* * *
Как же холодно. Скоро пойду домой, а то уже почти отморозила задницу. Я поджала ноги, уткнувшись лицом в коленки.
С Ханной мы больше не друзья.
У меня вообще больше нет друзей.
* * *
Остаток дня прошел лучше, чем я предполагала. Мне удалось найти все аудитории. Познакомилась с учителями, и они рассказали нам про экзамены. Преподаватель музыки, миссис Кларк, показалась очень клевой, да и вела самый важный для меня предмет. Затем в «Бо Джанглс» я тихо сидела рядом с Ханной, которая познакомила меня с Джеком и Лив. Мы разговорились, обсуждая различия между севером и югом.
– О, так ты говоришь «дожжь»! А мы говорим «дождь».
– Подливка? С картошкой? Звучит отвратительно…
– Так где конкретно Шеффилд? А, я-то думала, что это еще дальше на север…
– Ты играешь на гитаре? И пишешь песни? Ого!
Все не так уж плохо. Эти ребята знали друг друга, в отличие от меня, но все пошли в колледж, чтобы познакомиться с новыми людьми, и я как раз была новенькой. После общения с ними стали очевидны две вещи: Ханна – лидер этой маленькой группы беглецов из их старой школы, и, судя по обожающим взглядам, Джек влюблен в Ханну.
– Так почему ты сюда переехала? – спросила меня Ханна, одновременно глядя на себя в маленькое зеркало.
– Папу уволили. В итоге он так и не смог найти работу на севере.
– Какой отстой.
Остальные согласно что-то замычали, попивая кофе.
– Да все нормально, – соврала я, – у меня мама из этих краев, так что я уже пару раз была на юге.
– Ну, мы все равно обязаны сказать тебе одну вещь: у нас картошку поливают не подливкой, а кетчупом.
– Еретики.
И мы засмеялись, как смеются вместе новые друзья.
* * *
Я тебя тогда еще не встретила, конечно. Это было время «до тебя». Возможно, уже тогда чувствовалось твое присутствие, когда я шагала в лучах солнечного света домой.
Я была в хорошем настроении. Навигатор в телефоне вел меня по короткому маршруту через аллею рядом с садами…
* * *
У меня оставалось два часа, пока родители не придут домой. Я хотела уделить это время игре на гитаре; в голове уже формировались строчки для новой песни. Аллея завернула налево, выводя меня к старому путепроводу. Судя по навигатору, мне следовало его перейти, что я и сделала, остановившись только на середине моста, чтобы посмотреть на уходящие за горизонт рельсы. В голове стало тихо, и сознание подбросило мне новые слова для песни:
Бреду вперед наугад…
Храня внутри твою любовь…
Так хочется вернуться назад,
Но судьба мешает вновь…
Я сразу поняла, что сохраню эти строчки для вступления. Боясь, что забуду, поспешила забить их в телефон. Как только закончила печатать, мобильный завибрировал.
– Алло? – спросила я, хотя каждая клетка моего тела прекрасно понимала, кто это.
– Амми! Как все прошло?
Голос Алфи был для меня напоминанием об уюте и доме. Но он звучал невыносимо далеко.
– Совсем неплохо, – ответила я, стараясь подавить тоску и игнорируя нервно сжимающийся желудок. – Познакомилась с одной девочкой из театрального класса, Ханной, она довольно дружелюбная и крутая. И в школе есть прикольные инструменты.
Он засмеялся, и я хорошо могла его представить в этот момент: он всегда держал ладонь у подбородка, а один глаз прищуривался чуть больше другого.
– Ну, это самое важное, – согласился Алфи. – И я рад, что не все южанки кошмарны.
– Не думаю, что у меня получится завести кучу друзей, если я буду называть их так. – Я дошла до конца виадука и села на скамейку. Ту, на которой сижу и сейчас.
– И то верно, – снова засмеялся он, – но ты можешь тайком о них так думать. И вообще, мы даже не пустим тебя обратно в Йоркшир, если ты не будешь так делать!
– Только посмейте не пустить меня обратно!
Послышались смех в трубке, шум потасовки, крик Алфи: «Эй!» – и Джесса отобрала у него трубку.
– АМЕЛИ, МЫ СКУЧАЕ-Е-ЕМ! ВОЗВРАЩАЙСЯ НА СЕВЕР, СУЧКА!
Я улыбнулась так широко, что, казалось, мое лицо вот-вот треснет.
– Я тоже соскучилась.
– В школе без тебя все было так странно. Я даже подумывала нацепить свитер на воздушный шар и представить, что это ты.
– На мне сейчас нет свитера, – сообщила я, – тут слишком тепло для этого.
– О МОЙ БОГ, ЧУВАКИ, – закричала она в сторону от трубки, – ОНА ГОВОРИТ, ЧТО НА ЮГЕ СЛИШКОМ ЖАРКО ДЛЯ СВИТЕРА!
Послышались возгласы удивления от всех наших друзей.
– Кидай фотки, а то не поверим! – прокричала Кимми. За этим последовало еще больше смеха и возни.
– А ну отдай телефон, Джесса! Джесса, – пытался договориться Алфи, – дам тебе за это моей картошки. Эй, это слишком много! Окей, погоди… Амми, прости, ты еще тут?
– Все еще тут.
– Подожди секунду, я пропущу всех вперед, и мы сможем поговорить спокойно. – На фоне были слышны его шаги по гравию.
– Где вы гуляете? – спросила я, стараясь звучать спокойно.
– О, да как обычно, в ботаническом саду.
Я могла в деталях представить себе их. Точно знала, где они купили картошку на перекус, на какой скамейке будут сидеть.
– С чем ты взял картошку? – спросила я, заранее зная ответ.
– С подливкой, сыром и майонезом. Последний – мой секретный ингредиент для лучшего вкуса!
– Твой секретный ингредиент отвратителен.
– В отличие от всех вас, я живу в будущем, сама знаешь… – Он недолго помолчал, собираясь с мыслями. – Скучаю по тебе. Весь сегодняшний день был таким странным. И ужасным.
– Два года быстро пролетят…
– Да, мы продолжаем твердить это. Но ты сама как? Я думал о тебе и посылал положительные эмоции – получила?
По моей щеке скатилась первая слеза. Вот и начало.
– Получила. Спасибо тебе.
Мы оба вздохнули, ничего не говоря. Все уже было сказано перед отъездом.
– Как прошел твой первый урок по продвинутой химии? – спросила я, пытаясь перевести разговор на что-то нейтральное. – Вам дали попользоваться горелками?
– Сколько раз тебе объяснять: горелки – это не самое важное!
– Тебе только из-за них и нравятся естественные науки, так что прекрати врать сам себе.
Алфи засмеялся, хотя смех был невеселым. До меня доносились голоса Кимми и Джессы, спорящих где-то неподалеку от него.
– Ладно, пора идти, а то они меня без картошки оставят, – сказал Алфи.
Мне совсем не хотелось заканчивать разговор. Не хотелось упускать звук его голоса. Но мы согласились, что смиримся с этой ситуацией, примем этот поворот судьбы и приостановим… нас.
– Всего два года, – сказал Алфи еще перед отъездом, держа мое лицо в ладонях, когда мы оба стояли среди коробок, в которых были собраны шестнадцать лет моей жизни. – И потом мы вдвоем будем жить в Манчестере, вместе.
– И ты будешь ждать меня так долго?
– Ты же знаешь, буду.
– Просто не хочу, чтобы ты чувствовал себя обязанным эти два года и возненавидел меня, – плакала я тогда.
– Не возненавижу. И ты тоже. Мы же договорились, помнишь? Можем делать что хотим и с кем захотим, только не влюбляться в них.
– Невозможно влюбиться в кого-то, кроме тебя, – сказала я тогда, искренне веря в это.
Мы целовались и оба плакали, а потом занимались сексом всего лишь в восьмой раз, и это было горько, неуклюже и немного сопливо, но все равно очень мило. После чего шепотом разговаривали всю ночь, фантазируя о нашей крышесносной жизни в Манчестере.
– Хорошо, – сказала я в трубку всего две недели спустя после того разговора, болью ощущая каждый разделяющий нас километр, – спасибо, что позвонил. Я так рада тебя слышать!
Еще одна слеза скатилась по щеке и упала на платье.
– Рад, что у тебя все хорошо.
– Я тоже. Спасибо.
Он положил трубку. Я долго смотрела на свой мобильный, чувствуя, как меня накрывает волна тоски. Руки тряслись; на экран телефона капнула слеза. И на этой скамейке, на этой самой скамейке месяцы назад – когда ярко светило солнце и ты еще не встретился мне, – я уронила лицо в ладони и горько заплакала.
Кто угодно мог пройти мимо и увидеть меня. Но было абсолютно все равно. Спина сотрясалась от рыданий, а платье пачкалось тушью и соплями.
* * *
И вот я сижу на той же самой скамейке, отмораживая задницу. Хочется протянуть руку в прошлое и успокоить саму себя, погладить по голове. Я протягиваю ладонь в перчатке, словно могу утереть слезы той Амели и прошептать на ухо, чтобы она не делала всех тех вещей, которые я уже натворила. Которые привели меня в этот момент. Которые сделали из меня пустую оболочку человека.
Все началось здесь.
Я пока не понимаю, что именно произошло, но знаю точно: все началось именно здесь.
Может, если соединю все точки, то смогу понять, но пока не получается. Последние шесть месяцев не поддаются объяснению. Ни мое поведение, ни эмоции, ни потери. Черт знает что.
Эта скамейка – точка номер один. Первое место, где я плакала на публике.
Закрываю глаза и словно чувствую себя на месте Амели из прошлого: как она встает, как ее плечи трясутся, как по лицу текут слезы. Я тянусь через время и шепчу ей:
– О, Амели, ты еще ничего не знаешь.
Мои слова превращаются в пар и уносятся вдоль рельсов.
2. Столовая колледжа
Здесь совсем нет воздуха. Возможно, потому что снаружи льет как из ведра и все решили укрыться тут. Или просто отопление включено на максимум. Или это ужасный запах спагетти из школьной кухни. А может, как знать, это все потому что ты здесь. С ней. В углу.
Поверить не могу, что ты здесь, что целуешь ее, что я вижу это и мне хочется умереть.
Я одна, как обычно. Изнуренная после бессонной ночи, сижу в противоположном углу, скрываясь под капюшоном. Я нечасто появляюсь здесь в последнее время – предпочитаю проводить перемены в классе музыки или в тихих закутках библиотеки. Обвожу взглядом лица собравшихся – все смеются, едят спагетти, не думают о несложившихся отношениях – и неизменно вижу только тебя. Даже из-под шляпы заметно, как ты улыбаешься ей. И смотришь на нее так, как раньше смотрел только на меня. От этого по всему телу расходится боль.
Зачем я себя мучаю?
Эта мысль проносится в голове уже в сотый раз.
За столиком неподалеку от выхода сидят в обнимку Джек и Ханна, притворяясь, словно не замечают меня. У них это хорошо получается.
