– Как его рана? – спросил Гейрмунн. – Я сделал все, что мог, но…
– Мы перевязали рану, – сказала Тюра. Гейрмунн увидел из-под меха край повязки. – Дочь мне помогала. Но ты, Гейрмунн, молодец. Рана заживет, и рука Хамунна будет действовать, как прежде.
Слова врачевательницы вытащили из сердца Гейрмунна ядовитый шип страха.
– Спасибо, Тюра.
– А ты-то как? – спросила мать, осторожно коснувшись его руки. – Когда Хамунн очнулся, он сказал, что ты тоже ранен.
– Был ранен. Обо мне позаботился Стейнольфур.
– Стейнольфур? – удивилась Тюра. – Этот старый эгдир?
Решительным шагом она направилась к Гейрмунну. Казалось, врачевательница идет на войну.
– Позволь-ка мне взглянуть.
На самом деле Тюра и не спрашивала позволения, ибо повела Гейрмунна к длинному столу и усадила на отцовский стул во главе стола. Там она заголила ему руку и внимательно осмотрела следы врачевания Стейнольфура.
– Ромашка? – с похвалой в голосе спросила она. – Инга, подай мне чистую тряпку. Повязка вся грязная.
Повязка, наложенная Стейнольфуром, казалась Гейрмунну вполне чистой, но он не стал спорить с врачевательницей. Дочка Тюры поднесла к столу корзину с орудиями материнского ремесла.
– Вот так-то лучше, – сказала Тюра. – Сейчас я тебя заново перевяжу.
Она смазала рану липкой, жгучей мазью собственного изготовления и стала перевязывать.
– Рана у тебя совсем не пустяшная, – сказала мать, подойдя к сыну и положив руку ему на плечо.
Только сейчас Гейрмунн заметил, что ее глаза покраснели от слез или бессонных ночей, а может, от того и другого. В черных волосах матери прибавилось седины.
– Прости, что заставил тебя поволноваться.
– Еще бы не заставил, – сказал отец.
Конунг стоял в нескольких шагах, заложив руки за спину. Он тоже выглядел усталым и изможденным. Кожа над темно-каштановой бородой была бледнее обычного. Однако Гейрмунн сразу почувствовал: отец тревожился не столько за него, сколько за Хамунна. Тем не менее Гейрмунн заставил себя сказать:
– Отец, я сожалею, что так вышло.
– Главное, вы оба дома, и твое здоровье не внушает опасений, – вмешалась мать.
Ее голос звучал твердо. Ее слова были чем-то вроде сигнала к перемирию. В ответ отец лишь пробурчал что-то невнятное.
Вскоре Тюра закончила перевязку. Мать поблагодарила врачевательницу и проводила их с дочерью в общий зал, где им предстояло заночевать на свободной скамейке. Тюра и Инга останутся в усадьбе, пока у Хамунна не спадет жар. Может, и дольше. Все зависело от желания конунга и конунги. Гейрмунн сидел, все так же положив руку на стол. Он ждал, когда отец заговорит первым.
– Прежде чем уснуть, твой брат рассказал нам о случившемся.
– Волки, – рассеянно кивнул Гейрмунн, вперившись в широкие волокна древесины. – Хамунн храбро сражался с ними.
Конунг выслушал сына, затем подошел к столу. Гейрмунн едва не вскочил, едва не подчинился инстинктивному желанию освободить законное место конунга. Но досада и злость, словно якоря, удержали его на месте. К удивлению Гейрмунна, отец сел на соседний стул, устало ссутулившись. Конунг вздохнул, потер глаза и лоб. Гейрмунн вспоминал слова Стейнольфура, мысленно укрепляя свою оборону.
– Хамунн храбро сражался с волками, – повторил отец его слова. – Это и есть твой подробный рассказ о случившемся?
Раньше, чем Гейрмунн успел ответить, конунг продолжил:
– Был бы жив твой дед, он бы сказал, что родственные узы не защищают от зависти и вероломства. – Отец кивнул в сторону большого зала. – Можешь не сомневаться, там хватает мужчин и женщин, думающих, что только дурак мог спасти брату жизнь. Особенно рискуя собственной. Они отдают дань благородству твоего поступка, но считают тебя дураком.
– А ты? Что думаешь ты?
Конунг сощурился:
– Я никогда не сомневался, что ты – человек чести. Тебе недостает терпения, мудрости и сдержанности. Зато дури и беспечности – хоть отбавляй. Отправился в горы, навстречу опасности, совершенно неподготовленным.
В душе Гейрмунн соглашался с отцовскими словами, но признавать это не хотел.
– Сыновьям конунга не возбраняется охотиться.
– Помолчи. Не отрицай того, что очевидно каждому в этом зале, включая твоего клятвенника. Одно дело, если бы своими безрассудными действиями ты подверг опасности себя одного. Ты рисковал жизнью брата. – Отец подался вперед. – Ты рисковал жизнью будущего конунга Ругаланна.
Жжение, вызванное мазью Тюры, ослабло, сменившись отвратительным зудом. Гейрмунн по-прежнему держал руку на столе, не поддаваясь желанию почесать рану. Он сидел, не шевелясь.
– Конунг, я давно знаю, что ты почитаешь важнее всего.
Отец резко выдохнул и откинулся на спинку стула, качая головой.
– Твои слова и поступки свидетельствуют, что не напрасно ты родился младшим сыном. Как отцу, мне больно это говорить, но, как конунг, я обязан сказать. У тебя нет ни характера, ни мудрости, требуемых правителю, но сильнее всего меня страшит, что ты так и не обретешь этих качеств.
Вернулась мать. Вместе с нею вбежал ее верный пес Свангр. Глядя на могучего элкхунда, Гейрмунн вспомнил волков, с которыми ему и Хамунну совсем недавно пришлось сражаться. Только собачьи глаза, преданно глядящие на мать, показывали, что Свангр подчиняется людям.
Конунга посмотрела на мужа и сына.
– Вижу, вы так и не залатали свои разногласия.
– Как ни прискорбно, но не залатали, – ответил конунг, взглянув на Гейрмунна.
– Мне тоже жаль, – сказал Гейрмунн.
Свангр подбежал к подстилке Хамунна, понюхал его плечо и лег, протяжно заскулив.
– Он поправится, – сказала псу конунга. – Не тревожься.
Пес качнул мордой, затем устроился у постели Хамунна, как караульный у городских ворот. Конунга с улыбкой посмотрела на верного элкхунда.
– Стюрбьёрн ждет, – сказала она мужу.
– Уже поздно. Разве нельзя поговорить с ним завтра?
– Все зависит от того, в каком настроении ты его застанешь. – Конунга села напротив мужа. Гейрмунн оказался между отцом и матерью. – Если нужно, он обождет. Но он знает, что наши сыновья благополучно вернулись. Время еще не перевалило за полночь. Вряд ли он поймет твое нежелание говорить с ним.
Конунг нахмурился, затем кивнул:
– Ладно. – Он повернулся к Гейрмунну. – Ступай и пришли сюда Стюрбьёрна.
Гейрмунн поднялся со стула. Мать хотела взять его за руку, но не успела. Гейрмунн быстро покинул совещательную комнату, вернувшись в большой зал. Стюрбьёрна он застал на прежнем месте, только теперь ярл не стоял, а сидел на скамье вместе с зеленоглазой воительницей. Браги куда-то исчез. Увидев Гейрмунна, оба прекратили разговор. Гейрмунн, как мог, подавил неутихший гнев и учтиво сообщил ярлу:
– Отец согласен тебя принять.
Стюрбьёрн допил из рога остатки эля и встал. Был он высок и широкоплеч, но годы его полной силы остались позади.
– Твоему отцу повезло. Оба его сына живы, – сказал ярл.
Гейрмунн заподозрил в его словах скрытый смысл и даже оскорбление. Но где коренился этот смысл и в чем состояло оскорбление, не знал, а потому не мог дать должного ответа. Гейрмунн молча наклонил голову. Стюрбьёрн отправился в хорошо знакомую ему совещательную комнату. Гейрмунн смотрел ярлу вслед, сознавая, что даже в своем нынешнем состоянии Хамунн присутствовал там, куда его не позвали.
– А ты, значит, младший брат, – сказала воительница, глядя на него. – Гейрмунн Адская Шкура. – Она указала на освободившееся место. – Садись.
Невзирая на усталость, любопытство не позволило Гейрмунну сесть рядом. Он стоял, вместе с воительницей глядя на пищевой очаг, расположенный перпендикулярно длинному центральному очагу, обогревавшему зал.
– Тебя это раздражает? – спросила она.
– Что именно?
– Прозвище – Адская Шкура.
Гейрмунну не хватало терпения отвечать на подобные вопросы.
– Это прозвище отец дал нам обоим.
– Ты не ответил на вопрос.
Гейрмунн повернулся к ней. Воительница была старше его всего на несколько лет. От нее пахло дымом и морем, а в глазах было что-то знакомое. Что-то вроде родства, влекущего к ней.
– Кто ты? – спросил он.
Ее усмешка подсказывала: зеленоглазая воительница знала, что Гейрмунн уклонялся от ответа на ее вопрос, и решила не настаивать.
– Меня зовут Эйвор.
– Рад знакомству с тобой, – сказал Гейрмунн, склоняя голову. – Не знал, что у Стюрбьёрна есть дочь.
– Я не его дочь, хотя одиннадцать последних лет он растил меня, как своего ребенка.
– Тебе повезло. А где же твой настоящий отец?
Эйвор отвернулась и стала изучать взглядом зал. Гейрмунн подумал, что своим вопросом обидел ее.
– Прости мою напористость. Я устал и плохо соображаю. Можешь не отвечать, если…
– Мой отец мертв, и это не тайна. – Она невесело улыбнулась. – Кое-кто здесь наверняка знал моего отца. Возможно, эгдир, с которым ты пришел.
– Стейнольфур? А ему откуда знать твоего отца?
Эйвор надолго припала к рогу с элем.
– Потому что моего отца убил не кто иной, как Хьётве, правитель эгдиров.
Гейрмунн проглотил ком в горле, потеряв дар речи.
– Хьётве явился в отцовскую усадьбу, чтобы убить гостившего у нас Стюрбьёрна. Это ему не удалось, а отца он убил.
– Как звали твоего отца?
Эйвор хмуро посмотрела в рог с элем и покачала головой:
– Не имеет значения. Он умер как трус.
Гейрмунна ошеломили искренние и в то же время оскорбительные слова Эйвор о своем отце.
– Ты говоришь очень вольно.
– Я говорю правду, – возразила она. – Есть разница между болтливым и честным языком. Я выношу только один из них.
Гейрмунн задумался над ее словами и вдруг понял, почему она показалась ему знакомой. Как и у него, рунный камень ее жизни был про?клятым местом, кишащим призраками. И от прошлого, вырезанного на этом камне, ей было не убежать. Искренность Эйвор воодушевила его.
– Меня раздражает, – сказал он.
– Что именно?
– Когда меня называют Адской Шкурой.
– Тогда я не буду тебя так называть, – сказала Эйвор, подавая ему рог с элем.
Гейрмунн принял рог и отпил эля.
– Может, тогда ты скажешь правду и о том, почему ты здесь?
Усадьба Стюрбьёрна в Ставангере находилась на другой стороне Бокнафьорда, а его земли занимали изрядную часть южной оконечности Ругаланна на границе с Агдиром. Ярл вполне мог считать себя конунгом Ругаланна, но его мнение не подкреплялось ни силой, ни властью. С незапамятных времен Ругаланн принадлежал тому, кто владычествовал над проливом Кармсунн. Нынче это был отец Гейрмунна.
– Стюрбьёрн хочет поговорить с твоим отцом о Харальде.
– Каком Харальде?
– Правителе Согна.
Гейрмунн кивнул. Согн находился к северу от Ругаланна, на другой стороне Хурдаланна. Ходили слухи, что между Харальдом из Согна и Эйриком – правителем Хурдаланна возник спор чести, создавший напряженность на границе.
– При чем тут Харальд? – задал новый вопрос Гейрмунн.
– Стюрбьёрн ему не доверяет. Слишком много воинов отправились в Англию. Хурдаланн ослаблен. Агдир тоже. Стюрбьёрн считает: надо что-то делать и как можно скорее, пока аппетиты Харальда не стали безудержными.
