Мэт отвесил лучший поклон, на какой был способен, – элегантный и церемонный:
– Добрый вам вечер, миледи.
Берелейн скользнула мимо, не удостоив его и взглядом, и Мэт сердито выпрямился:
– Женщина, ты что, ослепла или оглохла? Я не ковер, чтобы попирать меня ногами, и говорил я достаточно громко. Вздумай я ущипнуть тебя пониже спины, ты могла бы закатить мне оплеуху, но я вправе ожидать учтивости в ответ на учтивость!
Первенствующая застыла на месте и окинула его таким взглядом, на какой способна только женщина: разок посмотрит на тебя – и без обмеров рубашку тебе сошьет, и вдобавок скажет, сколько ты весишь, не говоря уже о том, когда ты ванну в последний раз принимал. Затем она отвернулась и пошла, что-то бормоча под нос. Мэт разобрал лишь одно: «Слишком уж похож на меня».
В изумлении он уставился ей вслед. Надо же, ни словечка ему не сказала! А лицо какое? А походка? Нос задирает чуть ли не до неба, удивительно, что она еще ступает ногами по полу! Вот и все, что можно получить, имея дело с такими, как Берелейн или Илэйн. Эти аристократки считают тебя грязью, если у тебя нет дворца и родословной, восходящей к Артуру Ястребиное Крыло. Ну что ж, он знаком с одной пухленькой кухарочкой, такой милашкой, которая вовсе не считает его грязью. К тому же Дара имеет приятное обыкновение покусывать его за уши, так…
И тут Мэт замер. Совсем недавно он размышлял о том, проснулась ли Дара и не заглянуть ли к ней. А потом еще вздумал приволокнуться за Берелейн. Берелейн! А что он сказал Перрину? О чем его попросил? «Пригляди за сестренками». Как будто уже сделал выбор. Но это не так. Нет, он не позволит тянуть себя, как барана на бойню. Должен же быть какой-то выход.
Нашарив в кармане монету, Мэт подбросил ее в воздух и поймал на тыльную сторону ладони другой руки. Только сейчас юноша разглядел, что это золотая тарвалонская марка. Он уставился на эмблему Тар Валона – Белое Пламя, стилизованное под слезинку.
– Свет, – вскричал он во весь голос, – испепели всех Айз Седай! А заодно и Ранда ал’Тора за то, что втравил меня в эту историю!
Проходивший мимо слуга в черной с золотым шитьем ливрее замер на месте и с беспокойством взглянул на юношу. На серебряном подносе слуга нес баночки с мазями и бинты. Поняв, что и Мэт его заметил, слуга вздрогнул.
Мэт кинул золотую монету на поднос:
– Прими от самого большого дурака в мире. Потрать ее как следует – на вино и женщин.
– Бла…годарю, милорд, – запинаясь, пробормотал ошарашенный слуга.
Он так и остался стоять столбом, когда Мэт двинулся дальше. «Самый большой дурак в мире. Точнее не скажешь!»
Глава 14
Обычаи Майена
Когда за Мэтом закрылась дверь, Перрин покачал головой: да, этот скорее сам себя по голове молотом треснет, чем в Двуречье вернется. Разве что по крайней необходимости. Перрину и самому хотелось бы найти такое решение, которое позволило бы ему не возвращаться. Только вот не было такого решения, и с этим неумолимым, как железо, фактом приходилось смириться. Кажется, вся разница между ним и Мэтом состоит лишь в том, что он, Перрин, готов признать неизбежное.
Он расстегнул ворот рубахи и невольно застонал, хотя старался делать это как можно осторожнее. Все левое плечо представляло собой огромный, уже потемневший кровоподтек. Троллок увернулся от его топора, и только сноровка Фэйли, умело обращавшейся с ножом, уберегла Перрина от куда более страшной раны. Плечо ныло, и умывание доставляло боль, хорошо еще, что холодной воды в Тире хоть залейся.
Перрин уже собрался в дорогу. В седельные сумы он не положил лишь то платье, которое наденет завтра утром. Как только взойдет солнце, он отправится к Лойалу. Нет никакого смысла беспокоить огира сегодня вечером – тот, скорее всего, уже улегся спать. Единственной загвоздкой оставалась Фэйли – он никак не мог решить, что сказать ей. Ведь для нее даже остаться в Тире было бы безопаснее, чем уехать с ним.
Неожиданно со скрипом отворилась дверь, и на Перрина повеяло ароматом духов. Цветочным ароматом – так мог бы пахнуть вьюнок в жаркую летнюю ночь. Этот томный запах не был сильным; возможно, никто, кроме Перрина, его бы не учуял, но он знал, что Фэйли не стала бы пользоваться такими духами. Однако юноша удивился еще больше, когда в комнату вошла Берелейн.
Она заморгала, ухватившись за дверной косяк, и Перрин понял, что для нее в комнате слишком темно.
– Ты что, собрался куда-то ехать? – неуверенно спросила она.
Свет ламп из коридора падал на фигуру молодой женщины, и трудно было отвести взгляд от такой красавицы.
– Да, миледи. – Он поклонился, пусть неловко и неумело, но так галантно, как сумел. Фэйли может фыркать по этому поводу сколько ей угодно, но Перрин не видел причины, почему бы ему не проявить учтивость. – Завтра утром.
– И я тоже. – Она закрыла за собой дверь и скрестила руки на груди. Перрин отвел взгляд и только посматривал на нее краешком глаза, надеясь, что она этого не заметит.
Берелейн, как ни в чем не бывало, прошла в комнату. Свет единственной свечи отражался в ее темных глазах.
– После того, что случилось сегодня… Завтра же я отбываю. Поеду экипажем до Годана, а оттуда отплыву в Майен. Мне следовало бы отбыть несколькими днями раньше, но я задержалась, надеясь найти верное решение. Только его, разумеется, не было, о чем я могла бы догадаться и раньше. Случившееся сегодня вечером убедило меня в этом окончательно. То, как он расправился с ними… Все эти молнии, проносившиеся по коридорам. С меня довольно, я уезжаю завтра.
– Миледи, – смущенно произнес Перрин, – а почему вы говорите об этом мне?
Берелейн вскинула голову. Это движение напомнило Перрину одну кобылку, которую ему доводилось подковывать в Эмондовом Лугу. Та, помнится, все норовила ухватить его зубами.
– Чтобы ты передал это лорду Дракону, конечно.
Однако было по-прежнему непонятно, почему она обращается к нему.
– Вы и сами можете сообщить ему, – сказал Перрин не без раздражения, – а у меня на это времени нет, ведь завтра в дорогу.
– Я… Мне кажется, он не захочет меня видеть.
Берелейн была прекрасна, и любому мужчине было бы приятно увидеть ее лишний раз, и она очень хорошо это понимала. Перрину показалось, что вначале она собиралась сказать что-то другое.
«Что же ее так беспокоит? – размышлял юноша. – То, что приключилось вечером в покоях Ранда? Или то, как он расправился с напавшими отродьями Тени?»
Может, и так, но, судя по надменному взгляду, Берелейн не из тех, кого легко напугать.
– Передайте свое послание со служанкой. Вряд ли я увижу Ранда до своего отъезда. Любая служанка отнесет ему записку.
– Лучше, чтобы это сделал ты, друг лорда Дракона…
– Отдайте свое письмо служанке. Или кому-нибудь из айильцев.
– Ты не выполнишь мою просьбу? – недоверчиво спросила она.
– Нет, – отрезал Перрин, – разве вы меня не расслышали?
Берелейн вновь вздернула голову, но уже не так, как в первый раз; правда, Перрин так и не понял, в чем разница. Пристально глядя на юношу, она пробормотала чуть ли не про себя:
– Какие поразительные глаза…
– Что? – машинально отозвался Перрин и вдруг спохватился, что стоит перед ней обнаженный по пояс. Пристальный изучающий взгляд Берелейн вдруг напомнил ему то, как покупатели осматривают заинтересовавшую их лошадь, – еще немного – и она примется ощупывать его лодыжки и проверять зубы. Юноша торопливо схватил лежавшую на кровати приготовленную на утро рубаху и натянул ее. – Отдайте свое послание слуге. А я ложусь спать. Завтра мне подыматься ни свет ни заря.
– А куда ты направишься завтра?
– К себе на родину, в Двуречье. Час поздний, и коли вы тоже собираетесь завтра в дорогу, то и вам не помешает выспаться. А я очень устал. – Перрин демонстративно зевнул.
Но Берелейн и не подумала уходить.
– Ты ведь кузнец? – спросила она. – Мне в Майене как раз нужен кузнец. Хочу заказать фигурные железные решетки. Может, задержишься у меня, прежде чем отправишься в Двуречье? Думаю, в Майене тебе будет… нескучно.
– Я еду домой, – твердо заявил он, – а вам лучше вернуться в свои покои.
Она слегка пожала плечами, и юноша поспешно отвел глаза.
– Ну что ж, – пробормотала она, – не сегодня, так завтра. Я всегда добиваюсь, чего хочу. А хочу я, – Берелейн помедлила, оглядывая Перрина с головы до ног, – заполучить фигурную железную решетку. На окно моей спальни. – Она улыбнулась так невинно, что у Перрина кровь застучала в висках.
Дверь снова открылась, и в комнату вошла Фэйли.
– Перрин, – произнесла девушка, – сегодня я была в городе, искала тебя, и до меня дошел слух… – Она осеклась, увидев Берелейн.
Первенствующая не обратила на Фэйли никакого внимания. Подойдя к Перрину вплотную, она игриво пробежала пальцами вверх по его руке к плечу. На миг юноше показалось, что она хочет пригнуть к себе его голову и поцеловать. Берелейн и впрямь подняла лицо, но в то же мгновение отступила, ласково погладив Перрина по шее. Все произошло так быстро, что он даже пальцем шевельнуть не успел, чтобы остановить ее.
– Помни, – тихим голосом промолвила Берелейн, как будто они были одни в комнате, – я всегда добиваюсь своего. – С этими словами она повернулась и, пройдя мимо Фэйли, вышла из комнаты.
Перрин ждал, что сейчас Фэйли задаст ему жару, но она лишь глянула на набитые седельные сумы на кровати и сказала:
– Видно, и до тебя дошел этот слушок. Но, Перрин, это ведь только слух.
– Коли толкуют о желтых глазах, это уже не просто слухи, – отозвался юноша.
«Почему она так спокойна? – недоумевал он. – Я-то думал, она вспыхнет, как сухая солома, брошенная в костер».
– Ладно, – промолвила Фэйли. – Но как ты собираешься отделаться от Морейн? А что, если она попытается остановить тебя?
– Не попытается, если не узнает. Но даже если попробует, я все равно уйду. Фэйли, у меня в Двуречье друзья и родные, и я не могу оставить их на милость белоплащников. Ну а Морейн… Надеюсь, она не прознает о моем уходе, пока я не окажусь далеко от города.
Даже глаза у Фэйли были спокойны, как темная гладь лесного озера. От ее невозмутимости у Перрина зашевелились волосы на затылке.
– Но подумай, сколько времени потребовалось на то, чтобы эти слухи дошли до Тира, – не одна неделя. А ты будешь добираться до дома куда дольше. Может, к тому времени белоплащники уже уберутся из Двуречья. Пойми, я сама хочу, чтобы ты ушел отсюда, и не мне тебя отговаривать. Просто ты должен как следует все обдумать.
– Я доберусь туда быстро, если пойду Путями, – сказал Перрин, – это займет дня два, от силы три. – Он надеялся, что поспеет за два дня, хотелось бы побыстрее, но, увы, это невозможно.
Фэйли уставилась на него, будто не веря своим ушам.
– Ты такой же сумасшедший, как Ранд ал’Тор, – выпалила она, а затем уселась на кровать, положив ногу на ногу, и принялась поучать его, точно несмышленыша: – Зайди в Пути – и выйдешь оттуда, потеряв рассудок. Если, конечно, вообще выйдешь, на что мало надежды. Пути поражены порчей, Перрин! Там уже три, а то и четыре сотни лет царит непроглядная тьма. Спроси у Лойала – он тебе все расскажет. Это ведь огиры создали Пути – то ли построили их, то ли вырастили. Но теперь и они носу туда не кажут. И наконец, если тебе все же каким-то чудом удастся проскочить через Пути невредимым, одному Свету ведомо, где ты выберешься наружу.
– Я уже бывал в Путях, Фэйли. – От этого путешествия у Перрина сохранились не лучшие воспоминания. – Лойал проведет меня, как в прошлый раз. Он умеет читать указатели и отыщет для меня верную дорогу. Когда узнает, как это важно, он поможет мне снова. – Перрину казалось, что Лойал сам не прочь убраться из Тира; видимо, он опасался, что его разыщет мать. Юноша был уверен, что огир не откажет ему в помощи.
– Ну ладно, – сказала Фэйли, нервно потирая руки, – я ведь искала приключений, а это, пожалуй, как раз то, что мне нужно. Уехать из Тира, прочь от Дракона Возрожденного, пройти Путями и сразиться с белоплащниками. Как думаешь, сумеем мы убедить Тома Меррилина отправиться с нами? Раз уж нет барда, сгодится и менестрель. Он мог бы сочинить песню, героями которой станем мы – ты и я, а не Дракон Возрожденный или Айз Седай. Когда выступаем? Утром?
Перрин глубоко вздохнул и сказал, стараясь придать голосу твердость:
– Фэйли, я пойду один. Со мной будет только Лойал.
– Нам потребуется вьючная лошадь, – сказала Фэйли, будто не расслышав его слов, – нет, пожалуй, две. В Путях темно, значит надо захватить с собой фонари и побольше лампового масла. А как твои земляки, Перрин? Они ведь фермеры. Станут ли они драться с белоплащниками?
– Фэйли, ты слышала, что я сказал?..
– Да слышала, слышала, – отрезала девушка. Набегавшие тени придавали ей суровый вид. – Ты, как всегда, сморозил глупость. А если твои фермеры не захотят идти на бой? Разве они умеют сражаться? Кто станет обучать их? Ты? В одиночку?
– Я сделаю то, что должен, – терпеливо ответил Перрин, – и обойдусь без твоей помощи.
Фэйли порывисто вскочила с места, будто собираясь вцепиться ему в горло:
– Может, ты думаешь, Берелейн пойдет с тобой? Станет она защищать тебя со спины? Или ты предпочитаешь, чтобы она мурлыкала, сидя у тебя на коленях? Заправь рубаху, ты, олух волосатый! Почему это у тебя такая темень? Может, оттого, что Берелейн нравится полумрак? Как же, дождешься ты от нее помощи против Чад Света!
Перрин открыл было рот, чтобы оправдаться, но сказал вовсе не то, что собирался:
– А она совсем недурна собой, эта Берелейн. Какому мужчине не понравится, коли такая крошка усядется ему на колени. – Боль в глазах Фэйли пронзила его сердце, но он заставил себя продолжить: – Я подумываю, не отправиться ли мне в Майен, после того как покончу с делами дома. Она, знаешь ли, меня приглашала.
Лицо Фэйли окаменело. Некоторое время она смотрела на него, не произнося ни слова, затем резко повернулась и выбежала из комнаты, хлопнув дверью.
Перрин бросился было ей вдогонку, но замер, вцепившись руками в дверной косяк. Глядя на след, оставленный на двери его топором, юноша в отчаянии заговорил; говорил он то, чего не мог сказать ей:
– Я убивал белоплащников. Убивал, защищаясь, но в их глазах я преступник. Фэйли, я возвращаюсь домой, чтобы умереть. Это единственный способ спасти моих земляков. Пусть белоплащники повесят меня и оставят в покое Двуречье. Поэтому я не могу взять тебя с собой. Не могу. Ты бы попыталась помешать им, и тогда…
Перрин уперся лбом в дверь. Теперь, во всяком случае, она не будет жалеть о нем. Это самое главное. Пусть найдет себе другое приключение, подальше от белоплащников, та’веренов и пузырей зла. Только это имеет значение. Беда не должна коснуться ее. Но как же ему хотелось завыть от тоски и душевной боли.
Фэйли стремительным шагом неслась по коридорам, не замечая шарахавшихся в стороны встречных. Перрин. Берелейн. Перрин. Берелейн.
«Неужто ему нужна эта белолицая потаскуха, которая вечно болтается повсюду чуть не голышом? Да он и сам не знает, что ему нужно. Болван волосатый! Шут тупоголовый! Одно слово – кузнец! А уж эта змея подколодная, Берелейн. Еще и нос задирает, коза безрогая!»
Фэйли сама не понимала, куда идет, пока неожиданно не приметила в отдалении Берелейн, шествовавшую скользящей походкой, в одеянии, открывавшем куда больше, чем скрывавшем. Все ее движения были рассчитаны на то, чтобы привлекать взгляды мужчин. Не успев понять, что делает, Фэйли обогнала Берелейн и на пересечении коридоров преградила ей путь.
– Перрин Айбара – мой, – выпалила она. – Держись от него подальше со своими улыбочками!
Произнеся это, Фэйли покраснела до корней волос. Надо же было такое ляпнуть. Не хватало еще, чтобы она, словно обычная деревенская девчонка, ввязалась в драку из-за этого олуха.
Берелейн холодно приподняла бровь:
– Твой, говоришь? Что-то я не заметила на нем ошейника. У вас, служанок, или кто ты там – фермерская дочка? – вечно что-то странное на уме…
– Служанка?! Кто служанка?.. Я?!..
Фэйли прикусила язык, сдерживая рвавшуюся с него брань. Тоже мне важная птица – Первенствующая в Майене! Да весь ее Майен меньше иного салдэйского поместья. При салдэйском дворе она бы и недели не протянула. Хотелось бы посмотреть, как бы она стала читать стихи во время соколиной охоты. А смогла бы она, весь день проведя в седле, за полночь играть на цитре, обсуждая заодно, как отражать набеги троллоков? Она думает, что знает, как обходиться с мужчинами, да? А известен ей язык вееров? Известно ли ей, как дать мужчине знать о своих мыслях и чувствах, желаниях, о том, подойти ли тому или остаться рядом, да и о многом еще, одним лишь движением запястья, легким взмахом кружевного веера… «Осияй меня Свет! – опомнилась Фэйли. – О чем это я? Сама же поклялась никогда в жизни больше не брать в руки веера!» Но в Салдэйе умели обращаться не только с веерами. Неожиданно Фэйли поняла, что в руке у нее нож, а по салдэйским обычаям нож стоит вытаскивать лишь в том случае, если собираешься им воспользоваться.
– Мы, салдэйские простолюдинки, умеем окорачивать распутниц, сманивающих чужих парней. Если ты сейчас же не поклянешься оставить Перрина Айбара в покое, я обрею тебя наголо, голова будет как яйцо. Может, тогда ты и приглянешься какому-нибудь птичнику!
