Алисия Кохел "Энн и ботинок Гудмена"

Энн и ботинок Гудмена
Алисия Кохел

Энн грозит провести всё лето в городке Уиллоу-Вэлли вдали от друзей. На помощь приходят только книжки и воображение, которые толкают её на поиски одного ботинка. В глубине леса Энн находит "шалашную хижину", где происходит судьбоносное знакомство. С новым другом Энн заключает необычное пари, которое в корне меняет ход её лета.

Алисия Кохел

Энн и ботинок Гудмена

Глава 1. Приключение, которое начинается не с появления седого волшебника

Энн, чьё полное имя Шарлотта Энн Миллиган, если она что задумала, посвящала все мысли этому делу, и непременно шла до самого конца, то есть пока не достигала цели. Прошлым вечером ещё до ужина ей пришла идея проникнуть в кабинет отца и раздобыть мужские ботинки. «Да, мужские – не мальчишеские, но всё же…», – думала она, но вскоре поняла, что идея проникновения кажется слишком неправильной, что она, «вор в собственном доме?», хотя воровать она ничего не собиралась, но делать что-то за спиной у кого-то походило технически на воровство. К тому же, если её обнаружат в кабинете, где она бывает лишь тогда, когда отец проводит там долгие часы за работой, куда она наведывается, чтобы в очередной раз поглядеть на множество необычных штуковин, которые там хранятся, и послушать истории о том, как же они туда попали, соврать она не сможет, а рассказать правду устыдится. Но чтобы выяснить, зачем Энн строила планы по захвату мальчишеских ботинок, хотя ей хватило бы и одного, нам нужно вернуться в утро прежнего дня. Поморщившись от утренних лучей, проникших в комнату, Энн резко повернулась в сторону окна, и вдруг какое-то странное чувство змейкой пробежалось в ногах. Оно уже было ей знакомо. Эта змейка появлялась словно из ниоткуда, и так Энн самая первая узнавала, что она пребывает в состоянии раздражительности. С губ её сорвалось что-то вроде недовольного «ох» и рычания. Она лениво свесила ноги, поставив стопы на холодный пол, неуклюже встала и пошатнулась, но успела схватиться за консоль. На этой же консоли лежал один предмет, который и заманивал Энн скорее вернуться в постель, поэтому она поспешила умыться и запрыгнула обратно под тёплое одеяло, прихватив с собой тот самый предмет – книгу. То была история, которую Шарлотта Энн знала практически наизусть ещё с детских пор, но почему-то многим другим увлекательным историям, более подходящим для девочки-подростка, она предпочла эту.

«Запах старых, мокрых ботинок достиг каждого уголка маленькой комнаты, и теперь, медленно пробираясь сквозь щели в стенах, просигналил нескольким малышам, обитающим в них: „человек вернулся“. Они высунули свои розовые носы и в этот раз,решив, что снова унюхали сыр. Но и теперь вместо сыра им достались кусочки ржаного хлеба, которые человек положил прямо у входа в „норки“. Но как же запах? Ведь запах не обманывал, он точно указывал на то, что где-то в комнате был сыр! Мышата даже решили, что человек, должно быть, делился с ними не всем, что находил на улице. Чтобы это выяснить наверняка, нужно было следовать по сырно пахнущим следам. Поэтому грызуны шмыгнули один за другим в ботинки, но так ничего и не нашли. Уже третий день они не могли понять, что же такое творилось, и вместе с голодом начинало расти и разочарование.

– Человек прячет сыр в ботинках, но мы никогда не успеваем

его там обнаружить! – пропищал Круглый.

– К тому же сыр успевает там заплесневеть, сколько же времени он там хранится? – подхватил Длинный».

– Старые вонючие ботинки пахнут как испорченный сыр!

Энн вложила хлопковую вышитую закладку в книгу и оставила её на своей кровати, резво спрыгнула и выглянула за дверь. Когда она убедилась, что поблизости не было ни души, убедиться в этом было важно, чтобы не пришлось под чьим-то удивлённым взглядом возвращаться и переодеваться из пижамы в платье, она поскакала по светлому коридору. Из коридора повернула к лестничной площадке второго этажа большого семейного особняка, скатилась по деревянным перилам, ощущая сладость мгновения полной свободы, отчего-то ни разу не подумав, что леди должны оставаться леди, даже когда их никто не видит. Миновав пару пустых комнат на первом этаже, Энн оказалась на месте. Комнаты те в доме не играли никакой толковой роли при нынешних хозяевах, Джеймсе и Элеоноре Миллиган, родителях Энн, кроме дней, когда там можно было устроить особый приём или даже бал. Да, в них стояли какие-то вазы, на высоких окнах висели богатые занавески, а на стенах – картины, но не было в них даже мебели. И никто в эти комнаты не заходил, кроме служанок, чтобы поддерживать чистоту раз в неделю или реже, а зачем больше, спросили бы они, ведь комнатами не пользуются, и кому взбредёт в голову туда заходить и дышать пылью. Взбредало всё же Энн. Но это, конечно, никак не было связано с желанием подышать пылью. Ей нравилась атмосфера, которая там витала, включая пылинки, танцующие в солнечном экстазе. А ещё куча свободного пространства: можно было танцевать, кружиться и практически не бояться что-то разбить. Протанцевав и прокружась через две такие комнаты, она наконец оказалась там, куда и хотела попасть. Но раз уж мы заговорили о комнатах, которые Энн любила, нельзя не упомянуть библиотеку: самая особенная комната, ведь ей была отведена роль хранителя дверей во множество других миров. Когда вечером там на люстре зажигали свечи, а из окна виднелась луна, тогда и выползали на стены тени, словно призраки, не нашедшие покой в загробном мире.

– Теперь они проводят всё своё время там, в библиотеке, ведь им нужно хоть как-то занять свою однообразную вечность, – как-то рассказывала Энн маме, увлечённой рисованием очередного натюрморта. – Вот и я так же.

– Что ты, дорогая? – не отрываясь от картины спросила Элеонора Миллиган.

– Я пытаюсь занять своё время книгами, и кажется мне оно таким же невыносимым, как бесконечная загробная жизнь этим духам.

– Разве ты не говорила, что книги – одна из самых прекрасных вещей на свете?

Элеонора Миллиган почему-то никогда не говорила своей дочери то, что обязательно сказали бы другие мамы: «Никаких духов не существует, Энн, ты же знаешь», или «что за несусветную чушь ты несёшь, хватит выдумывать глупости, займись делом!». Она считала, что говорить так было бы немудро, ведь её дочь на самом деле не верила, что библиотека населена душами умерших людей, которые почему-то предпочли проводить свою вечность именно там. Сама же Элеонора верила, что воображение нужно развивать с самого детства и не прекращать это дело даже в зрелые годы.

Если бы нам позволено было подглядеть за этой молодой женщиной, а нам позволено как раз благодаря воображению, мы бы увидели в меру высокую, стройную леди, с элегантно убранными каштановыми волосами и лишь двумя короткими прядками, спадающими на лицо белое, как фарфоровая чашка, с глазами цвета сухой зелёной травы, обрамлёнными чёрными ресницами. Её поза за мольбертом была выразительная, но вдумчивый вид больше походил на вид учительницы, высматривающей ошибки в работе ученика, чем художника, оценивающего свою незаконченную работу. В этой даме невозможно было увидеть ничего топорного или деревенского, ни в том, как она передвигалась по комнате, ни в тоне или громкости голоса, ни даже в мимике, которая на самом деле принадлежала девушке очень эмоциональной и деревенской. И так как Элеонора мечтала в годы Энн обо всём, что Энн имела благодаря своим родителям, она не могла понять, как жизнь девочки, которой не нужно с первыми лучами солнца начинать работу по дому и на ферме, какой бы бедной эта ферма ни была, ухаживать за большим семейством из младших братьев и сестёр и между делом успевать учиться, как эта жизнь может быть невыносимой. Но если бы знала она, что юную Элеонору и Энн объединяли ночные грёзы о жизни так сильно не похожей на ту, в которой им приходилось просыпаться каждый день!

– Да, книги прекрасны. Но, мама, ведь однажды книга заканчивается, а вместе с ней заканчивается и день, и я осознаю в очередной раз, что за окном всё то же дерево, меняются лишь его наряды.

– Что ты этим хочешь сказать, Энн? – она вела беседу, не отрываясь от картины.

– То, что я не вижу мир! – Энн встала с софы и пересекла комнату к окну. – Ведь за тем деревом целый мир, мама!

– Так сходи погуляй, разве я ставлю тебе… палки в колеса? – Элеонора ухмыльнулась, взглянув на дочь.

Энн всегда нравилось, когда мама звучала чуть менее чем леди и чуть больше как дочь фермера. Ну, например, она могла бы сказать более привычное: «Разве я чем-то тебе препятствую?»

– Не делай вид, что ты меня не понимаешь. Вся моя жизнь в книгах, я дышу старыми страницами историй людей, которые даже никогда не существовали, но и то умудрились прожить яркую жизнь, полную приключений!

– Ну, может, оттого им и удалось.

– О-ох, лучше бы тогда и я не существовала, чтобы мне удалось.

– Перестань.

Разговор их случился как раз перед тем, как Энн нашла свою детскую книгу в библиотеке, о мальчике-сироте, который попадал во множество приключений, опасных и злых, но которые всегда оборачивались ему во благо. И вот при прочтении этой книги теперь, в пятнадцать лет, она вдруг обнаружила, что так мало знает о жизни. Да, обнаружила она это ровно в тот момент, когда и мы впервые обнаружили Энн в её комнате за этой самой книгой.

«Ох, какой стыд. Я мечтаю о приключениях, но даже не знаю, как пахнут ботинки, в которых проходили целый день». Она сняла туфельку, вышитую белым атласом, и неуверенно поднесла к носу, затем медленно вдохнула, пожала плечами и вернула на место. «Нет, так не пойдёт! Как я могу перенестись в мир этого мальчика, если даже не понимаю, чем он пахнет? Заплесневелый сыр… на стол нам такой не подают конечно же, но что, если завалялся кусок где-то на кухне…» Внезапно, с еле слышимым скрипом из-за стоящего вокруг шума, приоткрылась деревянная дверь, из-за которой сначала высунулся курносый нос, пара глаз, а затем вся голова, увитая каштановыми локонами. Конечно, надежда на то, что среди всего, что сегодня будет подаваться на стол, может найтись старый плесневелый сыр, была, честно сказать, невероятной, но Энн всё же хотела убедиться в этом воочию. И так она незаметно проскользнула в угол, где могли храниться молочные продукты. Когда Энн поняла, что ничем нужным там не пахло, она отчаянно вздохнула и вдруг вздрогнула от внезапно упавшей на её плечо тяжёлой руки.

– А это кто здесь завёлся? Не маленькая ли мышка? —Матильда её всё же обнаружила.

– Нет, не мышка… – вздохнула Энн и глазками в последний раз пробежала по кухне, но от Матильды, главной кухарки и экономки, не ускользнул их грустный взгляд.

– А что это моя славная пимпочка проголодалась? Хочешь чего-то вкусненького? У меня всегда для тебя найдётся что-то в закромах! – говорила она и трепала за щёки Энн.

– Ах, Матильда, лучше скажи мне, неужели во всём доме не сыскать старого вонючего сыра?

– Старого сыра? – усмехнулась та. – Зачем это он тебе?

– Поверь, это важно.

– Что ж, раз для вас это важно, то я могу сказать, где он верно есть, – игриво отвечала чёрная дебелая женщина.

Глаза Энн заметали огнями, Матильда продолжала смотреть на девочку с нескрываемой усмешкой.

– Ну же! – взвизгнула Энн.

– Верно, все знают, что старый сыр лежит в мышеловке. – Матильда разразилась смехом на всю кухню, привлекая внимание юных девушек, чьи фартуки и руки были запачканы в отходах продуктов.

– Ох, Матильда, не смейся надо мной, всегда, когда ты ко мне обращаешься на «вы», не жди серьёзного отношения! Как парадоксально! – Энн надула губы и зашагала прочь, но Матильда уже была не в силах остановиться.

«Никто меня не воспринимает всерьёз. Что ж, если с сыром не повезло… – На миг Энн задумалась и впрямь поискать мышеловку, но затем поняла, что дело это не стоило её усилий. – Нужно найти вонючие ботинки». И это было решено.

Глава 2. Джеймс Миллиган и его кабинет

Так, ближе к вечеру Энн решила, что путь к познанию запаха жизни, полной приключений, лежал через кабинет отца. Хотя в книге и говорилось про мальчишеские ботинки, она была согласна и на мужские. Но, как мы уже знаем, Энн легко отговорила себя от этой затеи также потому, что не верила, что её папа мог хранить вонючие ботинки или что-либо другое, к чему можно было подобрать такой эпитет, в шкафу своего кабинета. «Запах многое может рассказать о человеке», – говорил мистер Миллиган и потому предпочитал, чтобы за него всегда говорили дорогие духи.

Джеймс с детства любил послушать хорошие истории, а с появлением любознательной дочки и сам стал хорошим рассказчиком. И спустя годы Энн увлечённо слушала басни о вещах, наполняющих отцовский кабинет. Итак, что же такого примечательного там есть… ах, верно, если заглянуть в выдвижной шкаф рабочего стола, там найдётся вересковая трубка, которую, по легенде, давным-давно изготовили индейцы, а затем она была доставлена из Южной Америки молодым моряком – предком семьи Миллиган, служившим рука об руку на корабле с Колумбом. Оттуда же прибыл и кожаный кисет, где раньше хранился табак, им пользовались вплоть с тех времён, но сейчас обе эти вещи служили лишь сувенирами, ведь Джеймс Миллиган не любил курить даже дорогой табак. Были конечно же в кармане штанов Джеймса часы на серебряной цепочке, история которых, кажется, была самой необычной.

Однажды молодой Джеймс Миллиган отправился пешей прогулкой в город, он любил провести время наедине со своими мыслями, будучи всё же окружённым городской суетой. И вот, возвращаясь обратно уже вечером, он проходил мимо церкви, как вдруг поднялся ветер, небо разразилось громом и дождь пошёл стеной. За считанные секунды улицы опустели. Но не его одного стихия застала врасплох, Джеймс заметил у церкви пожилого человека, который в одиночку пытался занести деревянные скамьи внутрь здания. Он не думая ни секунды перебежал дорогу и предложил помощь старику. Вместе они управились быстро, и старик в знак благодарности решил подарить Джеймсу те самые серебряные часы на цепочке.

– Бери, бери, сынок. Мне они больше не нужны.

Джеймс поблагодарил старика, поклонился и было дошёл до дверей, как старик его окликнул.

– Стой. – Джеймс оглянулся, и старик заговорил странным голосом: – В день, когда часы остановятся, попрощайся с благодарностью, со старой жизнью, тебе на это будет дан ещё год. Но не медли, прощайся и уходи. И не ищи пути назад. Джеймс замер в изумлении и вдруг рассмеялся:

– Чего же ты, старик, за помощь меня проклял?

– Они тебе помогут исполнить главное. – Старик было отвернулся и пошёл прочь, но Джеймс его окликнул:

– А тебе помогли?

– Мне как раз предстоит. – И на этом они расстались.

Поверил он старику или нет, Энн так никогда и не было понятно, но девочка верила, что её папа точно не выдумал эту историю, чтобы её развлечь.

– А тот старик, что с ним? – спросила она как-то раз.

– Я однажды забрёл на эту улицу, погода разыгралась прямо как в тот день. И я забежал в церковь, вспомнил вдруг про него, но его там не оказалось, и сторож ничего про него не знал. Тогда и про часы вспомнил, и с тех пор их ношу с собой.

– Значит, веришь старику… – прошептала Энн уныло.

– Знаешь, во что я верю? – улыбнулся Джеймс.

– Во что?

– Что хорошо, когда что-то напоминает тебе о краткосрочности жизни, чтобы появилась смелость принимать сложные, но важные решения. Но я точно не верю, что часы предскажут конец чьей-либо жизни. Даже моей.

«А, может, это был ангел».

Глава 3. День не по правилам

Вполне ясно, от кого Энн унаследовала такое воображение, любовь к историям и приключениям. И да, некоторую склонность нарушать правила в том числе. Энн словно забыла о мире вокруг неё, да и что особенного было вокруг неё, чтобы оставить на следующее же утро идею с этими ботинками? Энн уже и хотелось бы, но как можно читать книгу, в которой так много деталей остается непонятыми?

Ветерок играл с зелёной листвой за окном, на кровать падали золотые лучи. Энн редко когда вылезала из постели раньше, чем через тридцать минут после пробуждения, которые она проводила, витая в своих мыслях. Это утро ничем не должно было отличаться от остальных. Только если… только если Энн сама бы не решила по-другому.

– Ах, не хочу, чтобы этот день был таким же, как другие… Пусть сегодня он отличается хотя бы в мелочах, поэтому, Ваше Величество Королевское Ложе, прошу, не серчайте. Ох, вы всё-таки сердитесь, что я отказываюсь вас одевать. – Энн расхаживала по комнате, снимая свою ночную сорочку, и объясняла кровати, что сегодня она не будет её заправлять. – Но разве вам никогда не хотелось погреться в солнечных лучиках полностью… голой? Вот я в каждый жаркий полдень мечтаю снять с себя все эти слои и платья и побегать голышом по зелёной травке. Ах, какое бы это было наслаждение! – кружилась она по комнате. – Что? Вы смущаетесь от моего вида? Мадам, позвольте, но это всё ваши королевские причуды. Конечно, я оденусь, но лишь потому, что день меня так и зовёт поиграть с ним снаружи. Что? Окно? А кто, по-вашему, может увидеть меня в окне? Деревья? Природа, дорогая моя, вывела нас на свет не в сорочке!

Энн переоделась в своё любимое платье цвета небосвода, которое ей так шло и которое ей казалось одновременно достаточно прелестным и достаточно удобным для лазания в лесу. Она расчесала свои длинные тёмно-русые волнистые после колоска волосы, который служанка заплетала ей на ночь, и решила оставить их распущенными, убрав лишь несколько прядей сзади лентой. Готовая ко дню, который не будет таким как прежние, потому что она так задумала, Энн спустилась к столу, который был уже накрыт к завтраку. Джеймс Миллиган сидел на своём привычном месте во главе стола, как обычно читая газету, запах которой он вдыхал первым делом, когда получал её с утра.

– Доброе утро, Энн, – выглянул он из-под серых листов.

Энн подбежала, поцеловала его в щёку, вдохнула аромат свежих печатных страниц и направилась к своему месту. Джеймс конечно же заметил непривычно распущенные длинные волосы своей дочери, но он даже не понимал, как на это реагировать, и, завидев Элеонору в дверях, перевёл свой настороженный взгляд на жену.

– Доброе утро… Энн, почему ты не убрала волосы? Ты могла попросить кого-то из слуг, если сама всё ещё не справляешься.

Энн глубоко вздохнула.

– Я вполне справляюсь с обычными причёсками сама. Дело в том, что этот день отличается от триста шестидесяти четырёх других этого года, и потому мне позволено сегодня то, что не позволено в другие. И хочу сказать, как исключение, мне кажется это вполне справедливым. – Она увидела на столе своё любимое блюдо. – Шарлотка!

– Шарлотка? – удивилась Элеонора. – Второй раз на неделе. Как же твой исключительный день?

– Что ж, внеплановая шарлотка и будет очередным исключением. Но уверяю, я не просила Матильду приготовить её.

Заверить в этом миссис Миллиган было необходимо потому, что она пристально следила, с её слов, «за здоровьем» дочери, но на самом деле её беспокоило не только здоровье, но и внешний вид. Черты лица Энн были до тех пор красивы, пока она была стройна, даже временами появлявшаяся после болезни худоба девочку не портила. А так как Энн было уже пятнадцать и она временами появлялась в светском обществе, красота была делом не второстепенной важности. Вскоре, расправившись с завтраком – а Энн на радость миссис Миллиган съела всего кусок пирога – она сообщила о своих намерениях на день, которые включали прогулку, чтение и вечернюю практику игры на фортепиано в гостиной, где семья собирается, чтобы провести время вместе, Энн убежала на кухню, где её ждали распростёртые объятия Матильды.

– Ну что? – протяжно и с улыбкой спросила Матильда.

– Ах, Матильда, это утро стало лучшим благодаря твоей шарлотке! Не для мамы, конечно, ей твоя идея не понравилась, но она видела, что я съела лишь кусок.

– Здесь ты себе можешь не отказывать! – Женщина убрала белую салфетку с тарелки, под которой лежали ещё куски яблочного пирога.