Фэй проходила это много раз и просто достала из шкафа лосины и безразмерную футболку, оставшиеся с прошлых попыток, и, не подходя к зеркалу, проверила, что вещи всё ещё налезают на неё. Нашла кроссовки, шерстяные носки, сложила в сумку и сразу отнесла в машину, чтобы не было соблазна «случайно» забыть их в пятницу – такое с ней тоже бывало.
И вот она уже стоит перед Томом, стараясь не встречаться с ним взглядом. Из-за этого приходится разглядывать своё отражение, и она чувствует привычный стыд, сухой и горький, как дым от осенних листьев. Чёрная футболка с надписью: «Нет, я не выйду на улицу, там могут быть люди» могла бы служить палаткой для небольшой африканской семьи. Ярко-зелёные штанишки безжалостно подчёркивают каждую складку, хотя производитель обещал сгладить и утянуть. Но невозможно замаскировать двести фунтов жира, которые она носила поверх своего настоящего тела.
Фэй так глубоко погрузилась в переживания, что вздрогнула от неожиданности, когда раздался голос:
– Нет, так дело не пойдёт.
«Вот и всё, сейчас он меня выгонит, и кто его осудит – это зрелище выше сил человеческих».
Но Том отошёл в угол, туда, где стояли динамики, и вернулся со свёртком.
– Танцевать мы будем в платье и туфлях, никакой спортивной экипировки. Мне нужны каблуки и подол.
– Так принято? – удивилась Фэй.
– В кроссовках танцевать невозможно, а насчёт платья – необязательно. Но на милонги дамы редко приходят в брюках, так что будем привыкать. Пока что-нибудь придумаем, но в следующий раз я жду вас в правильной одежде.
Он развернул огромную широкую шаль и ловко, как тореадор, окутал ею Фэй, завязав на том месте, где теоретически у неё должна быть талия. На самом деле её фигура была классическими «песочными часами», но живот превращает какую угодно форму в шар.
«Счастье ещё, – подумала Фэй, – что шаль достаточно длинная, хватило изобразить юбку. Вот был бы позор, если бы она на мне не сошлась».
Том тем временем очень естественно опустился на одно колено, расшнуровал её кроссовки и по очереди стянул их с ног.
– Сегодня так.
Фэй тревожно пошевелила пальцами и порадовалась, что хоть носки чистые надела. Тёплый жёлтый паркет немного скользил и вызывал весёлое желание прокатиться, как на льду.
Том взял её за руку и поставил в центре зала. Поколдовал над освещением, так что Фэй оказалась в кругу света, а углы погрузились в темноту. Включил музыку и медленно пошёл к ней. Фэй опустила глаза и покорно ждала. Том остановился.
– Смотрите на меня, Фэй. Я не могу подойти, пока вы не посмотрите.
С огромным усилием она перевела взгляд и уставилась куда-то в район его лба.
– В глаза.
И она посмотрела.
Том ухватился за её взгляд, как за верёвку, и потянул к себе. Но ей следовало стоять на месте, пока он подкрадывался.
Наконец он придвинулся вплотную, и Фэй попыталась глядеть на его дурацкие усишки, но потом поняла, что рассматривает губы так, будто ждёт поцелуя. В панике заглянула в глаза – они улыбались. Но потом морщинки в уголках исчезли, и он снова завладел её взглядом так, что даже моргнуть неловко.
Музыка тем временем звучала, закончился скрипичный проигрыш, вступил аккордеон и нестерпимо сладкий голос запел: «Mayn yidishe meydle, zi iz azoy sheyn…»
Фэй испугалась. Отчего такой странный выбор, откуда он знает про тетушку Жюдит и как оторвать взгляд? Происходит какая-то неведомая хрень, и она её не контролирует.
Том стоял не совсем напротив, а так, что его правое плечо чуть соприкасалось с её правым плечом. Положил руку ей на талию и начал осторожно двигаться.
– Не разрывайте контакт, Фэй, мы всё время должны быть рядом. Смотрите мне в лицо и чувствуйте мой корпус. Представьте, что между нами яблоко, и оно не должно упасть.
На трясущихся ногах Фэй шла в раздевалку. Они напряжённо работали весь урок, хотя расскажи кому, не поймут – таращились друг на друга и топтались на месте. Но с Фэй сошло семь потов, и она спешила в душ, чтобы поскорее их смыть.
Следующее занятие назначили через два дня – у Тома было мало свободных вечеров, но пятница и понедельник пустовали и достались Фэй. Перед выходными народ предпочитал развлекаться в барах, а после медленно приходил в себя. Ей же бурная социальная жизнь не грозила, если она не ехала в 333, то проводила время с Netflix.
После первого урока Фэй так вымоталась морально и физически, что уснула в девять вечера и проспала до утра. На ужин смогла съесть только яблоко, поэтому с особым наслаждением позавтракала и собралась на прогулку. Но сначала нашла подходящее для уроков платье и туфли для латины, с ремешком и на толстеньких каблуках. Выдержать её массу могла не каждая пара, эту делали на заказ, и они пришлись точно по ноге. Остались с тех времён, когда Фэй была помоложе и как-то раз решила заняться сальсой. Помнится, дело ограничилось покупкой обуви, коробку Фэй припрятала на самую дальнюю полку и немедленно выбросила из головы. А теперь у туфель появился шанс.
Платье же было… Ну, каким может платье двадцать шестого размера? Фэй ненавидела, когда коллеги обсуждали шопинг и приставали к ней с вопросами: «Какое пальто ты купила?» Ха. Оно на меня налезает, и это главное его достоинство. А ещё встретила очередной бандаж, поддерживающий живот, но носить всё равно не буду, давит и врезается. Удалось отхватить правильные велосипедки на липучке – не скатываются с брюха, едва пошевелишься. А без штанишек под юбкой беда, ляжки стираются до крови за полчаса ходьбы. А лифчик… Нет, вы точно хотите об этом поговорить?
Фэй постаралась успокоиться и спустилась за машиной, прижимая к груди пакет с одеждой. Бросила его на заднее сиденье и поехала в парк. Пару часов бродила по дорожкам, иногда совсем медленно, а иногда убыстряя шаг так, что сердце начинало протестующе подпрыгивать. Маршрут, конечно, от скамейки до скамейки, но всё же длиннее, чем от дивана к холодильнику. Обедать вернулась домой, она терпеть не могла есть на людях. Когда полный человек отправляет что-нибудь в рот, никто не остаётся равнодушным. Если толстяк заказывает огромные порции, все понимающе кивают – потому ты и жирный, милок, это не болезнь и не конституция такая. Когда хрустит листиком салата, люди пожимают плечами – наверняка дома обжирается тайком.
Фэй могла бы рассказать правду: даже если держать её огромное тело на двух тысячах калорий, она всё равно не худела. Метаболизм у неё был, как у мёртвого бегемота. Диабет исключал возможность голода и жестоких диет, приходилось есть часто и понемногу. Она неоднократно пыталась вести дневник питания и подсчитывать калории, но быстро сдавалась от стыда и отчаяния, начинала врать в записях, а позже и вовсе бросала. Тощие не поймут, зачем обманывать в дневнике, который никто не увидит, постоянно «забывая» перекусы пиццей, придумывая, что четвертинка торта-суфле весила всего сто граммов и стоила меньше двухсот калорий. Невозможно объяснить, что стыд – худший надсмотрщик и палач, и с каждым куском ты разочаровываешь всех – себя, маму, которая на небесах, но обещала приглядывать, своего врача, в ужасе наблюдающего за твоим движением в ад, коллегу, с которым стоило бы потрахаться, не будь ты таким бессмысленным животным, детей, что могла бы иметь. Поэтому Фэй сначала аккуратно корректировала цифры, а потом злилась, показывала фак маменьке и остальным голосам в голове и бросала подсчёты.
Но сейчас всё было иначе. Она не хотела ни пиццы, ни торта, и ненасытный желудок почему-то не требовал горы крекеров и литров йогурта. Она как-то отвлеклась от его нужд, хотя остальное тело, наоборот, стало притягивать больше внимания. Ныли ноги, немного сдавливало сердце, покалывало в боку, но ей казалось, это приятная боль, вроде той, что возникает, когда в СПА крепко растираешь кожу горячим полотенцем.
Она себя чувствовала. Не хорошо или плохо, а в принципе начала ощущать тело не посторонней желеобразной массой, а как живой организм. И потому в ближайшие дни делала с этой внезапной жизнью разные вещи. Меняла в душе напор воды, чередуя холодные и горячий струи. То и дело прикасалась к себе и даже мастурбировала дольше обычного, затягивая процесс и прислушиваясь к сладкому эху во всём теле. Упросила Мэрион найти для неё окно и съездила на массаж, который давно забросила.
Мэрион в молодые годы была профессиональной спортсменкой-тяжеловесом, поднимала штангу и выступала в соревнованиях международного уровня, пока позволяло здоровье. Теперь стала массажисткой и благодаря сильным рукам могла промять какие угодно слои плоти. К тому же для работы у неё был специальный стол, широкий и крепкий, на котором Фэй помещалась, не рискуя его раздавить.
– Что случилась, милашка? Снова решила вернуться к себе? – Мощная Мэрион говорила низким голосом, наводящим на мысли о гормональных препаратах, которыми порой злоупотребляют спортсмены.
Фэй точно не знала, как закончилась её карьера, но не исключала, что имели место допинговый скандал и дисквалификация. Её это не интересовало. Главным в массажистке был не столько опыт, сколько то, что Фэй её почти не стеснялась. Ей было спокойнее со всякого рода странными людьми, таким же нестандартом и генетической выбраковкой, как она сама.
Она разделась, забралась на стол по небольшой лесенке и улеглась на живот, ожидая, пока Мэрион скорректирует высоту.
– Так-так, посмотрим, с чем ты пришла. Здесь охрененный стресс, как всегда. – Мэрион корчила из себя знахарку, умеющую считывать по телу информацию о переживаниях клиента, но Фэй это не обманывало. Тоже мне, цыганская магия – угадать, что толстуха живёт в стрессе и фрустрациях.
– Забавно, забавно. – Марион многозначительно бормотала, но Фэй не хотела доставлять ей удовольствие и расспрашивать. Сама расскажет.
Дремать во время массажа не получалось, он был глубоким и болезненным, но к концу Фэй всё равно расслабилась и отдохнула.
Через час работы Мэрион удовлетворённо хмыкнула и утёрла полотенцем вспотевшее лицо. В принципе, профессионалу не всегда требуется прикладывать силу, чтобы добраться до нужных точек и хорошенько их промять, но с Фэй был особый случай.
– Вот что я скажу тебе. Ты не такая, как обычно. Твоё тело созрело для перемен, хочешь ты того или нет. Не знаю, что случилось, но не просри этот шанс, понятно?
Что ж тут непонятного? Насчёт «просрать» Фэй была чемпионкой. Что угодно, вплоть до самой жизни.
Фэй договорилась с Мэрион на встречи по субботам и вторникам и заплатила за месяц вперёд, чтобы не было соблазна слинять. После танго ей действительно необходим массаж, она могла бы получить его в клубе, но сомневалась, что тамошние мальчики с ней справятся. Ей представлялось, что уход за телами стареющих тёток не требовал от них серьёзных усилий, по крайней мере, в смысле непосредственных обязанностей. Нет, она никого и ни в чём не подозревала, но прекрасно знала, что в мире телесных практик обслуживание клиентов иногда заходит дальше обычного.
И это была ещё одна причина, по которой она не могла, не должна была увлекаться Томом.
Второй урок был таким же нервным и трудным. Они отрабатывали постановку стоп, учились держать равновесие, не терять контакта телом и взглядом. Но Фэй поняла, что паникует чуть меньше, и даже позволяла себе шутить. Начала называть Тома «учитель», причём явно с большой буквы, вкладывая в это слово бесконечную иронию. Он легко поддерживал шутки, но не давал Фэй скатиться в обесценивание. Когда она в очередной раз проехалась по своей слоноподобной грации и микроскопическим успехам, Том остановил её:
– Фэй, давайте прямо сейчас проясним ситуацию. Все новички неуклюжие, даже те, кто спортивнее вас. Никто не встаёт на паркет и не начинает скользить в танце с первого урока. И поверьте мне, вы не хуже многих моих учеников, когда перестаёте бояться. У вас есть чувство ритма и страсть, а над остальным мы поработаем.
У неё страсть? Вот это новость. В ней действительно горел огонь, да ещё какой, но вряд ли он поможет ей танцевать. Она корчилась на нём всю жизнь, как здоровенная сальная свеча, и всё не сгорала. Том тем временем продолжал:
– Нам предстоит большая работа. Мы делаем новую Фэй. Каждый, кто приходит на танго, на самом деле приходит за этим – чтобы измениться.
Только утром в среду Фэй вспомнила, что у неё есть весы. С ними у неё были более горячие отношения, чем случались с мужчинами. В хорошие времена, когда удавалось придерживаться диеты, она с волнением всматривалась в цифры на табло и мечтала, как они начнут снижаться. В плохие пряталась от них, как от грозного босса, которому задолжала полугодовой отчёт. Это было солидное устройство со шкалой до пятисот фунтов, со стойкой, на которой крепится экран, оно снимало шестнадцать показателей, большинство из которых Фэй не желала знать. Но обычные домашние весы её не выдерживали, а кроме того, живот мешал разглядеть, что там высвечивается под ногами.
Сейчас для Фэй наступили лёгкие дни, и поэтому она встала на платформу почти без страха. Поначалу подумала, что весы опять разрядились, но нет, она сбросила почти двадцатку меньше чем за неделю. Не бог весть какой успех, это уходит вода, и в запасе ещё осталось сто восемьдесят лишних фунтов, но… В этот раз всё шло иначе, она не чувствовала, что худеет специально, фокус внимания сосредотачивался на занятиях танго, и её волновал успех в совсем другой области. Так пусть и идёт, решила Фэй и постановила взвешиваться не чаще, чем раз в неделю, по средам.
Пятничное занятие принесло больше стресса, чем она ожидала.
– Фэй, обычно мы начинаем курс с постановки корпуса, но с вами всё пошло немного не так, вы ведь не любите зеркала. Теперь вы держитесь гораздо уверенней, и я, пожалуй, добавлю света, чтобы вы могли видеть свою осанку.
Аааааа. Нет, ААААААА!!!!! Фэй поняла, что сейчас рухнет вся хрупкая конструкция её самооценки – единственное, что в ней было хрупкого. Но Том не дал ей времени для размышления:
– Смотрите на меня, Фэй, не убегайте. Ничего не поделаешь, вы уже попали ко мне в руки, извольте подчиняться.
– А стоп-слово будет, Учитель?
– Достаточно просто не прийти на занятие. Но деньги вам не вернут, учтите.
Всё оказалось не так страшно, как она думала. Фэй по-прежнему смотрела ему в глаза и только изредка, когда спина уставала и принимала неправильное положение; он просил её поглядеть в зеркало, выпрямиться и зафиксировать перемены. За отражением она наблюдала почти отстранённо: Фэй знала и принимала, что та тучная фигура – её, но вдруг начало казаться, что это не более чем поле для деятельности, материал, из которого предстоит вылепить новую женщину. Бесценное состояние, Фэй постаралась его запомнить.
Выходные она опять посвятила прогулкам, массажу и, о боже, немного поработала во дворе. Стоял июнь, и в маленьком палисаднике под окном выросла густая трава. Фэй занимала первый этаж четырёхквартирного дома, и ей полагался небольшой участок земли. Обычно Фэй нанимала соседского мальчишку, чтобы он привёл всё в порядок, но сегодня набралась храбрости и выкатила из сарайчика газонокосилку. Она чувствовала глупость и неловкость момента, обливалась потом и боялась отрезать себе ногу, но всё прошло быстро и без потерь. Она даже немного подстригла кусты, собрала ветки в мешки и отнесла в мусорный бак. Фэй так воодушевилась, что заодно прибрала и в квартире. По четвергам к ней приходила уборщица, но всё равно оставалось множество дел, которые чужому человеку не доверишь. Главным, конечно, был разбор гардеробной, но после подвигов во дворе сил на него не осталось.
Фэй вообще с большим удивлением обнаружила вокруг себя лето. Уже много лет смена сезонов проходила мимо неё, словно бы она глубоководная рыба, лежащая дне, – какая разница, что происходит над толщей вод? По улице Фэй перемещалась в машине, и погода имела для неё значение только в смысле выбора обуви – придётся пройти несколько метров до гаража по сухой дорожке или по влажной, а снег и грязь с её пути изгоняли уборщики. Ну и пальто следовало набрасывать зимой, вот и вся разница.
Были, конечно, отпуска, но Фэй с трудом помещалась в самолётные кресла, да и на машине не хотела путешествовать – слишком хлопотно искать гостиницы с прочными кроватями, креслами и унитазами. И рестораны с привычной едой. Но если честно, это отговорки – на самом деле она просто не находила сил, чтобы высовывать нос за порог и показываться на глаза множеству незнакомых людей. И предпочитала провести неделю-другую дома, изредка выбираясь на посиделки в 333.
Теперь же, часами гуляя по парку, Фэй почти с изумлением вспоминала, какой восхитительно разной бывает погода. Прохладный ветер щекотал шею, солнце гладило по щекам, облака меняли освещение, а к закату мир обретал мягкие таинственные краски. Около пруда она сбрасывала туфли и ходила босиком по траве, вздрагивая от волнения, как встревоженная олениха. Отдельным сюрпризом оказалось отношение окружающих – никто не пытался её обидеть. Посматривали, конечно, а дети иногда громко задавали мамам неприятные вопросы, но в целом особого фурора она не производила.
Фэй задумалась: то ли раньше она была слишком чувствительна к косым взглядам, то ли мамино «благословение» потихоньку переставало действовать.
В понедельник она явилась на работу в отличном настроении, предвкушая вечернее занятие. Когда в обеденный перерыв спустилась в кафе, ей неожиданно помахала Амалия, приглашая к себе за столик. Было заметно, что ей не терпится поговорить.
– Ах, Фэй, ты действительно начала ходить в наш клуб? Я краем глаза увидела у Рамоны расписание, там стояло твоё имя…
– Да, дорогая, прости, что не поблагодарила тебя сразу за совет. До последнего не могла решиться, но сейчас мне нравится. – Фэй настроилась благодушно и решила извинить небольшое вмешательство в личную жизнь.
– Иииии? Какой абонемент ты взяла? Кто твой партнёр? Как успехи?
Амалия засыпала её вопросами, а Фэй, обычно не любившая праздного любопытства, охотно отвечала. Ей и самой нравилось обсуждать эту тему. Амалия занималась уже год, ностальгически вспоминала свои первые уроки и умилялась робким успехам Фэй. Им едва хватило времени поесть, так было интересно.
Вечером они с Томом разучивали шаги. Фэй безнадёжно путалась в своих и его ногах, несколько раз устроила ему довольно квалифицированную подсечку. Если бы она его уронила, то сгорела бы со стыда, но всё обошлось. Том иногда похлопывал её по плечу и успокаивающе шептал на ухо, так что Фэй всё больше чувствовала себя оленихой, которую зачем-то приручают. Временами падала духом, зато к концу занятия заметила, что немного привыкла к его прикосновениям. Первое время отчаянно шарахалась от каждого случайного столкновения, главным образом потому, что беспокоилась о Томе: вдруг ему станет противно? Но теперь стало не до того, удержаться бы на ногах и не грохнуться всей тушей, увлекая его за собой.
– Вы осознаёте, что рискуете жизнью, Учитель? – насмешливо спросила она. – Я же вас раздавлю, если обрушусь сверху.
– Я ловкий, – беззаботно ответил Том. – Фэй, не смотрите под ноги, смотрите мне в глаза. Постарайтесь считывать мои движения по сигналам тела. Слушайте их, если я направляю вас влево – не сопротивляйтесь. Если мой корпус идёт вперёд – подвиньте свой назад. Вы недоверчивая, но мы это исправим.
Фэй не совладала с лицом и прикусила губу. Ах, малыш, тебе жизни не хватит, чтобы исправить то, что сломали другие мальчики.
Устраиваясь на свою нынешнюю работу, она проходила собеседование и до сих пор не могла забыть, как удивила эйчара. Он спросил:
– Фэй, вы доверяете людям?
И она быстро, не задумываясь, ответила:
– В этом нет необходимости.
Когда он попросил уточнить, объяснила:
– Я стараюсь не полагаться на обещания, не ждать от людей ничего сверх обычных обязанностей, контролировать ключевые моменты и делать всё, отчего зависит успех проекта, сама.
– Что, и в личной жизни так? – бестактно спросил эйчар, и она совершенно спокойно ответила, что его это не касается.
Была уверена, что после этого он выбросит её резюме в корзину, но фирма как раз нуждалась в недоверчивых контрол-фриках, берущих на себя большую часть работы. И вот уже десять лет Фэй оставалась кредитным брокером, неторопливо поднимаясь по служебной лестнице. Она была озабочена скорее горизонтальным, чем вертикальным продвижением, интересуясь не столько новыми должностями, сколько числом привилегий на прежнем месте. Аналитический ум и аккуратность пришлись как нельзя кстати, поэтому она практически создала отдел под себя.
Работа брокера подразумевала личное общение с потенциальными заёмщиками, но Фэй предпочитала высылать на встречи сотрудников, а сама занималась технической организацией и оформлением сделок, сидя в центре чуткой бумажной паутины. У неё были прекрасная зарплата, приятная цифра на банковском счету и прочная деловая репутация. И Фей по-прежнему не понимала, где в чёткой схеме её жизни должно быть место доверию.
В среду Фэй встала на весы и обнаружила, что потеряла ещё десять фунтов и вылетела из клуба 333. Она ничего не стала предпринимать по этому поводу. Звонить Розмари и хвастать было глупо – вес в любой момент мог вернуться. Это всё и без того слишком похоже на чудо, и Фэй боялась сглазить. Тем более она не собиралась в ближайшее время ехать в 333, на него совсем не осталось времени. Уже со второго урока Фэй взяла за правило каждый день заниматься дома, повторяя пройденное, и это отнимало много сил. Она находила на Ютубе танго и танцевала с воображаемым Томом, без всякого смущения глядя ему в глаза. Выбирала ту музыку, которую слышала на уроках, и неизменно возвращалась к самой первой их песне. Невидимый Том становился почти осязаемым, она напевала: «Мейн идиш мейделе» и лукаво улыбалась. Кружась по комнате так, что стёкла слегка позвякивали, чувствовала себя безумной, зато к пятнице стала намного увереннее, и урок прошёл почти спокойно.
А на следующий день Мэрион, массируя её, бесцеремонно ухватила Фэй за складку на талии и засмеялась:
– Милашка, да ты подтянулась!
– Брось, Мэрион, лесть не входит в оплату. На мне по-прежнему висят сто семьдесят фунтов жира.
– Эй, Фэй, я никогда не вру тебе, заметила? – Мэрион слегка обиделась. – Когда ты плоха, я так и говорю: Фэй, ты в жопе! А теперь оттуда явно выглядывает твоя голова. Да, похудела ненамного, но это потому, что жир лёгкий, а мышцы тяжёлые. Явно подкачала кое-что и уменьшилась в объёмах. Приедешь домой, обмерься. И вот что… Подумай, чтобы немного заняться верхом – руки там, пресс. Ничего такого, что могло бы тебя убить, но хотя бы повороты, скручивания, отжимание от стены. И погугли уддияну бандху.
– Это вообще какие звуки ты сейчас издала, Мэрион?
– Деревня ты, напишу на бумажке.
Фэй пару раз превысила скорость, возвращаясь домой. Отыскала в ящике портновскую ленту и приступила к измерениям. Лента порядком деформировалась, потому что Фэй имела обыкновение зверские её растягивать, чтобы выиграть хотя бы дюйм. Но даже с учётом погрешности она поняла, что потеряла пару размеров. Менее чем за три недели и практически не голодая – здоровье при всём желании не позволяло ей пропускать приёмы пищи.
Фэй не выдержала и расплакалась. Всё это время она не разрешала себе энтузиазма, зная, как жестока физиология, но сейчас впервые начала надеяться. И на то, что тело её изменится, и что прогноз доктора Гриффина не сбудется. И что жизнь наконец даст ей что-нибудь из того, чем Фэй никогда не обладала. Например, немного любви.
Изведя изрядно количество платочков клинекс, Фэй успокоилась и начала строить планы. Первым делом завтра она разберёт гардеробную.
