Еще одно дерзкое замечание сорвалось с губ Селины:
– Да, мадемуазель. Здравая мысль.
Зрачки девушки блеснули, точно та слышала мысли Селины.
– Вы просто прелесть. Точно Бастьян в платье. – Она посмеялась над своими же словами. – Ох, этот подлый злодей.
Растерянные морщинки собрались на лбу у Селины. Это было оскорбление или комплимент?
– En tout cas…[22 - В любом случае… (фр.).] – продолжала девушка, вертя рукой в воздухе, точно разгоняя дым. – Вы сможете встретиться со мной сегодня вечером?
Селина попыталась быстро сообразить. На следующий день после их прибытия мать-настоятельница предупредила, что не стоит разгуливать по городу в темное время суток, особенно во время карнавального сезона. Она говорила, будто все они были глупыми оленятами, а Французский квартал – не что иное, как земли для волчьей охоты. Не говоря уже о том, что жуткое убийство произошло вчера на причале.
Учитывая все это, мать-настоятельница вряд ли разрешит Селине выйти в город. С осознанием этого пришло и огромное разочарование. Хотя Селина и чувствовала себя некомфортно в компании этой болтающей, странно одетой леди, она тем не менее была… заинтригована. И даже готова на маленькое безрассудство.
Когда девушка заметила, что Селина сомневается, ее губы изогнулись с недовольством.
– Конечно, я хорошо вам заплачу.
Селина в этом не сомневалась. Одна лишь камея из слоновой кости стоила целое состояние. Но дело не в деньгах. Дело в правильном поступке. Селина должна была дать себе второй шанс. А ослушание матери-настоятельницы казалось неразумной идеей.
– Мне жаль, мадемуазель, – Селина покачала головой. – Просто думаю, это невозможно. Мать-настоятельница не позволит.
– Понимаю. – Девушка тяжело вздохнула. – Так всех нас совесть обращает в трусов.
– Что, простите? – глаза Селины стали шире. – Вы цитируете… Шекспира?
Да к тому же и «Гамлета».
– Его самого, – ухмыльнулась девушка. – Но, увы, мне пора. Есть ли шанс, что вы поменяете свое решение? Лишь назовите свою цену.
Селине вдруг стало смешно. Еще час назад она нагло намекала, что, возможно, им стоит идти зарабатывать деньги при свете луны. И вот предложение. Да еще и нет ограничений в сумме.
В этот самый момент, слушая, как эта странная девушка цитирует Шекспира и соблазняет такой возможностью, Селина поняла, что хочет согласиться. Очень. Впервые за последнее время она ощущала искру воодушевления, разгорающуюся внутри ее. Она хотела создавать что-нибудь и быть частью мира вместо того, чтобы наблюдать за ним. Уже начала представлять, как сошьет широкую юбку, складки… Придумала накидку с летящими рукавами. Ее сомнения теперь держались лишь на чувстве вины.
Нужно следовать правилам. Следить за своим поведением. Заслужить прощение Бога.
– Если деньги вас не интересуют, – продолжала девушка, наклоняясь ближе, и Селина учуяла неролиевое масло и розовую воду, – могу пообещать приключение… Путешествие в логово львов.
Вот. Вот и все.
Казалось, будто девушка нашла окошко в самый темный уголок души Селины.
– Мне будет в радость создать для вас платье, мадемуазель, – сказала Селина. Как только она вымолвила эти слова, то почувствовала, как участился пульс.
– Я рада. – Улыбаясь, девушка вытащила сероватую карточку с золотыми буквами в центре. Там было написано:
Жак
Ниже адрес в самом сердце Французского квартала, не очень далеко от монастыря.
– Приходите сюда вечером, часов в восемь, – продолжала она. – Не смотрите на очередь снаружи. Когда прекрасный мужчина с греховным голосом и кольцом в правом ухе потребует от вас причину визита, скажите провести вас к Одетте, tout de suite[23 - Немедленно (фр.).]. – Она потянулась к руке Селины. Несмотря на кружевную перчатку, ее прикосновение оказалось холодным. Успокаивающим. Девушка на миг распахнула глаза, неуверенно коснувшись руки Селины. А затем наклонила голову, изобразив полуулыбку на кукольном лице. – Была рада с вами познакомиться, Селина, – сказала она тепло.
– И я рада была познакомиться… Одетта.
С очередной хитрой улыбкой Одетта отправилась прочь, а подол ее платья потянулся позади. В следующую секунду Анабель повернулась к Селине:
– Осознаю, что я последняя, кто должен рассуждать об ошибках, Селина, но не понимаю, что нашло на тебя, что ты согласилась встретиться вечером с этой Одеттой. Ты головой ударилась? Нельзя покидать монастырь после ужина. Мать-настоятельница строго-настрого запретила. Сказала, происходящее в городе после заката…
– …поощряет безнравственное поведение, которое не потерпят под ее крышей, – закончила за нее Селина раздраженно. – Знаю. Я слышала.
– Тогда зачем рисковать? – Анабель откинула локон кудрявых рыжих волос с лица. – Я лишь беспокоюсь, что может с тобой случиться, если тебя поймают.
– Я думала, ты устала от скукоты, – заметила Пиппа.
Селина улыбнулась, мысленно благодаря подругу, сгладившую напряженный момент.
– И хочешь встретить крепкого юного джентльмена, – добавила она.
– И, по моим представлениям, ему даже необязательно быть юным, – подвела итог Пиппа.
– Или джентльменом, – закончила Селина.
– О, вы отвратительные! – Анабель покраснела, крестясь. – Этого уже достаточно, чтобы я все рассказала в церкви.
Селина притворилась растерянной, вскинув свои черные брови.
– Понятия не имею, о чем ты.
– Не веди себя как маленькая курочка, которая никогда не сбегала. Не рядом со мной, мадемуазель Руссо. – Ее взгляд переместился на грудь Селины. – И уж точно не с этим богатством.
– Чего? – Селина моргнула.
– Не притворяйся невинной, – перевела Пиппа, смеясь.
– А при чем тут мое… богатство?
Пиппа прикусила губу.
– Это была шутка, дорогая. Ты ведь знаешь, что у тебя прекрасная фигура. – Она похлопала Селину по руке, точно ребенка. Это раздражало Селину. – Не обижайся. Тебя наградили этим.
Наградили?
Они думают, ее фигура – это награда? Нелепость этой идеи чуть не заставила Селину залиться смехом. Когда-то она любила свое тело за красоту и упругость. Но те времена прошли. Она бы многое отдала, чтобы быть тонкой и гибкой, как Анабель. Награда, о которой судачили теперь девушки, не принесла Селине ничего, кроме проблем.
И из-за этих проблем она теперь уж точно не невинная.
Щеки Селины налились румянцем. Внутри у нее все разгоралось, стремительно, горячо, будто – даже в шутку – эти две девушки могли увидеть правду, которую она старательно скрывала каждый день. Худшая часть ее прошлого всплыла на поверхность сознания. Кровь затмила глаза, запах теплой меди ударил в нос, пожирая свет.
Но это абсурдно. Как Пиппа и Анабель могли узнать, что она натворила? Из-за чего сбежала из дома пять недель назад? Селина усилием воли заставила себя успокоиться.
Они не могли. Никто не знает. И не узнает, если она не расскажет.
«Тебя зовут Марселина Беатрис Руссо. Это все, что остальным нужно о тебе знать».
– Я ни за что не стану притворяться невинной, – подмигнула Селина и очаровательно улыбнулась. – Мне не идет.
Мальволио
Анабель предала Селину во время ужина, спустя едва ли час после того, как они вернулись в монастырь. Матери-настоятельнице потребовалась всего секунда, чтобы выведать правду у говорливой девчонки. Как только Анабель сообщила собравшимся юным девушкам, что вышитые Селиной платки выкупили все разом, монахиня с пронзительными, как у сокола, глазами потребовала объяснений.
Увы, Анабель оказалась ужасной лгуньей. После всех тех историй о шотландцах, которые слышала Селина, она была очень разочарована, что единственный представитель этого народа, которого она повстречала, оказался таким ужасным сказителем.
Теперь Селина любовалась стенами кабинета матери-настоятельницы, пока ее порция ужина, состоящая из пресного рагу, остывала на кухонном столе. Она огляделась по сторонам, ища, чем отвлечься. Все это время пыталась придумать правдоподобную ложь, из-за которой ей бы разрешили бродить по улицам города ночью.
Сколько же никому не нужного драматизма.
Почему все, с кем сталкивалась Селина, пытались научить ее жизни?
Пиппа виновато сидела рядом, заламывая руки, как героиня поучительной сказки. Селина сделала глубокий вдох, понимая, что на Филиппу Монтроуз не стоит рассчитывать, если дело касается обмана. Пиппа просто-напросто была слишком добродетельной. Эту истину признавали все, кто жил в монастыре, даже сами монахини: Пиппа Монтроуз надежная и послушная. Ничего общего с импульсивной Селиной Руссо.
Зачем вообще Пиппу вызвали сюда? Она не была ни в чем виновата. Ее присутствие должно было подчеркнуть неприемлемость поведения Селины? Или они хотят убедить и Пиппу тоже предать ее?
Помрачнев, Селина опять оглядела комнату. На одной стене висел огромный деревянный крест, дарованный одной из старейших испанских семей Нового Орлеана, живущих здесь с тех времен, когда французы еще не захватили портовый город в свою власть. За приоткрытыми ставнями бледный свет вечернего солнца озарял окрестности монастыря.
Если бы только можно было распахнуть окно настежь и позволить свету озарять кривой пол. Может, это оживило бы угрюмую атмосферу. На второй день своего пребывания здесь Селина пыталась открыть окно, однако через десять минут ее отругали; монастырские окна всегда оставались закрытыми, это помогало поддерживать чувство уединенности.
Как будто здесь может быть иначе.
Дверь со скрипом отворилась. Пиппа выпрямила спину в ту же секунду, как Селина опустила плечи. Еще до того, как мать-настоятельница перешагнула через порог, ее шерстяное черное одеяние сообщило о ее присутствии, запах ланолина и лекарственных масел, которыми она смазывала обветренные руки перед сном, разнесся по комнате.
Смесь двух запахов напоминала мокрого пса в стоге сена.
Как только дверь закрылась, морщинки вокруг рта матери-настоятельницы стали еще заметнее. Она замерла, чтобы набрать побольше воздуха в легкие, а затем сердито уставилась сверху вниз на девушек. Очевидно, пытаясь напугать одним лишь своим видом, как делали тираны в древности.
Хотя это и было совершенно неприемлемо, Селина едва сдержала улыбку. Ситуация казалась ей до крайности абсурдной. Меньше пяти недель назад она была подмастерьем у одной из лучших couturi?res в Париже. У женщины, чьи частые крики заставляли хрусталь на люстрах дребезжать. Настоящая угнетательница, которая постоянно рвала работы Селины на мелкие лоскуточки – прямо у той на глазах, если хотя бы один стежок был не на месте.
А эта тираничная монашка, всплеснув руками, полагает, что может внушить страх?
Как сказала бы Пиппа, ни черта подобного.
Тихий смешок сорвался с губ Селины. Пиппа стукнула носком по ножке ее стула в ответ.
И почему у матери-настоятельницы такие натруженные руки? Может, она делала какую-то тайную работу во тьме своей кельи. Может, рисовала. Или создавала скульптуры. А что, если она тайком писала стихи по ночам? Еще лучше, если она писала что-то непристойное или произведения с провокационным смыслом, как Мальволио в «Двенадцатой ночи».
«Клянусь жизнью, это рука госпожи: это ее эры, ее эли; а так она пишет большое П. Тут не может быть и вопроса, это ее рука»[24 - Пер. М.Л. Лозинского. В английском оригинале, буквы, которые перечисляет Мальволио, складываются в слово cut, которое во времена королевы Елизаветы Первой на сленге означало «вагина».].
Селина кашлянула.
Недовольная линия пролегла посреди лба матери-настоятельницы.
Фантазия о том, как эта монахиня в накрахмаленном одеянии говорит что-нибудь неприличное, заставила Селину устремить взгляд на отполированный пол, чтобы только удержаться от смеха. Пиппа снова ее толкнула, на этот раз сильнее. Однако Селина ничего не сказала, она понимала, что Пиппе вовсе не до веселья в сложившихся обстоятельствах.
И правильно. Ничего в том, чтобы разозлить настоятельницу монастыря, не должно вызывать смех. Эта женщина предоставила им жилье и работу. Возможность найти свое место в Новом Свете.
Лишь неблагодарная, ввязывающаяся в неприятности девчонка может думать иначе. Именно такая девчонка, как Селина.
Отрезвленная этими мыслями, Селина прикусила изнутри щеку, в комнате стало жарче, а корсет показался еще теснее.
– Я надеюсь, вы объясните свое поведение, мадемуазель Руссо, – начала мать-настоятельница голосом одновременно и приветливым, и гробовым.
Селина не проронила ни слова, по-прежнему глядя в пол. Лучше не начинать оправдываться. Мать-настоятельница явно пригласила их сюда не для того, чтобы выслушивать оправдания; она пригласила их, чтобы поучать. Этот урок Селина усвоила на отлично. Ее так воспитывали.
– Эта юная дама, которую вы встретили на площади, почему бы ей не прийти в монастырь днем или не проконсультироваться с местными портными? – спросила мать-настоятельница. – Если она желает нанять вас для создания ее нарядов, вполне разумно прийти сюда, n’est-ce pas?[25 - Не так ли? (фр.).]
Когда Селина не ответила, мать-настоятельница заворчала. Наклонилась ближе.
– Rеpondex-moi, mademoiselle Rousseau. Immеdiatement[26 - Отвечайте мне, мадемуазель Руссо. Немедленно (фр.).], – прошептала она угрожающе. – Иначе вы и мадемуазель Монтроуз об этом пожалеете.
Услышав угрозу, Селина подняла голову и встретила взгляд матери-настоятельницы. Медленно облизала губы, растягивая время, чтобы подобрать нужные слова.
– Je suis dеsolеe, M?re Supеrieure[27 - Простите, мать-настоятельница (фр.).], – извинилась Селина, – mais…[28 - Но… (фр.).] – Она скосила глаза направо, пытаясь решить, впутывать Пиппу в свои проблемы или нет. – Но, увы, ее модистка незнакома со стилем барокко в одежде. Дама высказала необходимость в срочном приобретении наряда, а ее расписание, похоже, загружено на следующий день. Видите ли… она помогает благотворительной организации и каждый полдень с другими дамами вяжет носки для детей.
Даже боком Селина видела, как глаза Пиппы округлились от ужаса.
Конечно, это была наглая ложь. Представлять Одетту как невинного ангелочка, обеспокоенного босоногими детишками, было одной из самых… красочных сказок, какие Селина сочинила за свою жизнь. Но ведь вся эта ситуация просто нелепа. А Селина наслаждалась тем, что обыгрывала тиранов, пусть и таким способом. Особенно тех, которые угрожали ее друзьям.
Выражение лица матери-настоятельницы смягчилось, хотя и не стало доброжелательным. Она сложила руки за спиной и начала расхаживать по комнате.
– Пусть и так, я не считаю, что отправляться в одиночку в город после заката для вас разумно. Юная дама не сильно старше вас… покинула этот мир около причала только вчера.
По мнению Селины, выражение «покинуть мир» не очень подходит к ситуации, когда кого-то рвут на куски под звездным небом.
Мать-настоятельница замерла в безмолвной молитве, прежде чем продолжить свою поучительную речь:
– Во время карнавального сезона на улицах много пьянчуг. Грех свирепствует, и я не хочу, чтобы слабая и восприимчивая душа, как вы, оказалась заманенной в ловушку.
Хотя Селине и хотелось возмутиться, она согласно кивнула.
– Я также не хочу поддаться искушению чего-либо неподобающего. – Она положила руку на сердце. – Однако верю, что у этой леди благие намерения и богоугодная душа, M?re Supеrieure. И несомненно, деньги, которые она заплатит монастырю за мою работу, будут весьма полезны. Она дала ясно понять – несколько раз, – что оплата для нее не проблема.
