Как у всякой женщины с лишним весом, у неё была одежда как минимум трёх размеров и ещё несколько тряпочек, имеющих сентиментальную ценность – вроде штанов шестнадцатого, в которые теперь она могла только заглянуть. Фэй давным-давно из них выросла (как дипломатично выражалась), и немудрено, ведь они были ей впору ещё в школе. Берегла эти брюки потому, что однажды, незадолго до смерти, отец похвалил то, как они сидят на ней.
Потом вес только рос и колебался незначительно. Благодаря диетам и вялым тренировкам её одежда иногда откатывалась на пару размеров, но скоро снова возвращалась к прежним цифрам, а затем ещё увеличивалась. И всё-таки Фэй не оставляла надежд, храня в шкафах залежи балахонов и двадцать шестого, и двадцать четвёртого, и двадцать второго.
В принципе, широченные одеяния не нуждались в точной посадке по фигуре, но некоторые пиджаки, купленные в светлые периоды, Фэй жалела и не выбрасывала. Сейчас она не собиралась выкидывать ни самых маленьких, ни самых больших вещей, но твёрдой рукой забраковала всё, что хранило следы износа. Она любила влезть в одну и ту же тряпку и носить постоянно, и только офисный этикет вынуждал иметь по пять комплектов одежды, которые чередовались из месяца в месяц. Сотрудники беззлобно хихикали, что день недели всегда можно определить по костюму Фэй, но в целом отлично её понимали. Она просто закрыла для себя тему тела, одежды и внешности вообще.
И теперь Фэй придирчиво разглядывала ткань и если видела где-то катышки, невыводимые пятна или крохотные дырочки, с удовлетворением выбрасывала всё, чем так долго пользовалась. Конечно, был ещё новомодный принцип избавляться от того, что «не приносит радости», но с таким подходом Фэй пришлось бы отправить на помойку абсолютно всё, включая себя саму… Хотя танго она бы теперь оставила.
Затем Фэй перешла к полкам с бельём, и тут ей стало по-настоящему тяжело. Ни одно самое уютное платье не стоит хорошего лифчика, превращающего бесформенное вымя в некоторое подобие женской груди. А панталоны и лосины, которые не врезаются, но и не скатываются с необъятного живота? Таких были единицы из десятков, а может, и сотен. Фэй до сих пор обдавало жаром, когда она вспоминала, как жарким летним днём второпях выскочила из дома в новых неудобных трусах и сразу поехала на деловую встречу. Уже выйдя из машины, почувствовала неладное – трусы неотвратимо ползли вниз, изредка задерживаясь в складках. Но они, к несчастью, были шёлковыми и прекрасно скользили. Фэй пришлось передвигаться короткими перебежками, забиваясь в углы и подтягивая бельё через одежду. В конце концов умудрилась найти в незнакомом здании туалет и с облегчением сняла чёртову тряпку. На встречу из-за этого недопустимо опоздала и потом ёрзала на стуле, опасаясь, что на юбке появится пятно от пота. Если ад существует, то люди там вечно испытывают тревогу и стыд того градуса, который пришлось пережить Фэй.
Проблема с лифчиками существовала с детства. Грудь неудержимо росла, и Фэй попросила у мамы купить ей топик для спортзала. Но миссис Гейз внезапно упёрлась:
– Это ещё зачем? Нечего сдавливать грудки, пусть растут свободно!
Подпрыгивающие на физкультуре сиськи были только частью проблемы. В жару у Фэй отвратительно потела складка под грудью, но самое неприятное – соски под тонкой тканью торчали и бросались в глаза.
С тех пор как Фэй перешла в разряд непопулярных толстушек, её дразнили и по меньшим поводам, а это и правда выглядело вызывающе. Но мама упорно не желала её слышать и отказывалась покупать лифчик. То ли пугал факт быстрого взросления Фэй – ведь это означало, что сама она неотвратимо стареет, то ли у неё были какие-то свои представления о «свободном развитии». А может просто возмущала инициатива дочери. Фэй была из тех детей, которые никогда ничего не просили. Во-первых, заботливые родители зачастую опережали её желания, а во-вторых, мама сама определяла, что носить, во что играть и чем должен питаться ребёнок. Поэтому настойчивое желание Фэй показалось матери попыткой выйти из под контроля, которую необходимо пресечь. Тут-то и прозвучала фраза о том, «что мы с отцом обеспечиваем тебя всем необходимым, а ты должна слушаться и быть благодарной».
Пожалуй, это был второй знак обрушения реальности – уютный семейный мир, полный любви и заботы, внезапно стал сжиматься, превращаясь в тюрьму.
Фэй начала носить по две майки, одну потеснее, чтобы как следует сплющить грудь, а вторую посвободнее. Попробовала надеть под одежду закрытый купальник, который неплохо утягивал всё тело, но каждый раз, чтобы пописать, ей приходилось раздеваться кабинке школьного туалета догола. Фэй новыми глазами посмотрела на свой гардероб и поняла, что большая часть вещей её не устраивает. Розовые принцессины платья, короткие юбочки, тоненькие кружевные кофточки не годились для меняющегося тела. А самое главное, они не подходили к новому ощущению враждебного мира вокруг. Хотелось носить объёмные толстовки с капюшонами, безразмерные майки, длинные юбки и широкие штаны приглушённых цветов, но мама считала такие вещи уродливыми. Её яркая дочь должна ходить в яркой одежде, и точка. Иногда она отправлялась на шопинг, не взяв с собой Фэй, чтобы избежать «безобразных сцен» – так называлась любая попытка ей возразить. В результате Фэй получала наряды, не подходящие не только по стилю, но и по размеру – мама неизменно считала, что дочь меньше, чем есть на самом деле. Она просто отказывалась верить, что одиннадцатилетнему ребёнку нужен четырнадцатый размер, в то время как сама носила двадцатый и тоже худышкой не была.
Но главной проблемой оставался лифчик. Фэй дошла до того, что украла из бельевого шкафа в родительской спальне самый старый мамин бюстгальтер и постаралась перешить. Он всё-таки был сильно велик, но она прятала его в портфеле, уходила в школу и переодевалась в туалете перед началом уроков. Уродливая сбруя топорщилась под шёлковыми блузками, но Фэй упорно её носила, пока кто-то из мальчишек не ткнул пальцем:
– Смотрите-ка, у неё лифон!
У них была хорошая школа и в открытую никто никого не третировал, но слова «сисястая жируха» витали в воздухе, будто большие буквы висели над головой Фэй и загорались красным всякий раз, когда она привлекала к себе внимание. Некоторые девочки тоже носили лифчики, но их бельё, подобранное по размеру, оставалось незаметным, и никому не приходило в голову смеяться.
Проблема решилась только в её двенадцатый день рождения. Незадолго до него папа спросил, что она хочет в подарок. К счастью, мамы тогда дома не было, и Фэй, набравшись храбрости, выпалила:
– Лифчик!
Папа окинул дочь изумлённым взглядом и, кажется, впервые осознал, насколько сильно она, хм, развилась.
– Но я думал, вы с мамой как-то решаете эту проблему…
– Она не хочет покупать! Говорит, что мне рано! – Фэй внезапно оказалась на грани слёз, тщательно сдерживаемое отчаяние рвалось наружу.
– Возможно, ей виднее… – Но тут папа ещё раз поглядел на неё и кивнул. – Понял, не переживай, котёнок, я всё устрою.
Мистер Гейз очень любил свою жену, но лучше всех знал о её авторитарном характере. Поэтому в ближайшую субботу перед днём рождения он посадил Фэй в машину, сказал жене, что они едут покататься, и отправился в молл. Там они устроили такой грандиозный шопинг, что Фэй запомнила его на всю жизнь. Продавщицы в бельевой секции с некоторым удивлением смотрели на отца с дочерью, но быстро поняли задачу, обмерили Фэй и подобрали ей несколько отличных бюстгальтеров на каждый день и для спорта. В отделе для подростков Фэй помогли выбрать всё необходимое, в том числе и свободные джинсы-бойфренды. Папина кредитка крякнула, но выдержала, не зря он был банковским служащим высшего звена. С тех пор это стало их традицией на ближайшие два года – накануне дня рождения вместе обновлять её гардероб.
Разговор с мамой отец взял на себя. Вернувшись домой, он помог Фэй незаметно пронести вещи в детскую, а потом заявил, что приглашает миссис Гейз поужинать. Пока та радостно собиралась, нашёл несколько мусорных мешков и отдал дочери:
– Избавься от всего лишнего, котёнок.
За время их отсутствия она выгребла из шкафа почти все кукольные платьица, ненавистные маломерные тряпки и разложила на освободившихся полках новую одежду.
Утром мама, конечно, ахнула, когда увидела дочь в чёрной майке с черепом, но отец сжал её руку:
– Мы же договорились, дорогая! У подростков свои вкусы. – И мама смирилась.
Папа всегда умел её убеждать.
Фэй прикинула, что с того важного дня прошёл почти ровно 31 год – в следующую субботу ей исполнялось 43, они с папой ехали в магазин таким же ясным июньским днём, как сегодня, и за окнами мелькала такая же свежая зелёная листва, омытая тёплым утренним дождём. Пожалуй, пришло время возобновить традицию, поняла она. Но сначала отправила старое бельё в мусор, ненужную одежду сложила в коробки, вынесла на крыльцо и позвонила в благотворительный фонд, которому иногда помогала. Они обещали заехать за вещами уже сегодня, и Фэй со спокойной душой села в машину и поехала за покупками.
Но бурного шопинга не случилось. Фэй интересовала одна-единственная вещь. Она добралась до нужного магазина к концу дня и с облегчением увидела, что он открыт. Но синего платья в витрине не было, и у Фэй упало сердце – купили. На всякий случай всё-таки зашла. Тот же белокурый субтильный продавец складывал в стопки кофточки, разворошённые покупательницами, и приветливо кивнул Фэй:
– Добрый вечер, одну минутку, я сейчас подойду. Осмотритесь пока.
Фэй скользнула взглядом по вешалкам:
– Я, собственно, хотела только одно платье, такое синее, оно висело в витрине. Его, наверное, уже нет?
– На месте, – улыбнулся продавец. – Дожидалось вас. Мы просто сменили экспозицию. Уже несу.
Он выудил из вороха разноцветной одежды платье, и Фэй убедилась, что это оно – запахивающееся, как халат, из струящегося шёлка, с длинным поясом. Больше размером оно не стало, поэтому Фэй отказалась его примерять и попросила завернуть в красивую серебристо-белую бумагу.
– Подарок? – понимающе спросил продавец.
– На день рождения, – кивнула Фэй.
– Я положу внутрь чек, ваша подруга сможет его вернуть, если не подойдёт.
Фэй заплатила баснословную сумму и вышла, прижимая пакет к груди. Вместе с этим платьем она дарила себе новое тело и новую жизнь.
Дома не сделала попытки его надеть, чтобы не испытать разочарования. Сначала она должна похудеть ещё на размер и только тогда позволит шёлку окутать себя, войдёт в него, как в синее ласковое море.
В понедельник они с Амалией снова обедали вместе и безо всякого смущения сплетничали о преподавателях.
– Они там все красавчики, – смеялась Амалия, – и наши дамы от них без ума. Тебе нравится твой Том?
– Хорошенький мальчик, – небрежно ответила Фэй. – Но жиголо не по моей части.
В глубине души ей стало неловко за уничижительную реплику, ведь Том сделал для неё столько хорошего. Он, по сути, становился самым важным мужчиной в её нынешней жизни, хотя и в несексуальном смысле. Во-первых, помогал ей измениться, а во-вторых, других мужчин поблизости всё равно не было, если не считать доктора Гриффина. Но Фэй слишком боялась показаться смешной, чтобы признать вслух его значение.
– Ты чересчур серьёзна, дорогая! Знаешь выражение «Танго – это любовь на три минуты»? Без лёгкой очарованности танца не получится.
Амалия так раскраснелась, что Фэй с удивлением посмотрела на неё.
– А ты и твой Линн…
– О, почти ничего такого! Но понимаешь, обольщать – часть их работы. Чтобы женщина в нашем возрасте, – тут Амалия себе немного польстила, ей-то было около пятидесяти, – решилась на что-то новое, на определённые нагрузки и регулярные занятия, ей нужен дополнительный стимул. Не только желание танцевать, но и маленькая влюблённость, сладкий флирт на грани фола. Да все через это проходят. Втрескиваются поначалу в преподавателей, а потом те аккуратно переводят фокус внимания на танго. А коготок меж тем увяз – ты уже привыкла ходить на уроки.
Амалия внезапно погрустнела, сняла очки в тонкой оправе и принялась протирать их салфеткой. Морщинки в уголках глаз и губ стали заметнее, и Фэй поспешила заполнить неловкую паузу:
– Думаю, ничего такого не произойдёт, я не слишком романтический объект даже для невинного флирта.
Амалия улыбнулась.
– Ты давно не смотрелась в зеркало, Фэй. Хорошеешь на глазах. Расслабляешься, и будто цветок в тебе распускается.
Фэй смутилась и сменила тему, она стала слишком интимной для разговора с коллегой.
Но на уроке была задумчива, с подозрением поглядывала на Тома – не пытается ли он её соблазнить, чтобы обеспечить себе работу на год вперёд? Ничего такого не заметила. Он оставался галантным ровно настолько, насколько требовали церемонные ритуалы танго, не пытался ущипнуть за задницу и вообще не уделял её обильным прелестям особого внимания. В глаза глядел, это да. Так глядел, что Фэй иногда краснела. Но взгляд к делу не пришьёшь, хотя нынче харрасментом считается даже пристальное рассматривание.
Они танцевали тревожное и слишком быстрое «Либертанго», когда Том вдруг остановился и слегка встряхнул её:
– Так, Фэй, это невыносимо!
Она испугалась, но не удивилась. Странно было только то, что он так долго продержался – её неуклюжесть и неповоротливость в самом деле были невыносимы. А Том тем временем продолжал:
– Прекратите бояться! Если вы танцуете, вы не можете ошибиться. Не вспоминайте заученные движения, слушайте музыку и двигайтесь так, как она требует. И так, как вы чувствуете. Что вы чувствуете сейчас?
– Стыд, – неожиданно для себя ответила Фэй.
– Что ж, в этой музыке есть и стыд. Везде, где есть страсть, бывают и смущение, и отчаяние, и печаль. Слушайте мелодию и танцуйте под неё.
– Но я не умею… Мы выучили слишком мало движений, чтобы начать, – пробормотала Фэй, но Том посмотрел на неё с таким изумлением, что она замолчала.
Фэй уже достаточно измучилась, чтобы ему подчиниться. Она прикрыла глаза и попыталась найти в музыке нужное состояние. Не осталось сил держаться и выглядеть хорошо, поэтому она позволила своему телу двигаться так, как оно чувствовало. Возможно, она выглядела уродливо и жалко, но это был её первый настоящий танец.
В среду весы опять обрадовали.
Фэй прислушалась к совету Мэрион и начала делать зарядку утром и вечером. И уддияну бандху погуглила. Эта странная йогическая практика состояла из нескольких дыхательных упражнений и вроде бы обещала, среди прочего, укрепить внутренние органы и уменьшить количество висцерального жира. Фэй относилась к таким вещам скептически, но внимательно прочла руководство и добросовестно тратила полчаса перед едой, чтобы хитрым образом задерживать дыхание и считать до ста восьми, напрягая какие-то неведомые мышцы. Поначалу её хватало секунд на двадцать, потом она задыхалась и начинала сначала. Но постепенно Фэй справлялась всё лучше, и, кажется, живот немного подтягивался… Но не хотелось бы обольщаться впустую, поэтому списала эффект на своё богатое воображение.
А ещё Фэй вспомнила фразу Амалии и внимательно посмотрела на себя в зеркало.
Тщательно подкрашенные золотистые волосы, серые глаза, аккуратный нос, гладкая кожа и чёткая линия губ. Неплохо, если не обращать внимания на то, что ниже подбородка. Она обладала приятным и не слишком полным лицом, которое могло принадлежать более худой женщине. Иногда Фэй представляла, какой красавицей её задумывала природа, но тело всё испортило. В такие моменты она ещё больше его ненавидела, но сейчас почувствовала только грусть и надежду. Пленную принцессу необходимо расколдовать и освободить из темницы. Иона должен вылезти из туши кита. Скульптору придётся вырубить Афродиту из мраморной глыбы. А ей нужно меньше жрать, брать себя за толстую жопу и тащить на танго.
Она нашла страничку Тома в Фейсбуке и долго листала ленту вглубь. Рассматривала фотографии с милонг- и танго-турниров, видеозаписи выступлений.
Он появлялся с разными партнёршами, некоторые из них, очевидно, были его клиентками, немолодыми и неспортивными, другие выглядели профессиональными тангерами. Но каждую он обнимал с одинаковой нежностью и силой.
Фэй провела несколько часов, пытаясь вычислить, с которой из них он фотографировался чаще, с кем танцевал более страстно, чем с прочими. Прошерстила список его друзей, нашла среди них дам, отмеченных на фото. Прочитала поздравления с праздниками, комментарии к постам, проанализировала лайки. Увидела игривые сердечки от Амалии и решила впредь не слишком с ней откровенничать. Зашла на странички самых настойчивых поклонниц, проверила фото, возраст и семейное положение. Затем проделала те же изыскания в его Инстаграм, отметив, что он подписан на десяток фитоняшек, помешанных на собственных задницах и прессах.
Аналитический ум Фэй мог обнаружить связи между всплеском моды на удаление комков Биша и колебаниями цен на акции Теслы, но в случае предполагаемых девушек Тома логика отказывала. Все они были привлекательнее неё, и ни одна из них его не стоила.
Фэй убила на эти исследования целый вечер, чувствуя себя одновременно старой глупой коровой и ревнивой школьницей. Но нет, она не влюблена. Просто любопытно.
Фэй обнаружила, что танго поселилось у неё в голове – как будто радио в машине научилось принимать некую волну, которая теперь пробивается сквозь все прочие каналы. Так и у неё появился постоянный фон, время от времени врывающийся в повседневные мысли. Вдруг посреди прогулки тело начинало вспоминать музыку или во время деловой беседы мимо проносился обрывок мелодии. Тогда её подхватывал ритм, и она с трудом удерживалась, чтобы не сделать пару танцевальных шагов или игривых движений бёдрами, не повернуть голову с поднятым подбородком так, как учил Том.
Чем ближе было очередное занятие, тем сложнее и бессмысленнее становилось бороться с музыкой, и когда Фэй приезжала в клуб и выбиралась из машины – её тело уже танцевало.
Предпоследнее занятие из восьми оплаченных проходило непринуждённо. Фэй уже решила для себя, что продлит абонемент, а Том, казалось, ни о чём таком не беспокоился. Он чуть усложнил задачу, увеличив темп, но внимательно следил за состоянием Фэй. При регистрации ей пришлось внести некоторые медицинские данные, чтобы преподаватель мог рассчитать безопасную физическую нагрузку. В принципе, Фэй подписала отказ от претензий, но мёртвая клиентка не украсила бы репутацию клуба.
В её анкете Том вычитал ещё кое-что.
Урок уже близился к концу, и Том включил последнюю композицию. Фэй вздрогнула – зазвучала та самая «мейделе», с которой началась их история. Том осторожно повёл, склонился к её уху и сказал:
– Фэй, сорока принесла на хвосте, что у вас завтра день рождения.
«Думаю, год рождения она тебе тоже принесла?»
– С некоторых пор я не слишком рада этому дню.
«Если быть точной, с четырнадцати лет».
– Я хотел бы поздравить вас, но заранее не принято. А завтра у вас наверняка вечеринка с друзьями.
«Конечно, Netflix и холодильник мои самые лучшие друзья».
– Спасибо, Учитель.
– Как насчёт того, чтобы пообедать вместе в воскресенье и отметить это дело?
Фэй подняла на него взгляд, и губы её опасно дрогнули.
«Алё, малыш, не надо таких жертв, я всё равно заплачу за твой сраный абонемент».
Сдержалась и ничего не сказала, всё ещё не желая его оскорблять. Но Том что-то понял по её взгляду и заговорил горячее обычного:
– Не думайте плохого, Фэй. Я дорожу нашим общением. Вы храбрая и сильная женщина, для меня честь разделить с вами праздник, серьёзно. А ещё вы умная и весёлая, мне хорошо с вами. Что скажете?
«Чёрт. Чёрт. Чёрт. “Твою мать” я скажу».
– Я согласна, – скромно ответила Фэй.
Кажется, после этого она всё время танцевала. Когда возвращалась домой, когда спала ночью, когда утром лежала на столе у Мэрион, гуляла по парку и выбирала платье на завтра. Внутри себя она кружилась и пела. День рождения пролетел почти незаметно, она даже не устроила праздничную пирушку – всё завтра. Ответила на поздравления в Фейсбуке и легла спать пораньше.
Том предложил заехать за ней, но она отказалась – неизвестно, какая у него тачка, вдруг Фэй не поместится? В её собственной машине были шикарные вращающиеся сиденья, можно открыть дверцу, нажать на кнопку, кресло повернётся и она выскользнет наружу почти изящно, насколько это возможно для бегемота. Фэй по привычке насмехалась над собой, но знала, что двигается гораздо легче, чем раньше, и в этом была огромная радость. Да, тело тревожило. Требовало еды, болело, колени ломило, лёгким часто не хватало воздуха, сердце всё время пыталось куда-то сорваться. Накатывала тошнота, а во рту бывало сухо, как в пустыне. Если хоть раз пропустить свои таблетки от диабета – мало не покажется. Но сквозь привычную боль она всё равно чувствовала радость. В ней поселились новая свобода, невиданный доселе кураж, разрешающий быть странной, смешной, некрасивой или прекрасной – такой, как она себя ощущала, а не такой, как должна выглядеть некая усреднённая женщина её возраста и комплекции.
