– Удар током? Что-то я не въезжаю.
– Они всех бьют током. – Она склоняет голову набок и удивленно смотрит на меня: – Разве ты это не почувствовала, когда выходила сегодня ночью?
– Э-э, нет. – Я зажимаю в кулаке несколько нитей бус.
– Ты правда ничего не ощущаешь? – спрашивает Мэйси.
– Правда. – Я смотрю на свои любимые кеды «Конверс» с изображениями роз. – Может, это из-за моей обуви.
– Возможно. – Но на лице ее мелькает сомнение. – Ну все, пошли.
Она закрывает дверь, затем несколько раз проводит руками по ниткам бус, словно пытаясь заработать удар током. Это, конечно, полная чушь, но со стороны выглядит именно так.
– Послушай, – говорю я, когда она оставляет свои непонятные попытки, – на что тебе вообще сдался занавес из бус, который накапливает статическое электричество и бьет током каждого, кто дотрагивается до него?
– Не каждого, – отвечает она, бросив на меня выразительный взгляд. – Просто он красивый. Это же элементарно.
– А, ну да.
Идя по коридору, я не могу не любоваться лепным бордюром на стенах под потолком. Он черный, с золотыми цветами, на стеблях которых виднеются шипы, и выглядит изысканно, но немного жутковато. Хотя не так жутковато, как потолочные светильники, каждый из которых выполнен в виде трех черных цветов, обращенных лепестками вниз и соединенных друг с другом изогнутыми шипастыми стебельками. В центре каждого такого светильника имеется позолоченная лампочка, полускрытая свешивающимися лепестками.
Получается мрачно, но красиво, и хотя я бы однозначно не согласилась поместить нечто подобное в мою комнату, надо признать, что местный декор выглядит ошеломляюще и великолепно.
Из-за этого я почти не замечаю, что, когда мы спускаемся на третий этаж, оказывается, что трепет в моей груди прошел. Это явный прогресс. Правда, от здешней высоты у меня по-прежнему немного болит голова, но можно сказать, что пока что таблетки делают свое дело.
Остается надеяться, что так будет и впредь.
Мэйси сказала, вечеринка устроена в мою честь, но я очень надеюсь, что она и сегодня пройдет как всегда. Моя цель заключается в том, чтобы отучиться этот год, оставаясь как можно более незаметной, а вечеринка, на которой я должна быть гвоздем программы, не очень-то вписывается в этот план. Вернее, вообще сводит его на нет.
Когда мы приближаемся к дверям, я вцепляюсь в запястье Мэйси:
– Ты же не станешь заставлять меня стоять перед всеми столбом, верно? Мы будем просто ходить по залу и общаться, да?
– Однозначно. То есть папа, наверное, скажет приветственную речь, но она будет недолгой.
Ну, конечно, он произнесет речь, почему бы не произнести? С тем же успехом он мог бы намалевать на моей спине мишень. Что за жизнь!
– Брось, не надо так беспокоиться. – Остановившись перед дверями, украшенными искусной резьбой, Мэйси обнимает меня. – Все будет хорошо, я тебе обещаю.
– По мне, так пусть это хотя бы не превратится в полную катастрофу, – говорю я, хотя не питаю особых надежд. На меня словно давит тяжелый камень, и я остро чувствую, как превращаюсь в ничто.
И виновата в этом не школа – это продолжается весь последний месяц. Просто оттого, что я оказалась на Аляске, все стало еще хуже.
– Все пройдет великолепно, – говорит Мэйси и берет меня под руку. Затем энергично распахивает обе двери и заходит с таким видом, будто она здесь хозяйка.
И возможно, так оно и есть. По тому, как все поворачиваются и смотрят на нее, можно вполне сделать такой вывод. И тут я сознаю, что мои худшие кошмары стали явью – все присутствующие пялятся на меня. И похоже, я ни на кого из них не произвожу впечатления.
А посему я решаю сосредоточить внимание на убранстве зала, которое просто потрясает. Я никак не могу решить, на что смотреть в первую очередь, и потому окидываю взглядом все сразу – черно-красные обои в стиле барокко, трехъярусные чугунные люстры с затейливыми рожками, с которых свисает черный хрусталь, роскошные кресла с красной обивкой и столы со столешницами из черного сукна, занимающие заднюю часть зала.
Через каждые пять футов или около того на стенах чернеют канделябры, в которых, кажется, горят настоящие свечи. Я подхожу поближе и не могу не восхититься – каждый канделябр выполнен в форме дракона, причем все эти драконы разные. Вот дракон, раскинувший крылья перед изысканным кельтским крестом, вот другой, свернувшийся на вершине башни замка, вот еще один, летящий. У каждого дракона в разинутой пасти мерцает свеча – да, это настоящее пламя.
Как же моему дяде сходит с рук такое – ведь ни один начальник пожарной инспекции ни за что не разрешит, чтобы в школе, в помещении, где находятся ученики, без присмотра персонала горели свечи. Правда, мы находимся у черта на куличках, в самом сердце Аляски, так что трудно себе представить, что начальник пожарной инспекции действительно явится в Кэтмир с внеплановой проверкой.
Мэйси тянет меня за руку, и я нехотя позволяю ей оторвать меня от созерцания драконов и повести дальше. Подняв взгляд, я обнаруживаю, что потолок здесь тоже выкрашен в красный цвет, а по верхним краям стен проходит все тот же черно-золотой бордюр.
– Ты что, собираешься весь вечер пялиться на декор? – тихим шепотом подкалывает меня Мэйси.
– Может, и собираюсь. – Неохотно оторвав взгляд от потолка, я сосредоточиваю его на стоящих вдоль фасадной стены фуршетных столах, на которых стоят подносы с сырами, пирожными, сэндвичами, фруктами и напитками.
Но ни у одного из этих столов никто не стоит, как почти никто не сидит за столиками. Вместо этого ученики стоят группами в разных частях зала. Это стремление к обособлению – единственное, что мне кажется тут знакомым. Учишься ли ты в самой обыкновенной старшей школе в Сан-Диего или в элитарной школе-пансионе на Аляске – везде ученики сбиваются в обособленные группы.
И, судя по всему, если ты находишься в элитарной школе-пансионе, эти группы имеют в тысячу раз более неприступный вид.
Да, не повезло.
Воздух вокруг группы учеников, расположившихся у окна, пропитан ощущением мощной энергии – и высокомерия. Их тут что-то около тридцати пяти, и они стоят тесной толпой, словно спортивная команда, обговаривающая тактику будущей игры перед выходом на поле. Парни все одеты в джинсы, а девушки – в суперкороткие и открытые платья, и видно, что у всех сильные тела с рельефной мускулатурой.
В задней части зала я вижу еще одну группу – на их лицах написаны любопытство и презрение. Все они стройны, девушки облачены в длинные струящиеся платья, а парни – в классические рубашки, сшитые из дорогих ярких узорчатых тканей под стать здешнему декору. Вид у них намного более изнеженный, чем у тех, кто собрался у окна, и еще до того, как Мэйси радостно машет им рукой, я понимаю, что это ее собственная группа.
Она идет к ним, я следую за ней, пытаясь замаскировать внезапно охватившую меня нервозность с помощью приклеенной к лицу деланной улыбки.
Мы проходим мимо третьей группы учеников, и я готова поклясться, что чувствую, как от них исходит жар. Все здесь высоки – даже у девушек рост не менее шести футов, – и, поскольку они глядят на меня со смесью пренебрежения и недоверия, идти мимо них чертовски неприятно. Может, это игроки в баскетбол?
Но тут я вижу среди них Флинта, и он смотрит на меня, так смешно шевеля бровями, что я невольно хихикаю. Как и все парни в этой группе, он одет в джинсы и облегающую футболку, так что можно легко разглядеть его бицепсы и мускулистую грудь. Выглядит он классно, как и большинство его друзей. Он показывает мне язык, и теперь я уже не хихикаю, а смеюсь вовсю.
– Над чем ты хохочешь? – спрашивает Мэйси, но тут видит Флинта и закатывает глаза. – Знаешь, сколько времени я убила, пытаясь привлечь его внимание и так ничего и не достигнув, прежде чем отказалась от этих попыток? Если бы мы не были двоюродными сестрами, которым к тому же предначертано стать лучшими подругами, я бы на тебя рассердилась.
– Я почти уверена, что нам с Флинтом тоже предначертано стать друзьями, – говорю я, пытаясь угнаться за ее неимоверно широкими шагами. – Вряд ли парни так ведут себя с теми девушками, к которым питают интерес.
– Почем знать? Дра… – Она вдруг заходится в кашле, словно поперхнувшись своей собственной слюной.
– Ты в порядке? – спрашиваю я, легко хлопая ее по спине.
– Да, все хорошо. – Она снова кашляет и нервно дергает себя за широкий рукав. – Дразнят.
– Дразнят? – повторяю я, не понимая, о чем она.
– Я хотела сказать именно это. – Она бросает на меня оценивающий взгляд. – Иногда парни нарочно дразнят девушек, которые им нравятся, чтобы те заметили их. Вот что я собиралась сказать. Дразнят.
– А, ну да. – Больше я не говорю ничего. Я растеряна – не из-за того, что она сейчас сказала, а из-за ее настойчивости. Правда, вчера, общаясь с Флинтом, она тоже вела себя странно. Быть может, оказываясь рядом с ним, она просто-напросто теряет способность вразумительно излагать свои мысли?
Когда мы наконец добираемся до середины этого богато украшенного зала, Мэйси молчит. И я ее не виню – ведь группа, мимо которой мы проходим теперь, состоит из тех, кто особенно устрашает. А это кое-что значит, поскольку почти все здесь имеют такой вид, что при взгляде на них невольно становится не по себе.
Но эти ребята подняли уровень жути на совершенно новый уровень. Одетые только в черное или только в белое – дизайнерские рубашки, брюки, платья, обувь, украшения, – они всем своим видом говорят, что у них куча денег. И от них исходит некая небрежная сила, не замечать которую невозможно. Хотя очевидно, что они, как и все в этом зале, также составляют свою собственную группу, в отличие от парней и девушек из прочих компаний, друг с другом они держатся церемонно – похоже, они готовы вместе противостоять любому из остальных, но их союз ограничивается только этим.
Шагая мимо, я вдруг понимаю, что между ними и остальными есть еще одно существенное различие – на меня ни один из них даже не взглянул.
И слава богу, думаю я, ведь у меня и так все больше и больше дрожат коленки по мере приближения к группе друзей Мэйси. Я в шоке из-за того, что на меня глазеет столько народу, но и меня изумляет крайняя обособленность всех этих людей. Похоже, разные группировки здесь не контактируют друг с другом вообще – ни один из парней в черном не тусуется с девушкой в длинном струящемся платье. Ни одна из высоченных девиц не строит глазки спортивному, мускулистому парню или девушке из числа тех, кто стоит у окна.
Нет, каждый из учеников Кэтмира держится исключительно в своем собственном кругу. И судя по выражению их лиц, не из страха. А потому, что они презирают всех остальных.
Да, весело, ничего не скажешь. Я всегда знала, что в частных элитных школах царит атмосфера высокомерия и чванства, – а кто этого не знает? Но такого я все-таки не ожидала. Сколько же у каждой из этих групп может быть денег и понтов?
Наверное, хорошо, что я прихожусь племянницей директору школы, иначе я бы ни за что не попала в такую элитарную школу, как Кэтмир. Семейственность – это как раз то, что мне сейчас нужно… или, наоборот, совсем не нужно – все зависит от того, как пройдет этот вечер.
Не понимаю, почему, идя сюда, я вся извелась.
Однако сейчас только гордость удерживает меня от бегства. Гордость и понимание того, что, если я с самого начала поведу себя как жертва, это только загонит меня в угол. Ведь не хочу же я провести остаток моего последнего года в школе, бегая от любой из здешних вредин.
– Мне не терпится познакомить тебя с моими друзьями, – говорит Мэйси, когда мы наконец доходим до группы, стоящей у задней стены. Вблизи эти девушки и парни смотрятся шикарно – в их волосах и на коже сверкают драгоценные камни. Серьги, кулоны, заколки плюс кольца, вдетые в брови, губы, носы, и на всех этих побрякушках красуются яркие цветные камни.
Я никогда еще не чувствовала себя такой невзрачной, и мне приходится сдерживаться изо всех сил, чтобы опять не потянуть вверх вырез платья, одолженного мною у Мэйси.
– Привет! Это моя двоюродная сестра Гр…
– Грейс! – перебивает красивая девушка с ярко-рыжими волосами и огромным аметистовым кулоном на шее. – Добро пожаловать в Кэтмир! Мы так о тебе наслышаны. – Она произносит это с таким преувеличенным восторгом, что становится очевидно – она издевается, непонятно только над кем: над Мэйси или надо мной. Но, заглянув в ее глаза, жестокие и холодные, я вижу – все ее внимание сосредоточено на мне.
Какой сюрприз.
Не знаю, как именно ей отвечать: одно дело – быть вежливой и совсем другое – подыгрывать, когда она насмехается надо мной. К счастью, прежде чем я решаю, что делать, в игру вступает другая девушка, с густыми кудрявыми черными волосами и невероятно красивыми губами, напоминающими формой классический лук Купидона.
– Перестань, Симона, – говорит она рыжей, затем поворачивается ко мне с улыбкой – надеюсь, что искренней: – Привет, Грейс. Я Лили. – Ее карие глаза кажутся мне приветливыми, черные кудри перевиты блестящими лентами, красиво оттеняющими насыщенно-коричневую кожу. – А это Гвен.
Она кивком показывает на девушку восточноазиатского происхождения, одетую в элегантное фиолетовое платье. Та широко улыбается и говорит:
– Я правда очень рада познакомиться с тобой.
– Э-э, я тоже. – Я стараюсь, очень стараюсь, но, должно быть, в моем тоне звучит недоверие, что и немудрено, если учесть, что теперь я во всем сомневаюсь, и ее глаза затуманиваются.
– Не обращай внимания на Симону. – Она произносит имя рыжей со злостью. – Бедняга бесится, потому что все парни сейчас пялятся на тебя. Ей не по вкусу, что у нее появилась конкурентка.
– О, я не… – Я осекаюсь, когда Симона фыркает:
– Ага, прям. Меня беспокоит появление конкурентки. А вовсе не то, что Фостер притащил сюда…
– Давай что-нибудь выпьем, – громко перебивает ее Мэйси.
Я хочу сказать, что мне не хочется пить, – я снова чувствую легкую тошноту, – но моя кузина, не ожидая моего ответа, берет меня за руку и тащит через всю комнату к фуршетным столам.
На одном столе стоят два огромных заварочных чайника и множество чайных чашек, а также два открытых охладителя с бутылками ледяной воды и банками газировки.
Я протягиваю руку к чашке – я мерзну с тех самых пор, как мой самолет приземлился в этом штате. Но тут мое внимание привлекают несколько бело-оранжевых термосов, стоящих на отдельном столе.
– Что это? – спрашиваю я, поскольку мне любопытно. А также потому, что, по-моему, для собравшихся здесь учеников не требуется такая уйма напитков. И я очень, очень надеюсь, что это отнюдь не означает скорого появления тут еще одной партии подростков. По мне, так здесь и без того уже слишком много народу – в присутствии такого количества людей я чувствую себя не в своей тарелке.
– О, там просто вода, – небрежно отвечает Мэйси. – Мы всегда держим под рукой какое-то ее количество на случай, если температура вдруг упадет слишком сильно и трубы замерзнут. Лучше перебдеть, чем недобдеть.
По-моему, на Аляске устанавливают особые водопроводные трубы и дополнительную теплоизоляцию, чтобы вода не замерзала. Но мало ли. Сейчас еще только ноябрь, однако снаружи уже минус, так что было бы вполне разумно предположить, что особенно суровая зима могла бы натворить здесь немало дел.
Но прежде чем я успеваю что-то сказать, Мэйси наклоняется, достает из охладителя банку «Доктора Пеппера» и протягивает ее мне.
– Я сказала папе, чтобы он заказал «Доктор Пеппер» и для этой вечеринки, и для кафетерия. Это же по-прежнему твоя любимая газировка, да?
Да, любимая. Мне казалось, что сейчас самое время выпить чаю, но вид этой малиновой банки пронимает меня. Напоминает о доме, моих родителях и той жизни, которая была прежде. На меня накатывает тоска по дому, и я беру газировку, охваченная отчаянным желанием ухватиться хоть за что-то родное.
Мэйси улыбается мне, ободряюще кивает, и я вижу, что она понимает, каково мне сейчас. Чувство благодарности помогает мне избавиться от тоски.
– Спасибо. Это очень мило с твоей стороны.
– Пустяки. – Она толкает меня плечом: – Ну, так с кем мне познакомить тебя теперь? – Она кивает двоим парням, которые, развалясь, сидят на обитых красным бархатом креслах в задней части комнаты. Они одеты в классические рубашки, сшитые из богатых узорчатых тканей, стало быть, эти двое принадлежат к той же группировке, что и Мэйси. – Это Кэм и его лучший друг, – говорит она.
– Кэм? – Она произнесла это имя так, словно оно должно быть мне известно, но я никогда его не слышала.
– Мой бойфренд. Он жаждет с тобой познакомиться. Пошли.
На такие слова нельзя ответить «нет», так что я даже не пытаюсь, хотя знаю – и Кэма, и любого другого, кто жаждет познакомиться с новой ученицей, ждет разочарование. Я вовсе не так интересна.
– Кэм! Это моя двоюродная сестра, о которой я тебе говорила! – тонким голосом произносит Мэйси еще до того, как мы оказываемся рядом с ее бойфрендом.
Он встает и протягивает мне руку:
– Ты Грейс, да?
– Да. – Я пожимаю его руку и невольно отмечаю про себя нездоровую бледность Кэма. – Рада знакомству.
– Я тоже рад. Мэйси рассказывает мне о тебе уже несколько недель. – Он широко улыбается. – Надеюсь, тебе, заядлой сёрфингистке, нравится снег.
Я не даю себя труда сказать ему, что не очень-то сильна в сёрфинге. Видит бог, у меня тоже были стереотипы – до прибытия сюда я верила, что на Аляске все живут в иглу.
– Я еще не знаю, нравится он мне или нет, – говорю я. – Ведь вчера я увидела снег в первый раз.
Он оживляется – и его приятель тоже.
– Ты никогда раньше не видела снег? – изумленно спрашивает второй парень. – Вообще никогда?
– Она же из Сан-Диего, Джеймс. – Мэйси явно раздражена. – Неужели в это и впрямь так уж трудно поверить?
– Наверное, нет. – Он пожимает плечами и дарит мне улыбку, которую сам он, видимо, считает очаровательной, но которая определенно не дотягивает до таких высот. Я всегда терпеть не могла парней, смотрящих на девушек как на еду, которую им надо сожрать. – Привет, Грейс.
Он не протягивает руки – самой мне тоже совсем не хочется это делать.
– Привет.
– Ну, так как тебе Аляска? – спрашивает Кэм, обвив рукой талию Мэйси. И, не дожидаясь моего ответа, опять садится в кресло и сажает мою кузину себе на колени.
Затем сразу же утыкается в шею Мэйси, она хихикает, прижимается к нему и зарывается пальцами в его блестящие темно-русые волосы.
У меня возникает неловкое чувство – похоже, это знак, что мне пора удалиться. Тем более что Джеймс продолжает пялиться на меня с таким видом, будто ожидает, что сейчас я плюхнусь на колени к нему самому, чего я, разумеется, делать не собираюсь.
