Раньше
Лоцца
18 ноября, более одного года назад.
Агнес-Бэзин, Новый Южный Уэльс
Полицейский катер Джервис-Бэй вырезал ровный V-образный кильватерный след в темной воде реки Агнес. Старший констебль Лорел «Лоцца» Бьянки стояла на правом борту вместе с констеблем Грегом Эбботом и смотрела на глубокие тени среди мангровых зарослей вдоль северного берега. На катере их было четверо. Констебль Мак Макгонигл управлял судном, руководствуясь указаниями старого краболова Барни Джексона, который обнаружил тело и позвонил в полицию.
Ранний вечер тяжело давил на людей влажной духотой. Вкус воздуха на губах Лоццы казался прогорклым. Вокруг стояла зловещая тишина, не считая рокота мотора, а иногда тихого чавканья, когда нос катера расчленял одну из крупных медуз, плывущих к морю в приливно-отливном течении. Медузы были размером с волейбольный мяч и тащили за собой бахромчатые щупальца, усеянные ядовитыми жалами.
Мелкие солоноводные каналы, подпитывавшие приливную реку, изгибались, как ходы лабиринта, уходя в дебри мангровых низменностей. Лоцца знала, что илистое дно этих каналов кишит крупными крабами, чьи панцири разрастались до размеров человеческой головы. Всеядные каннибалы, эти илистые крабы были агрессивными падальщиками с мощными клешнями, способными разламывать раковины и отрезать пальцы. Что бы ни ожидало их в глубокой и влажной тени речного эстуария, крабы должны были добраться до него.
Они миновали старую накренившуюся пристань. На гниющих сваях, торчавших из воды, сидели бакланы, помахивавшие черными крыльями, чтобы обсушить их, и наблюдавшие за полицейским катером.
В отдалении пророкотал гром. Грег поднял голову.
– Думаешь, будет шторм? – спросил он.
Лоцца проследила за его взглядом. Два орлана-крикуна кружили высоко над кронами эвкалиптов на фоне слоистых облаков, наливавшихся киноварью и оранжевой сурьмой там, где солнце скользило к линии горизонта.
– Черт его знает, – тихо сказала она. – Но скоро начнет темнеть. Неплохо бы увидеть этого плавунца, пока еще хватает света.
– Проклятые летучие лисицы появятся, как только солнце опустится за деревья, – сказал Грег. – По крайней мере, здесь они не такие докучливые, как к югу от Джервиса.
Как будто привлеченная словами ее партнера, целая колония огромных крыланов вырвалась из-под эвкалиптового полога и зароилась в небе под какофонию визгливых криков. Почти одновременно с этим раздались хриплые крики какаду и древесных попугаев. Земля как будто выдохнула и сдвинулась в сторону; дух реки изменился.
– Ненавижу их, – проворчал Грег, щурясь на роившихся крыланов. – Они целыми ночами дерутся среди эвкалиптов под окном моей спальни. Словно проклятые ведьмы, визжащие на шабаше. И они воняют.
Все были на нервах из-за таинственной массовой миграции огромных летучих лисиц, недавно нагрянувших в регион. Они начали прибывать целыми роями после внезапного цветения одной из разновидностей пятнистого эвкалипта. Потом все больше и больше гигантских крыланов пролетало над автострадой, словно знамение судьбы, – до тех пор, пока едва ли не каждое здание, дерево, скала и автомобиль в городе не были покрыты ими.
– Словно в фильме Хичкока, – сказала Лоцца.
Где-то захохотала кукабарра.
Катер закачался, когда Мак направил судно в неспокойные воды Агнес-Бэзин. Водоем был огромным – почти сорок квадратных километров – и кишел огромными медузами, отчего поверхность воды казалась пузыристой.
– Еще полкилометра вдоль восточной стороны этой лужи, вон туда, – сказал Барни, указывавший путь шкиперу. Его голос был хриплым и прерывистым. – Потом свернуть в узкий, глубокий канал, вон там, видите?
Лицо Барни казалось обескровленным под сеточкой красных вен. Оно было покрыто тонкой пленкой пота, и он часто утирал лоб рукавом. Лоцца заметила, что его руки дрожали. Возможно, Барни нуждался в выпивке, а может быть, он был просто пьян. Или и то и другое.
Барни отправился проверять свои «контрабандные» ловушки для крабов. Вместо этого он нашел тело светловолосого мужчины, запутавшееся под водой в одной из его веревочных конструкций.
– Вот он, канал, – Барни указал на темную брешь среди мангровых зарослей. – Нам туда.
Мак сбавил обороты и осторожно направил судно в канал. Вода плескалась и журчала вокруг носа и бортов. Жара стала еще более влажной. Ветви цеплялись за поручни и скребли по корпусу. Мак сбросил ход почти до нуля. По мере их продвижения вперед становилось все жарче и темнее. Облака комаров звенели над водой, и крошечные жучки запутывались в оранжевых завитках волос вокруг лица Лоццы, несмотря на ее усилия собрать волосы в аккуратный узел.
Мак включил носовой прожектор, и зловещие силуэты вокруг как будто надвинулись на них. Из болота сочилось ощущение чуждого присутствия, – чего-то скрытого, поджидавшего удобного момента, чтобы перейти в атаку. Над водой поднимались зловонные испарения.
– Думаешь, это он… Крессуэлл-Смит? – спросил Грег.
– Было бы странно, – ответила она.
– Точно, – сказал он. – Потому что если он упал за борт в море где-то в десяти километрах отсюда, как его могло занести сюда? Чушь какая-то.
Лоцца мельком взглянула на констебля-новобранца, только что зачисленного в их ряды после испытательного срока. Он слишком много говорил, особенно когда нервничал. Это чрезвычайно раздражало Лоццу. Она считала, что работа по умолчанию должна быть тихой. При этом она сознавала, что ее раздражение отчасти вызвано приятной внешностью Грега, и она испытывала тайное влечение к серферу, который решил стать полицейским. Он пришел в правоохранительные органы позже, чем большинство остальных. В свободное время он по-прежнему вел занятия в своей школе серфинга и помог дочери Лоцци усвоить основные навыки. Но мужчины приятной наружности не слишком обращали внимание на Лоццу, и это ожесточало ее по отношению к ним.
Прогремел гром, и вспыхнула молния, внезапно превратившая окрестности в черно-белый стоп-кадр. Редкие капли дождя падали в воду. Лоцца мысленно вернулась к тому дню, когда она познакомилась с Мартином Крессуэлл-Смитом на пляже. Именно ей придется сообщить Элли о находке, если окажется, что в крабовую ловушку Барни попалось тело ее мужа. Она вспомнила слова Элли во время их предыдущего разговора.
«Надеюсь, вы не найдете его. Но если найдете, то надеюсь, что он мертв и что перед смертью он страдал».
– Там! – внезапно указал Барни. – Я привязал одну из ловушек к корням вон за тем причалом.
Мак выключил двигатель, и они поплыли вместе с течением, прислушиваясь к плеску волн, пока они двигались в сторону причала. Трещал гром, и небо озарялось серебристыми вспышками. Стало почти темно; солнце скрылось за горизонтом, а в небе клубились грозовые облака.
Лоцца отстегнула фонарик от служебного разгрузочного пояса и направила луч света на причал. Она увидела, что Барни привязал обтрепанные веревки к мангровым корням. Сам по себе причал был новым. Его построили как часть скандального проекта «Речного вокзала Агнес», который продвигали Мартин Крессуэлл-Смит и его жена Элли. Барни объяснил Лоцце, что он воспользовался старыми потрепанными веревками над водой как прикрытием для нелегальных ловушек, расположенных внизу. Но под водой концы старых веревок были привязаны к ярко-оранжевым полипропиленовым шнурам, которые вели к ловушкам. Сегодня утром, когда Барни приплыл проверить свои ловушки, он стал вытягивать веревки, но одна из них застряла. Вместо того чтобы перерезать веревку и потерять ловушку с добрым уловом, он решил вернуться с сыном своего приятеля и распутать веревки. Подросток нырнул в ластах и маске и проплыл до конца оранжевого полипропиленового шнура. Там, в мутной воде, он лицом к лицу столкнулся с покойником, запутавшимся в веревке.
Охваченный ужасом, паренек устремился к поверхности и долго хватал ртом воздух. Барни сказал ему, что они не могут оставить «это» внизу, поэтому бедняге пришлось собраться с силами и нырнуть снова. Он перерезал веревку, и тело тут же всплыло на поверхность, словно воздушный шарик. Его отбуксировали к мангровым корням в дальнем конце причала.
– Оно лежит среди корней, – сказал Барни. – Потом мы выплыли на открытую воду, где лучше ловится сигнал мобильной связи. Тогда я и позвонил вам.
Мак направил полицейский катер вдоль причала, направляя его так, чтобы прожектор освещал мелководную бухту. Они почти сразу же увидели проблески молочно-белой кожи. Рубашка хаки, соломенно-желтые волосы. Штанов не было. Белые ягодицы были похожи на полумесяцы над кромкой воды. Труп покачивался среди тростника под легким напором течения, упираясь в массу спутанных корней.
Барни быстро перекрестился.
– Причаливаем, – обратилась Лоцца к Маку. – Мы с Грегом проложим путь от конца причала к другой стороне этой бухточки.
Майкл ненадолго включил двигатель; катер скользнул вперед и с легким толчком пришвартовался к причалу. Тени удлинились. Вода вокруг причальных свай и корней издавала чавкающие звуки. Наверху снова прогремел гром и сверкнула молния. Пошел моросящий дождь, испещривший темную воду; капельки казались серебряными в прожекторном луче.
Лоцца и Грег выбрались на причал. Оба пользовались фонариками, освещая путь от края причала к болотному лесу. Лоцца расправила телескопическую дубинку, прорубая дорогу через путаницу мокрой травы и тростника. Здесь водились змеи, и она надеялась, что быстрые движения отпугнут их. Грег держался рядом, за ее спиной. Он ругался и шлепал себя по щекам, спасаясь от комаров; похоже, они предпочитали пить его кровь.
Это принесло Лоцце моментальное удовлетворение. Не только женщины увивались вокруг этого юного Адониса.
Они приблизились к трупу, и Лоцца задержала дыхание. Тело определенно было мужским. Он лежал ничком, раскинув руки в илистой воде. Рубашка хаки была очень похожа на ту, которую носил Мартин Крессуэлл-Смит, когда отправился на рыбалку четыре дня назад. Густые светлые волосы тоже совпадали с описанием. Размеры и общая форма тела были подходящими. При жизни он был убийственным красавцем – закаленным божеством регби и парусного спорта с бронзовым загаром и соответствующей удалью и обаянием, когда ему хотелось продемонстрировать эти качества. Но Лоцца уже тогда заметила нечто темное и зловещее под этим лощеным фасадом.
Она опустилась на корточки у самого берега и осмотрела место, стараясь не соскользнуть в воду и ни к чему не прикасаться. Она хорошо знала процедуру. Она несколько лет прослужила в убойном отделе Нового Южного Уэльса, прежде чем ее перевели на Южный Берег, где она занялась регулярной службой. Она до сих пор сохраняла статус детектива, хотя ее и не называли «детективом», потому что она больше не являлась полноценным следователем.
Пока Лоцца медленно проводила по телу лучом фонарика, небо озарилось еще одной вспышкой молнии.
– Думаешь, это он? – спросил Грег.
Лоцца определенно так думала. Но Грег был прав: это какая-то бессмыслица. Люди видели, как яхта Мартина Крессуэлл-Смита покинула слип на Бонни-Ривер, находившийся в получасе езды вдоль побережья. Он связался со спасателями из яхт-клуба и сообщил, что собирается выйти в море на юго-восток. Если там произошел несчастный случай, его тело никаким мыслимым способом не могло унести на север к устью Агнес-Ривер, а тем более загнать в узкий канал через Агнес-Бэзин.
– Но если это он, то где его яхта? – продолжал Грег. – Где «Абракадабра»?
– Грег, помолчи немного. Пожалуйста.
Он шлепнул очередного комара. Над трупом жужжали мухи. Лоцца посветила на левую руку мужчины. На его безымянном пальце имелось свадебное кольцо с красным камнем, которое она уже видела на руке Мартина. Но на запястье трупа не было часов «Ролекс». Мартин Крессуэлл-Смит пропал вместе с очень дорогими часами «Ролекс-Дейтона» бронзового цвета.
Грег попытался убить еще одного комара. Из-за резкого движения свет его фонарика заметался среди мангровых зарослей. Что-то черное вырвалось из темноты. Грег увернулся от потревоженного баклана, но при этом его нога поехала в сторону. Он поскользнулся и упал в воду с громким всплеском. Грязно выругался и полез наверх, по пути зацепив труп, перевернувшийся на спину.
Грег застыл.
Лоцца замерла на месте.
На них смотрели пустые глазницы. Губы и нос трупа были объедены, мягкие паховые ткани исчезли, поглощенные извивающейся массой морских гнид. Но внимание Лоццы привлекло нечто иное.
Крюк серебряного багра ручной работы был глубоко погружен в грудь покойника. На рукояти черными буквами было выгравировано слово «Абракадабра». Колотые раны от ножа покрывали торс мужчины в разрывах рубашки. Ему нанесли не менее пятнадцати ударов колющим оружием. Лоцца подалась вперед, направляя луч фонарика. Темная странгуляционная борозда[5 - Странгуляционная борозда (юр.) – след удушения (прим. пер.).] окружала распухшую шею мужчины. Такие же отметины остались и на его запястьях. Его голые лодыжки были связаны веревкой.
Сердце Лоццы билось медленно и ровно. Ее взгляд переместился вдоль правой руки мужчины. Трех пальцев не хватало: они были ровно отсечены по фалангам. Илистые крабы работают более топорно.
Грег с чавканьем и хлюпаньем выбрался на берег. Он зашел на два шага в траву, уперся руками в колени и сблевнул.
Лоцца вернулась к веревке вокруг лодыжек покойника. Полипропиленовый шнур, ярко-желтый и голубой. Это не Барни. Если бы Лоцца была азартной женщиной, она бы поставила на то, что остаток этого шнура был использован для того, чтобы прикрепить жертву к тяжелому предмету под водой, где крабы, рыбы и другие мангровые твари очистили бы тело до костей уже через несколько дней. А потом расчлененные кости погрузились бы глубоко в мягкий ил. Тело исчезло бы бесследно, если бы не крабовая ловушка Барни и перепутанные веревки.
Мысли Лоццы вернулись к Элли, к внезапному провалу в ее памяти и к ее странному поведению. В желудке шевельнулось тошнотворное ощущение. Она играла с ними? Она до сих пор разыгрывает их? Это чертов спектакль?
Лоцца потянулась за телефоном. Хотя они с Грегом были первыми, кто отреагировал на ситуацию, таким делом должна была заняться уголовная полиция штата.
Теперь Элли Крессуэлл-Смит стала главной подозреваемой.
Суд по делу об убийстве
Февраль, наше время.
Верховный суд Нового Южного Уэльса
Я сосредоточенно смотрю на свои руки, сложенные на коленях, когда государственный прокурор Молли Коникова поднимается со своего места. Барристер кладет ее папку на пюпитр со стороны обвинения. Молли Коникова – крошечная женщина, похожая на птичку, утопающую в шелковой мантии, обернутой вокруг нее как слишком большие черные крылья. Тонкие губы, клювовидный нос, костлявые, беспокойные пальцы. Ее мышиные волосы тусклыми прядями спадают до подбородка под седым париком. Меня охватывает радостное оживление: это карикатурный персонаж, воплощение слабости и неумения. Конечно же, двенадцать разумных на вид людей в жюри присяжных отнесутся к словам моего барристера гораздо более серьезно, чем к этой мелкой вороне! Мой барристер высокий, белокожий, с волной густых темных волос, в хорошей физической форме, а его судебная мантия выглядит элегантно, а не зловеще. Человек, излучающий ощущение спокойного и проницательного ума; человек, который способен читать мысли присяжных и может сыграть на доверии, потому что он тоже немножко волшебник.
Коникова разглядывает меня. Ее взгляд спокойный, прямой и твердый. Может быть, я недооценила ее? Нет, не думаю. Она выжидает еще секунду-другую, потом смотрит на присяжных: семерых мужчин и пятерых женщин. В среднем мужчины старше. Полагаю, мои шансы во многом зависят от них, поскольку женщины наиболее жестко критикуют друг друга, – наверное, потому, что женские недостатки, которые мы так любим замечать, являются теми изъянами, которые мы не хотим признавать в самих себе. Критические выпады в адрес других женщин – это способ обличения тех качеств, которые мы больше всего недолюбливаем в своей личности.
Тишина в зале становится давящей, напряжение растет. Воздух слишком теплый, свет кажется неестественным. Тревога цветком распускается в моей груди, и я быстро кошусь на запертую дверь. Пребывание в замкнутом помещении всегда плохо влияло на меня. Внезапная мысль о долгих годах заключения – от двадцати лет до пожизненного – наполняет меня таким необыкновенным ужасом, что я ощущаю его, как комок желчи, подступающий к горлу. Я облизываю губу и сосредоточиваюсь на том, чтобы держать руки неподвижно. Как меня учили, я направляю носки туфель на скамью присяжных. По словам адвокатов, это поддерживает меня в наиболее выгодном положении.
Коникова начинает обращение к суду, и ее голос поражает меня. Он совершенно не соответствует ее внешности: полнозвучный, хотя и усиленный микрофоном. Уверенный, но дружелюбный. Мое сердце бьется быстрее.
Мне говорили, что голос – это один из ключевых элементов адвокатуры. Адвокат с плохо поставленным голосом не производит должного впечатления на судью и присяжных и постоянно находится в невыгодном положении. В конце концов, это театр. Все барристеры являются хорошими актерами и превосходными рассказчиками, и далеко не у каждого солиситора есть качества, необходимые для адвоката. Моя тревога растет. Похоже, я действительно недооценила прокурора. Я прослушала часть речи.
– …и в ходе этого судебного процесса, – говорила она, – мы увидим шокирующий портрет женщины, настолько ожесточившейся от ревности, возмущенной предательством и преисполненной ненависти к мужу, что она искусно и последовательно спланировала высший акт возмездия – убийство.
Коникова делает паузу. Единственным звуком остается скрип грифельного мелка, которым пользуется судебный художник.
– Нужно признать, что ее жертва, Мартин Крессуэлл-Смит, сам был далеко не ангелом, – продолжает Коникова. – Судя по отзывам, он был социопатом, который вымещал на своей жене худшие стороны своего характера, но и она тоже вымещала на нем все худшее в себе. Взаимоотношения мистера и миссис Крессуэлл-Смит развивались по порочной спирали; это была изощренная борьба до самого конца. До смерти, – еще одна пауза. Художник поднимает голову, окидывает меня взглядом и возвращается к работе. Мне интересно, кого – или что – она видит.
Я жертва. Я скромная. Несправедливо обиженная.
– Чудовищная война, которая велась между мистером и мисс Крессуэлл-Смит, не ограничивалась супружеской парой. Они причиняли вред невинным людям в качестве побочного ущерба.
Эти слова вызвали некоторое оживление на зрительской галерке. Многие зрители являются полицейскими. Газетчики выдвигали предположения, что одна из юридических стратегий Лоррингтона заключалась в дискредитации ключевых следователей по этому делу – старшего констебля, детектива Лорел «Лоццы» Бьянки, сержанта Корнелла Тримэйна и констебля Грега Эббота. Это якобы было личным делом для них. Присяжные заседатели почти неощутимо подались вперед. Речь государственного прокурора зацепила их на крючок. Они хотели увидеть злодейку. Они хотели видеть, как злодейка будет пресмыкаться перед ними, будет обличена и наказана всей мощью закона. Они хотели увидеть триумф героя. Тогда мир покажется им гораздо лучшим местом. Коникова давала им то, ради чего они пришли сюда, – шанс исполнить их почетный гражданский долг и исправить чудовищное злодеяние. Я знаю, как это работает.
– …логически, шаг за шагом, опираясь на неопровержимые свидетельства криминалистов, на полицейские отчеты и свидетельские показания, а также на экспертную оценку криминалистического психолога, обвинение продемонстрирует Вашей чести, что обвиняемая, – взмах руки, призывающий присяжных как следует присмотреться ко мне, – обладает холодным, изобретательным и расчетливым умом. Это хамелеон, предстающий в обличье скромницы, – увещевает Коникова. – Не поддавайтесь на ее уловки, потому что в конце концов у вас не останется иного выбора, кроме признания ее вины по всем статьям.
Вереница шепотков проносится по залу, словно невидимое течение. Репортеры лихорадочно строчат в свои блокноты. Я сглатываю слюну. Капля пота стекает в ложбинку между грудями. Мое отчаянное стремление к свободе неразрывно связано с Питером Лоррингтоном и командой его юристов.
Коникова наклоняет голову в парике в сторону Лоррингтона.
– Без сомнения, мой уважаемый коллега попытается запутать дело. Направить его по ложному следу. Он будет предлагать вам разные варианты событий и попытается сопоставить их с реальными фактами. Но помните, что любая история – это вымысел. Дым и зеркала. Вполне вероятно, он попытается представить ее в роли жертвы, которая стала добычей грубого и властного мужа, помрачившего ее рассудок и поставившего ее на грань безумия, – Коникова выразительно кивает. – Да, он считает вас податливыми и внушаемыми людьми. Психологи скажут вам, что внушаемость свойственна каждому из нас, а когда человек погружен в глубоко трогательное повествование, он опускает свои эмоциональные барьеры. Ваш долг – не поддаваться ему, оставаться начеку и следить за руками.
– Защита попытается опорочить трудную работу полицейских служащих. Защита попытается выдвинуть подставных свидетелей. И все ради того, чтобы создать малейший предлог для разумного сомнения. Поверить защите – значит позволить этой женщине остаться безнаказанной в убийстве ее мужа. Вы не можете так поступить. Вы здесь ради того, чтобы выполнить ваш гражданский долг. Совершено тяжкое преступление, так что давайте сделаем все правильно.
Коникова садится и тянется к стакану с водой.
– Мистер Лоррингтон? – вопрошает судья Джеральдина Парр. – Хотите что-нибудь добавить?
Мой барристер неторопливо встает. Его рост хорошо заметен, и атмосфера в зале ощутимо меняется. Он доминирует над собравшимися. Все ждут его представления, его контраргументов. Он улыбается. Черт возьми, он улыбается! Я тоже с трудом удерживаюсь от улыбки – от глупого облегчения, от понимания того, что за моей спиной стоит грозная сила, наряду с его репутацией превращать судей и присяжных в податливый воск под его холеными белыми руками.
– Вас что-то позабавило, мистер Лоррингтон? – спрашивает судья Парр, глядя на него поверх стекол очков для чтения. – Или же вы собираетесь обеспечить линию защиты?
Мне известно, что вступительное слово моего барристера будет очень коротким и выдержанным в общих тонах. Защите положено выслушать все аргументы стороны обвинения, прежде чем переходить к конкретным описаниям и версиям событий.
– Ваша честь, – произносит Лоррингтон глубоким баритоном, положив ладони по обе стороны своей кафедры. – Мне представляется, что мадам прокурор позволила себе обозначить мою линию защиты.
На галерке раздается смех. Я вижу ухмылки на лицах некоторых присяжных. Художник переворачивает страницу альбома и начинает рисовать быстрее.
– Тишина в зале! – восклицает судебный пристав.
– В самом деле, – Лоррингтон поворачивается к присяжным. – Мадам прокурор права в том, что существует альтернативный вариант событий. Тот, который лучше соответствует собранным уликам. Мы продемонстрируем Вашей чести, что дело обстоит не вполне так, как настаивает сторона обвинения. И мадам прокурор совершенно права кое в чем еще; следите за пальцами. Читайте ее доводы между строк. И ни на секунду не ослабляйте бдительности, поскольку ваш гражданский долг состоит в том, чтобы не отправить невиновную женщину в тюрьму за преступление, которого она не совершала. Это ваша обязанность перед правосудием. Это бремя, возложенное на ваши плечи.
Элегантно взмахнув полами мантии, он опускается рядом с солиситором.
– Ваш первый свидетель, мадам прокурор? – произносит судья.
Дверь судебного зала распахивается. Появляется женщина-детектив с кудрявыми оранжевыми волосами и обгоревшим на солнце веснушчатым лицом. Кажется, что она перегрелась, облачившись в брюки, белую блузку и плохо сидящий блейзер. У меня сводит живот, пока Лоцца направляется к свидетельской кафедре. Она плотно сбита и движется вперед уверенной походкой, держа руки в стороне от бедер, как будто оставляет место для воображаемого оружейного ремня с кобурой. Когда она приближается, я вижу шрам, пересекающий ее лоб.
Она занимает место для дачи показаний рядом со скамьей присяжных. На меня она не смотрит.
– Тишина, прошу вас! – громко восклицает судебный пристав. Потом он поворачивается к Лоцце: – Вы готовы честно и официально подтвердить, что ваши свидетельские показания будут содержать правду, только правду и ничего, кроме правды? Для подтверждения достаточно сказать «да».
– Да, – говорит Лоцца.
