. Надоело слышать твои “нельзя” и “не смей”». И разумеется, ничего не случилось.
Он допивает пиво, вновь наклоняется вперед.
– Мне хотелось бы, чтобы со мной были другие люди, когда мы его поймаем. Если я поймаю его один, то убью только за то, что он выставил меня круглым дураком перед моей дочерью.
– Тогда к чему надеяться, что тебя остановят?
Пит обдумывает его слова, потом улыбается:
– Пожалуй, ты прав.
– Ты когда-нибудь думал о миссис Трелони? – как бы между прочим спрашивает Ходжес, но он много думал об Оливии Трелони с того момента, как анонимное письмо упало на пол прихожей. И даже раньше. Несколько раз после ухода на пенсию она ему пригрезилась. Это длинное лицо – морда несчастной лошади. Такое лицо говорит: никто не понимает меня и весь мир против меня. Столько денег – и неспособность осознать собственное счастье, начиная с того, что у нее не было необходимости зарабатывать на жизнь. Прошли долгие годы с тех пор, когда миссис Ти приходилось соотносить расходы с доходами или отслеживать по автоответчику звонки кредиторов, но она по-прежнему лишь считала проклятия да вела длинный список плохих парикмахеров и грубых сотрудников сферы обслуживания. Миссис Оливия Трелони с ее бесформенными платьями с вырезом-«лодочкой» считала, что лодки вечно кренятся то на правый борт, то на левый. И глаза у нее всегда были на мокром месте. Никто не любил ее, включая детектива первого класса Кермита Уильяма Ходжеса. Никто не удивился, когда она покончила с собой, включая того самого детектива Ходжеса. Смерть восьми человек, не упоминая про множество покалеченных, – тяжелая ноша для совести любого.
– Чего о ней думать?
– А она правду говорила? Насчет ключа?
Пит вскидывает брови.
– Она думала, что говорит правду. Ты знаешь это не хуже моего. Убедила себя в этом до такой степени, что прошла бы проверку на детекторе лжи.
Все так, и Оливия Трелони не стала для них откровением. Бог свидетель, они видели таких же, как она. Рецидивисты признавали себя виновными, даже когда не совершали преступления или преступлений, в которых подозревались, потому что чертовски хорошо знали: в чем-то они да виноваты. Добропорядочные граждане обычно просто не могли поверить в свою вину, и если кого-то из них допрашивали перед тем, как предъявить обвинения, Ходжес знал, что причина допроса почти наверняка не была связана с оружием. Нет, чаще всего это был автомобиль. Я думал, что всего-то переехал собаку, обычно говорили они независимо от того, что видели в зеркале заднего вида после жуткого двойного прыжка, и верили в это.
Всего-то собаку.
– А я думал, – говорит Ходжес. Как бы размышляя, стараясь не подавать виду, что это наиболее важный для него момент.
– Да перестань, Билл. Ты видел то же, что и я, и всякий раз, когда надо освежить память, ты можешь заглянуть в участок и вновь просмотреть фотографии.
– Пожалуй.
Начальные аккорды «Ночи на Лысой горе» звучат из кармана спортивного пиджака Пита, купленного в «Доме мужской одежды». Он выуживает мобильник, смотрит на экран и говорит:
– Должен ответить.
Ходжес машет рукой: само собой.
– Алло? – Пит слушает, его глаза округляются, он вскакивает так быстро, что стул едва не падает. – Что?
Другие посетители ресторана отрываются от трапезы и оглядываются. Ходжес с интересом наблюдает.
– Да… Да! Уже еду. Что? Да, да, хорошо. Не жди, поезжай.
Он закрывает мобильник и садится. Буквально вибрирует от распирающей его энергии, и в этот момент Ходжес отчаянно ему завидует.
– Мне надо почаще встречаться с тобой, Билли. Ты мой счастливый талисман и всегда им был. Мы говорим об этом – и это случается.
– Что? – И думает: Это Мистер Мерседес. Далее следует нелепая и печальная мысль: Его должен был взять я.
– Это Иззи. Ей только что позвонил полковник полиции штата. Из округа Виктор. Примерно час назад егерь обнаружил какие-то кости в старом гравийном карьере. Карьер менее чем в двух милях от летнего коттеджа Донни Дэвиса на озере, и знаешь что? На костях обрывки платья.
Он поднимает руку над столом. Ходжес звонко хлопает ладонью о ладонь Пита.
Пит возвращает мобильник в отвисший карман, достает бумажник. Ходжес качает головой, точно зная, что сейчас чувствует: облегчение. Безмерное облегчение.
– Нет, я угощаю. Ты встречаешься с Изабель там?
– Да.
– Тогда не теряй времени.
– Ладно. Спасибо за ленч.
– Один момент… слышал что-нибудь про Дорожного Джо?
– Этим занимается полиция штата. И федералы. Чему я только рад. Насколько мне известно, пока у них ничего нет. Ждут, что он сделает это снова, и надеются, что им повезет. – Он смотрит на часы.
– Иди, иди.
Пит направляется к двери, останавливается, возвращается к столу, наклоняется и чмокает Ходжеса в лоб.
– Рад видеть тебя, милый.
– Проваливай, – говорит ему Ходжес. – Люди скажут, что мы любовники.
Пит широко улыбается, а Ходжес вспоминает, как они иногда называли себя: гончие небес.
И задается вопросом, а какой у него теперь нюх?
13
Официант возвращается, чтобы спросить, не нужно ли чего-нибудь еще. Ходжес уже собирается ответить отрицательно, но потом заказывает новую чашку кофе. Хочет еще немного посидеть, смакуя двойную радость: это не Мистер Мерседес, а Донни Дэвис, лицемерный членосос, убивший жену, а потом через своего адвоката создавший фонд, чтобы выплатить вознаграждение за информацию, которая помогла бы ее разыскать. Потому что, дорогой Боже, он так любил ее и больше всего на свете хотел, чтобы она вернулась домой и они начали все с чистого листа.
Он также хочет подумать об Оливии Трелони и ее угнанном «мерседесе». В том, что его угнали, сомнений нет ни у кого. Но, несмотря на уверения миссис Ти в обратном, никто не верит, что она не поспособствовала краже.
Ходжес помнит расследование, о котором рассказала им только что прибывшая из Сан-Диего Изабель Джейнс, после того как они ввели ее в курс дела по части непроизвольного – и нигде не озвученного – участия миссис Трелони в бойне у Городского центра. В истории Изабель фигурировал не автомобиль, а пистолет. Ее с напарником вызвали в дом, где девятилетний мальчик застрелил свою четырехлетнюю сестру. Они играли автоматическим пистолетом, который их отец оставил на комоде.
«Отцу обвинение не предъявили, но он не простит себе этого до конца жизни, – сказала она. – Здесь тот самый случай, подождите и увидите».
Прошел месяц, прежде чем Трелони наглоталась таблеток, а может, и меньше, и никто из детективов, расследовавших дело Мерседеса-убийцы, и ухом не повел. Они – и он – видели в миссис Ти переполненную жалостью к себе богатую женщину, которая отказывалась признать свою роль в случившемся.
«Мерседес-S600» украли в центре города, но миссис Трелони, вдова, муж-миллионер которой умер вроде бы от рака, жила в Шугар-Хайтс, пригороде, таком же богатом, как и его название, где перегороженные воротами подъездные дорожки вели к безвкусным, напоминающим замки особнякам с четырнадцатью, а то и двадцатью комнатами. Ходжес вырос в Атланте и, оказавшись в Шугар-Хайтс, подумал о не менее богатом районе Атланты, именуемом Бакхед.
