– Зоечка, все знаю, но ничего поделать не могу. – Так и не надев униформу, Марина повернулась к начальнице и уставилась ей в глаза. Говорила честно, как обычно. Только так можно было достучаться до людей.
– Он же совсем одинокий, слова молвить не с кем, приходит сюда, чтобы пообщаться!
– Если так будет продолжаться, я буду вынуждена лишить тебя премии, – бесцеремонно перебила Зоя подчиненную, стараясь не пропускать через себя ее аргументы.
В глубине души она тоже была жалостливой и тоже сочувствовала одинокому старику в побитом молью пальто, приходившему в их магазин каждый день, чтобы немного поболтать с кассиром. Но она не могла позволить себе жалость, ведь в ее случае она измерялась в денежном эквиваленте. А для нее каждая копейка могла стать вопросом жизни и смерти.
Марина ничего не ответила, молча повернулась к шкафчику и достала униформу.
– Марина, – неожиданно промямлила Зоя в несвойственной ей оправдательной манере, – я ведь не хочу тебя денег лишать, я в курсе всего, но что делать, такие правила.
– Я знаю, Зоечка, и не сержусь, – натянув униформу, Марина снова повернулась к начальнице и улыбнулась.
Та несколько минут поколебалась, думая добавить еще что-то к уже сказанному, но затем молча вышла, а Марина, выскочив в курилку, где быстренько выкурила одолженную сигарету и перекинулась парой слов с коллегами, начавшими охать и ахать над ее раскрасневшимися руками, отправилась на рабочее место.
Проверила крошечные шпаргалки с номерами товаров без штрих-кода, поправила бумажку с датой рождения, от которой отсчитывается возраст тех, кому можно продавать алкоголь с сигаретами, и извечный призыв «ПРОВЕРЬ ДОКУМЕНТЫ», который Зоя лично раздала каждому кассиру, хотя Марина в этом напоминании и не нуждалась. Она была самым «старым» сотрудником, можно сказать, мастодонтом. Обычно люди здесь надолго не задерживались: уж слишком нервной была работа. А те, кто был достаточно стрессоустойчив и настойчив, вроде Зои, начинали двигаться дальше.
Но Марине продвигаться по службе мешал характер. Вздохнув, она улыбнулась самой себе в крошечное зеркальце, прикрепленное с ее стороны кассы. Время от времени она кидала в него взгляд, чтобы удостовериться в том, что выражение ее лица приветливо и она не забыла про улыбку.
День покатился своим чередом. Завернуть в целлофан молочные продукты, чтобы не испачкали другие покупки, перепроверить ценники за ребятами из мясного и рыбного (иногда путают название товара), пересчитать пирожки и булочки за кондитеркой, спросить паспорт у подозрительно юных покупателей с бутылкой алкогольного напитка (при этом не перепутать коктейль и энергетик).
Снова спросить паспорт, но в этот раз у измученных жизнью женщин средних лет и заметить, как вспыхивают щеки и радостно зажигаются глаза.
И приготовиться ждать клиента, по чьей вине она в этом месяце останется без премии. По Петру Никаноровичу можно было сверять часы. Ровно в полдень пожилой мужчина в потрепанной жизнью и временем одежде появлялся в супермаркете. Брал традиционную бутылку свежего кефира, сладкий творожок, буханку хлеба и немного сыра. Раз в несколько дней разбавлял экономный набор упаковкой сметаны и куриной грудкой. Марина сочувствовала старику – на пенсию не разбежишься – и неизменно пробивала для него по социальной карте скидку «раннего покупателя», хотя та как раз в полдень и заканчивалась. Марина подозревала, что Зоя догадывается о ее мелком нарушении, но молчит, за что была благодарна.
Петр Никанорович, сколько Марина его помнила, всегда выглядел изможденно: запавшие щеки в синеватых прожилках, которые не скрывала даже седая щетина; ввалившиеся глазницы, из которых он взирал на мир пугающе черными глазами; глубокие морщины, прорезающие лоб словно пиратские шрамы. Старик был похож на человека, резко сбросившего вес и так не вернувшегося в форму. Марина всегда старалась вручить ему листовку с предстоящими акциями и рассказать о том, что выгодно купить именно сегодня, но, казалось, Петра Никаноровича совсем не тревожила еда и все мирское. Единственное, в чем он нуждался, был внимательный слушатель. Каждый день он рассказывал Марине одну и ту же историю. Историю, которую она слышала уже тысячу раз.
– Здравствуйте, Мариночка, как ваши дела? – откашлявшись, традиционно поинтересовался Петр Никанорович, подходя к кассе, чтобы оплатить свои нехитрые приобретения.
Одетый в зимнее пальто, уже давно зиявшее прорехами и утратившее свой первоначальный цвет, выглядел старик устрашающе. Пожалуй, единственное, что не давало спутать его с маргиналом, были чистота и отсутствие запаха. Старик был очень аккуратен и не вызывал чувства брезгливости.
– Все хорошо, Петр Никанорович, – бодро отрапортовала Марина, бросая встревоженный взгляд за спину постоянного покупателя.
Там маячил мужик с тележкой, загруженной сверх меры. Он пытливым взглядом окидывал кассы, решая, куда же ему направиться. Марина очень надеялась, что он отправится к ее коллеге – Заре, но та в этот момент терпеливо объясняла мальчишке, почему не может продать ему алкоголь без паспорта. Нахмурившись, мужик кинул быстрый взгляд на скудный ассортимент Петра Никаноровича в наивной надежде, что тот долго не задержится возле кассира, и направил тележку к кассе Марины. Та подавила вздох – лишения премии не избежать.
– А как вы поживаете? – стараясь прогнать грустные мысли и не глядя на подошедшего мужчину, поинтересовалась Марина.
– Прошло двадцать лет и восемьдесят четыре дня с того момента, как Эллен меня покинула, – покачал головой Петр Никанорович, – я ненавижу этот счет, Мариночка. Каждый день напоминает мне о том, что я выторговал время у судьбы. Выторговал, но не понятно, для чего. Я ведь ничего больше в своей жизни не совершил – не родил детей, не спас кому-то жизнь. Зачем было оставлять меня в живых? Чтобы я мучился?
– Возможно, вы и сами не знаете или не заметили, как сделали что-то хорошее? Или, возможно, еще сделаете, – наплевав на все, Марина успешно игнорировала взгляд мужика, уже успевшего оперативно выложить товар на ленту и начавшего в нетерпении переминаться с ноги на ногу, а также замаячившую у него за спиной холеную женщину, явно заскочившую в магазин на несколько минут, чтобы перехватить какой-то презент.
– Мужчина, вы меня не пропустите? Мне только коробку конфет пробить, – хрустальным голосом поинтересовалась женщина, кивнув на внушительную коробку швейцарского шоколада, уже довольно продолжительное время томившуюся на полке и отпугивавшую местных жителей заоблачной ценой.
Мужик окинул ее оценивающим взглядом и молча кивнул. Женщина проскользнула мимо него и встала за спиной у Петра Никаноровича, крепко прижимая коробку к груди, словно готовая в любой момент отразить нападение. Марина грустно улыбнулась: попроси она мужика об аналогичном одолжении, наверняка в ответ услышала бы, что он торопится и пропустить никак не может.
– Нет-нет, Мариночка, ничего такого. – Старик тем временем не замечал происходящего вокруг и сгущающиеся над Марининой головой тучи.
Неспешно сложив продукты в потертую матерчатую сумку, с которой он всегда ходил за продуктами, пожилой мужчина дрожащей рукой начал искать в кошельке необходимую мелочь.
– Знаете, в юности я был убежденным атеистом, но вот теперь, когда конец все ближе, я начинаю верить в Божий промысел. Это Бог меня карает за мои грехи. Оставил в живых, чтобы я страдал и мучился ежедневно. А я слишком слаб и нерешителен, чтобы положить этому конец, – пожаловался он, ища сочувствия и оправдания и не находя его, потому что чувство вины слишком глубоко укоренилось внутри. Пустило густые вековые корни, проникшие в душу и сердце и ставшие их неотъемлемой частью. Реши кто сейчас это чувство вырвать, ему пришлось бы убить старика.
– Петр Никанорович, ну не верю я в такое жестокое наказание! – решительно отмела его предположения Марина, игнорируя острые взгляды, которые посылали в ее адрес и мужчина, и женщина. – Вы что, серийный убийца?
– Нет, что вы, Мариночка, я за всю жизнь и мухи не обидел, в прямом смысле этого слова, – вздохнул Петр Никанорович, тихонько перебирая губами и считая вслух, собирая нужную для оплаты сумму, – но, знаете, не обязательно убивать кого-то, чтобы тяжело согрешить. Список грехов человеческих весьма разнообразен.
Выпустив из вида торопящихся покупателей, Марина задумчивым взглядом окинула давнего знакомца. Слова про грехи и вину были чем-то новеньким. Обычно Петр Никанорович ограничивался горестным отчетом срока своего одиночества, словно внезапно сошедший с ума метроном, забытый в парадном зале старого дома на покрывшемся пылью старом рояле. Немного посетовав на жизнь и не дожидаясь ее ответа, старик неизменно желал ей хорошего дня и брел дальше. Про то, что его терзает чувство вины, Марина услышала впервые и попыталась окинуть старика свежим взглядом. Что-то случилось?
Выглядел Петр Никанорович хуже обычного: совсем отощал, сгорбился, словно грехи тянули его к земле. Глаза покраснели и слезились. Марина почувствовала острый укол жалости.
– Ну знаете, если бы Бог всех наказывал за грехи, мы бы жили в прекрасном мире. А так не бывает, что бандиты живут счастливо и процветают, а человек, может быть, и совершивший какую ошибку, медленно умирает и ни в чем не находит радости. – Марина протянула руку и погладила обтрепанный обшлаг рукава стариковского пальто.
– Девушка, вы скоро? – с легким презрением и нетерпением в голосе поинтересовался мужик, обменявшись с холеной женщиной понимающими взглядами.
– Что бы ни произошло, – мягко продолжила Марина, игнорируя бестактную реплику и нетерпеливых покупателей и полностью сосредоточиваясь на Петре Никаноровиче. Похоже, сегодня бедолаге помощь была нужна больше, чем когда-либо, – я уверена, что ничего ужасного вы не сотворили.
– Вы просто ничего не знаете, Мариночка, просто ничего не знаете, – покачал головой старик, борясь со слезами. – Все эти двадцать лет и восемьдесят четыре дня я чувствую себя проклятым Агасфером, бредущим в одиночестве и не находящим покоя.
– Девушка, здесь, вообще-то, еще люди, – холеная женщина решила поддержать нагруженного мужчину.
– Я пойду, Мариночка, мешаю, – засуетился Петр Никанорович. Его руки дрожали сильнее обычного, и он не справился с монеткой, которую держал в руках. Та упала на ленту и с громким звоном покатилась по металлическому покрытию. Марина автоматически протянула руку, схватила беглянку и протянула старику.
– Никому вы не мешаете, – громко заявила она и строго взглянула на нетерпеливую покупательницу. – Женщина, я обслуживаю клиента, подождите, пожалуйста.
– А что у вас с руками? – задохнулась та, проигнорировав выпад Марины. – Вы что, больная? Где тут у вас администратор? Немедленно вызовите! Мало того что треплешься сидишь, так еще и заразу разносишь!
– Женщина, пожалуйста, не нужно мне хамить. Я ведь с вами на «ты» не переходила, – не выдержав, все-таки взорвалась Марина, уже понимая, что горько об этом пожалеет.
?
– Ох, Марина-Марина, подведет тебя этот дед под монастырь, – осуждающе покачала головой повар Зина, не забывая положить на поднос Марины вторую булочку к чаю. На обед та вышла раньше, выслушав разнос от Зои и объявление о том, что премии в этом месяце у нее не будет.
– Да ни причем тут дед, – буркнула Марина и кивнула Зине в знак благодарности. – Надоели эти фифы – хозяйки жизни. Две минуты подождать не могут. Ну что у нее случится-то за две минуты? Мир остановится? А для Петра Никаноровича это, может, единственная возможность поговорить с кем-нибудь!
– Да влюблен в тебя этот Никанорыч. Смелости хватило бы, так пришел бы с предложением, – это Танька, вечная пересмешница, хихикает. Не удержавшись, Марина улыбнулась, и дурное настроение испарилось. Взяв поднос и подмигнув Зине, она присоединилась за столиком к подруге.
– Глупости говоришь, – покачала она головой, – просто одинокий человек.
– Ну да, ну да, ты гляди, а то, может, еще раз замуж выйдешь, – снова хихикнула Татьяна, принимаясь с удовольствием наминать свежий суп, сваренный Зиной для сотрудников, – а то сейчас модно мужичков постарше в мужья брать.
– Был бы олигарх какой, так и за девяностолетнего не грех. – Это Нина кинула рядом с ними пачку сигарет и зажигалку, чтоб никто место не занял, а сама направилась к Зине за своей порцией. Столик, за которым обедали Марина и Таня, неизменно пользовался популярностью: здесь всегда было весело и душевно, поэтому и желающих отобедать с «девчатами», как ласково называли подружек-хохотушек сотрудники, всегда была масса.
– Ну нет, девяносто – это ты загнула, – сморщилась Танька, тихонько стреляя из пачки Нины сигарету. – Что с ним делать-то?
– Ничего не надо делать, и так хорошо! Помрет быстро, – захохотала Зина, и к ней присоединился весь обеденный зал, начинавший потихоньку наполняться людьми.
Плохое настроение улетучилось, как не бывало. Марина с аппетитом доела котлеты с вермишелью и оглянулась на Зину. Та кивнула, поняв подругу без слов. Каждый день она собирала для Марины небольшой тормозок из того, что осталось недоеденным, понимая, что подруге нужна помощь в еще одном благом деле.
– Да бросьте вы, девочки, – благодушно проворчала Марина, откидываясь на спинку стула и с удовольствием приступая к десерту – вишневому компоту и свежим булочкам, одну из которых она, впрочем, тут же завернула в салфетку и спрятала в карман униформы, – просто он одинокий человек, жаль мне его.
– Да мне тоже, – неожиданно поддержала подругу Таня, работавшая в мясном отделе и отвешивающая Петру Никаноровичу одну куриную грудку раз в три дня. – Интеллигентный дядечка такой, вежливый всегда, пару раз даже приятные слова написал в книге нашей. Вот прям такой он… – Татьяна задумалась, ища подходящее слово, – из благородных, что ли. А ты знаешь, чем он вообще по жизни занимался?
– Понятия не имею, – пожала плечами Марина, – но мне кажется, он был учителем. Речь грамотная, и голос хорошо поставлен.
– Эх, лучше б был актером каким, – пробасила с набитым ртом Нина. – Что с того учителя взять? Пенсии копеечные.
– Да ничего я брать не собираюсь, – снова запротестовала Марина.
– Ну ты посмотри на нее, мужиками разбрасывается, – не удержавшись, Зина снова включилась в беседу, воспользовавшись краткой паузой между клиентами. – Такая уж наша бабья доля: после сорока только мумии и смотрят. Хотя тебе чего жаловаться, у тебя-то вообще-то муж есть.
– Ага, муж, – легко кивнула Марина соглашаясь, – объелся груш.
При мысли о муже стало тоскливо. Залпом допив компот, Марина кивнула подругам и, отказавшись от традиционной послеобеденной сигаретки, вернулась в зал, к покупателям.
– Зина-Зина, – покачала головой Таня, относя грязную посуду к мойке.
– Ну чё, Зина, виновата я, что она со своими мужиками разобраться не может? – буркнула повариха, ловким движением кладя порцию макарон на тарелку охранника Максима и отвечая на его тоскливый взгляд: – Добавки сегодня не будет!
?
– Так, стоп! – резко распорядился Борис и поднял руку вверх, прекращая игру. – Ты почему такая рассеянная?
Вместо ответа Кира опустила голову.
– Иди сюда, – приказал тренер, – в таком настроении мы далеко не уедем. Что случилось? Выкладывай!
– Да ничего, Сергей Валентинович двойку влепил. – Кира решила не юлить, зная, что Борис все равно добьется правды. Тот нахмурился. С самого начала у них с Кирой была договоренность: до первой серьезной победы на международном соревновании учеба не должна страдать от тенниса.
– Двойку? – кратко переспросил Борис, подталкивая Киру продолжить рассказ.
– Да, за то, что уснула на уроке. – Девочка отвела взгляд и уставилась на носки новеньких кроссовок, которые Борис без лишних объяснений презентовал ей сегодня утром, объяснив это рабочей необходимостью. Кира коротко сказала: «Спасибо» – и всю послеобеденную тренировку носилась как на крыльях, не замечая усталости (так ей казалось). Но ее заметил Борис.
– Кира, ты же в курсе, что у нас впереди национальный турнир?
Вместо ответа Кира кивнула.
– Я видел Аню на последнем матче, – без лишних сантиментов продолжил Борис, – на зимних каникулах она была во Франции в теннисной академии Муратоглу.
Кира быстро взглянула на тренера, и у того на секунду перехватило дыхание. Худенькая до синевы: наверняка не доедает. Потертая футболка и растянутые штаны, под ними – костлявое тело. Синяки под глазами. Ее бы к доброй бабушке в деревню да на парное молоко и домашние пироги, может, хоть немного стала бы похожа на человека. Но бабушки в деревне у нее нет, а у матери нет средств на парное мясо и домашнее молоко. Поэтому то, что он собирается сейчас сказать, вдвойне жестоко, но выбора у него нет: на таких высотах спорт добрым и сочувствующим не бывает.
– Так вот, академия дала Ане очень многое, в частности возможность сыграть с сильными соперниками из другой системы. На своих она уже достаточно потренировалась, как и ты. Ты ведь в стране всех знаешь и всех успешно побеждала, включая Аню. Но она сейчас сильнее только потому, что смогла поиграть с иностранцами. Это то, чего тебе очень не хватает, Кира. Ты можешь быть гениальным игроком, но без сильных спарринг-партнеров далеко мы не уедем. На данный момент тебе в рамках страны просто некуда двигаться. Как и Ане, тебе нужно набить руку на иностранцах, это выведет тебя к чемпионату на нужный уровень. И в идеале лагерь тебе нужен уже на этих каникулах.
Он подошел к объемной сумке, оставшейся еще с прежних, чемпионских времен. Пожалуй, единственная вещь кроме ракетки и формы, которую он оставил из прошлой жизни: уж больно удобной она была. Фирменный красный цвет давно выцвел, а ткань на сумке порядком поистрепалась, как и его собственная жизнь, но Борис все не решался расстаться с верной подругой, прошедшей с ним столько испытаний. Собственно, других друзей-то у него и не было.
Из бокового кармана, который он расстегнул с большой осторожностью, Борис достал распечатку с информацией о лагере, в которой были указаны цены.
– Кира, – он попытался поймать взгляд девочки, – я понимаю, что сейчас речь идет о больших деньгах, но у нас наверняка есть люди, поддерживающие талантливых детей. Может, стоит обратиться в администрацию, в отдел спорта. Или же поговорить с отцом, возможно, он поддержит? Тебе очень нужен этот лагерь.
Борис протянул Кире распечатку, та, не глядя, чтобы не разрыдаться прямо при Борисе, свернула ее и засунула в боковой карман школьного рюкзака.
– Мы с мамой разберемся, – сдержанно, как взрослая, ответила она.
– На сегодня все, – немного подумав, заключил Борис. Девочка была истощена и измотана, уснула на уроке. Завтра он сам принесет на тренировку яблоки и гранаты, пусть хотя бы немного восполнит недостаток сил и витаминов.
– Придешь домой – поспи, это приказ тренера, – сурово распорядился он. – Жду тебя завтра в обычное время.
– Хорошо, – кивнула Кира.
Пожав ему руку и накинув куртку прямо на спортивную форму, она направилась к выходу из спортзала, на ходу набирая номер матери.
– Мамочка? Я уже закончила, ты дома? Хорошо, я тебя встречу на остановке, помогу с пакетами.
?
Антон, по обыкновению, ждал их возле дома. Перетаптываясь с ноги на ногу и держа в руках огромный бумажный сверток. Первой он увидел Киру и, приветливо махнув, поторопился ей навстречу. Марина автоматически отметила, что муж довольно неплохо выглядит: бодрый, подтянутый, веселый, с румянцем во всю щеку, который был не в силах скрыть даже тусклый свет фонарей, тщетно пытавшихся разогнать темноту. В нем Антон выглядел лет на десять моложе, и Марина с трудом подавила горестный вздох: время благоволит мужикам. Ведь она сама даже в кромешной тьме не тянет на двадцать пять, а вот Антон – вполне. Вот что значит человек нашел свое призвание и цель в жизни. В отличие от нее, пустившей свою судьбу под откос.
– Кируся! Как дела? – Антон быстро подошел к дочери и клюнул ее в щеку, одновременно протягивая увесистую поклажу. – Это тебе, доченька, вот, гостинцев принес. Тебе витаминки нужны, поешь.
– Спасибо, папа. – После недолгого колебания Кира все-таки взяла пакет, предварительно бросив быстрый взгляд на мать и заметив ее едва заметный кивок.
– Мариша, ты все тащишь и тащишь, давай помогу! – В любой ситуации Антон оставался джентльменом, за это она его, наверное, и полюбила в свое время.
Ей, выросшей в рабочем районе, где мужчины были не приучены открывать перед женщинами двери, пропускать их вперед, дарить цветы без повода и брать на себя часть их ноши, Антон показался чем-то сродни английского принца. И после свадьбы он ничуть не изменился. Так и оставался хорошим, милым чудаком.
– Антон, ты зайдешь? Чаю попить, – автоматически предложила Марина.
– Мариша, – привычно запротестовал муж в ответ. Но Марина уже нашла необходимые слова:
– Антош, надо хоть раз в день нормально поесть, не дело это – без горячего. Я твои взгляды уважаю, поэтому принесла тебе то, что у девочек в столовой оставалось. Все равно на выброс собирались отдать, а так всем хорошо.
Кодовая фраза «на выброс» оказала магическое воздействие на Антона. Расправив и без того прямые плечи и проведя рукой по коротким волосам, он по-военному быстро кивнул и затрусил к подъезду. Марина посмотрела на загрустившую дочь и ласково потрепала ее по плечу, прочитав нехитрые Кирины мысли. Та мрачно зыркнула на мать, но Марина ей улыбнулась и пожала плечами, призывая дочь не сердиться. Родителей не выбирают.
Спустя двадцать минут вся семья собралась на миниатюрной кухне, где Марина принялась раскладывала еду по тарелкам, предварительно ее разогрев. Антон еще раз сурово осведомился, точно ли то, что ему предлагают, должно было сегодня отправиться на помойку, и, получив утвердительный ответ, с удовольствием принялся за горячий ужин.
Кира молча последовала его примеру, но спустя пару минут Антон засуетился и, достав из кармана видавший виды телефон, включил на нем допотопную камеру и принялся снимать содержимое тарелки. Затем протянул телефон жене.
– А ну сними, как я ем.
Жизнь с Антоном научила ее не задавать лишних вопросов, чтобы избежать дополнительных травм. Марина принялась покорно снимать, как муж показательно ест на камеру. Спустя несколько минут он сделал ей знак прекратить съемку и вернуть телефон.
– Кстати, Марин, ты умница, такую тему подала. Я ведь про общепиты еще ничего не говорил, – сообщил он жене, засовывая телефон в карман потертых брюк и тщательно подъедая остатки на тарелке. – Сколько же всего там пропадает! И, насколько я знаю, остатки запрещают передавать нуждающимся. Интересно, почему? Мне стоит поднять эту тему!
– Папа, мне нужно поехать в теннисный лагерь во Францию, – тихо сообщила Кира, аккуратно заканчивая свою порцию и ставя тарелку в мойку. Обернувшись, она уставилась на отца, ожидая ответа. Тот сделал вид, что не услышал ее реплику.
– Господи, да мы же можем устроить пикет под администрацией и потребовать, чтобы все эти ваши супермаркеты, столовые, рестораны и проклятые кулинарии обязали отдавать излишки нуждающимся! Это же преступление против человечества – выбрасывать столько всего на помойку! – продолжил разглагольствовать Антон.
