Мэлори начинает плакать. Она представляет, как Гари сидит за столом с другим мужчиной – помоложе, уговаривает его сыграть роль переписчика, обещает золото или что там еще представляет ценность в новом мире.
– Слушай, сынок, можешь кое-что переписать и отнести в лагерь «Ядин»? Третий домик. Сделаешь? Вот эти два имени не забудь внести. Понимаешь, это наживка. Отдай или оставь на пороге. Надеюсь, рыбка клюнет. Ох и давно я за ней охочусь!
– Вранье! – говорит Мэлори. – Сплошное вранье! Это невозможно! Так не бывает!
Однако имена родителей упрямо лезут в глаза.
«Сэм и Мэри Волш», – написано черным по белому. И почерк не Гари.
Еще один листок из рассеянной по полу стопки бумаг привлекает внимание Мэлори. Он выпал из середины и нагло лег на самом видном месте – будто тоже борется за жизнь. На нем еще одна небылица, дополнительный повод не верить ни слову из этих бумажек.
Описание нового способа передвижения.
Поезд, который едет вслепую.
Точно, незнакомец что-то говорил… Поезд, кстати, идет на север.
Мэлори бросает в жар. Ей душно, словно стены вокруг нее сжимаются. Он следил за ней и детьми! Не выпускал из виду все эти годы!
«Нет, нет и еще раз нет! – думает она. – Слишком заманчиво, слишком гладко».
Сочный червяк опускается в воду. Мэлори проглотила бы его с жадностью. Она уже готова взять детей, покинуть относительно безопасное место, которое десять лет служит им домом. А на платформе будет поджидать Гари.
«Родители умерли, – убеждает она себя. – Умерли семнадцать лет назад».
Мэлори подбирает листок с описанием поезда. Начинает было читать, затем снова бросает на пол.
«Не поеду! Как бы не так!»
Решено: они останутся в лагере. Здесь безопасно. Здесь Том и Олимпия выросли. Превратились из детей в девушку и юношу, умных не по годам, обладающих острым слухом и жизнерадостных, несмотря на обстоятельства. Нет, она не будет подвергать их жизнь опасности ради своих интересов.
Мэлори слегка успокаивается – решение принято. Надо забыть сегодняшнее происшествие. Список, имена, перепись населения – все.
Она идет к двери, берется за ручку и бросает прощальный взгляд на пол.
Даже издалека имена хорошо видны. Они словно высечены на камне и никогда не сотрутся. Они прочнее, чем сама Мэлори. Она умрет, несмотря на все предосторожности, а Сэм и Мэри Волш на бумаге будут жить еще долго.
Мэлори зажмуривается.
Открывает дверь… и снова закрывает, не выходя из комнаты.
Возвращается к описанию поезда.
– Мам! – зовет Том. – Тебе помочь?
Она не отвечает. Погружается в чтение: «Поезд идет по рельсам и поэтому является самым безопасным средством передвижения в современном мире. Отпадает множество рисков. Например, не вписаться в поворот, врезаться в припаркованную машину или сбить человека».
Нет! Это невозможно! Слишком хорошо, чтобы быть правдой! Мэлори уверена: не существует в современном мире безопасного средства передвижения.
Однако она продолжает читать: «Рельсы заранее очищают, поезд движется на небольшой скорости…»
Мэлори отворачивается. Ей больно. Физически больно. Неужели папа с мамой живы? Были живы все это время?
Мэлори вспоминает, как сообщила сестре, что родители перестали подходить к телефону. Какое лицо было у Шеннон… Потом вспоминает мертвую сестру на полу в ванной.
Ножницы в грудь… Своими руками…
Ее душит чувство вины – почти невыносимое. Почему она их не разыскивала, почему не убедилась, что они действительно мертвы? Семнадцать лет…
Поезд следует от станции «Ленсинг, штат Мичиган» до станции «Макино-Сити, штат Мичиган».
«Макино-Сити, – думает Мэлори. – Верхушка Нижнего полуострова. Там начинается мост, который соединяет Нижний полуостров с Верхним».
«Максимальная скорость поезда составляет пять миль в час. Поезд функционирует на угле. Окна закрашены черной краской. Надеюсь, опишу работу поезда более подробно, когда сам воспользуюсь его услугами», – закончил статью переписчик.
– Не поеду! – говорит Мэлори, но в глубине души уже знает: поедет.
Она закрывает глаза и выходит в приемную.
– Мама, что ты думаешь? – спрашивает Олимпия.
– Мне нужно поговорить с Роном Хэнди.
– Мам, дверь закрыта, можно.
Мэлори открывает глаза. Видит раскрасневшиеся лица. Как они, должно быть, счастливы.
Невероятные перспективы. Сладкая ложь.
– Мы проводим! – говорит Том. – Я как раз смастерил штуку, которая…
– Нет! Я хочу поговорить с ним наедине.
Необходимо посоветоваться со взрослым человеком. Пусть даже в два раза более запуганным, чем она сама.
Рон Хэнди – их ближайший сосед. Он обитает в трех милях от лагеря на заброшенной автозаправке. Не так уж далеко.
Рон считает себя лучшим в мире юмористом. Сейчас Мэлори готова терпеть даже его шутки, ей нужно развеяться. Ее душит тревога. Она думает: папа с мамой могут умереть каждую секунду. Допустим, они не погибли сразу, не умерли за семнадцать лет разлуки. А ведь может быть, они прямо сейчас погибают. В эту самую минуту. Или следующую. Или следующую.
– Боже мой… – шепчет Мэлори.
Она в смятении, толком не понимает, что думает, что чувствует. Пытается представить поезд. Людей, которые его запустили. Ну доберутся они до платформы – и будут ждать месяц, год или десять лет. Они не будут знать, когда придет поезд, и нельзя будет посмотреть и проверить, не показались ли вдалеке фары.
Олимпия подходит, берет за руку.
– Все нормально, все будет хорошо.
Слова дочери не успокаивают. Семнадцать лет. Семнадцать лет разлуки.
– Мне нужно переговорить с Роном Хэнди, – повторяет Мэлори. Надевает повязку. Она надевала ее столько раз, что жест стал привычным – как заправить за уши волосы.
– Глаза закрыли? – спрашивает она детей. Даже сейчас не теряет осторожности. Сейчас, когда с таким трудом налаженный мирок трещит по швам, когда ей физически больно от надежды и от того, что придется второй раз пережить потерю родителей. Даже в эту трудную минуту она спрашивает у детей, закрыты ли глаза.
– Да.
Это Олимпия.
– Закрыты.
Это Том.
Мэлори выходит в столовую. Чувствует под ногами деревянный пол. Удивляется – неужели осталось что-то прочное? Вся жизнь обращается в хаос, Мэлори падает в темноту, ей не за то зацепиться и непонятно, как поступить.
Глава 5
Мэлори познакомилась с Роном Хэнди десять лет назад. Когда она со своими тогда еще шестилетками искала новый приют, то сначала наткнулась на жилище Рона. Мэлори издалека почувствовала запах бензина. И пошла на запах – думала разжиться в магазине консервами или еще какой-нибудь едой. Оказалось, в мичиганской глуши живет Рон Хэнди. Его дом – крепость. Окна и щели заколочены досками, обиты толстыми матрасами, укреплены железными листами и даже автомобильными дверцами. Рон, насколько Мэлори известно, не снимает повязку даже внутри.
Под ногами хрустит гравий – это обочина дороги, на той стороне – заправка Рона. Нервы у Мэлори на пределе, в голове – неразбериха.
Мэлори давно не навещала соседа, уже года три. А сам Рон ни разу не заходил к ним в лагерь. Он вообще никуда не выходит. Никогда.
Привычка смотреть по сторонам, когда переходишь дорогу, отмерла за ненадобностью. Мэлори пересекает проезжую часть и попадает на территорию заправки – здесь уже мелкая галька.
Откуда ей знать, что Рон жив? Возможно, обезумевшие мухи уже давно кружат над его разлагающимся трупом и откладывают в нем яйца…
Как и в трупах Сэма и Мэри Волш.
Мэлори ударяется ногой о что-то твердое – она дошла до крепости Рона. Стучит в обитую досками стену. Хотя стучать нет необходимости. Хозяин, если только он жив, наверняка уже услышал шум.
– Мэлори, это вы?
Значит, за последние три года она – его единственный гость.
– Да, Рон! Я!
Ей не нравится собственный голос – слишком взволнованный. Убедилась ли она, что Том с Олимпией в третьем домике и будут ждать ее там? Или забыла в спешке?
Рон отпирает дверь. До нашествия это заняло бы секунду, а теперь Мэлори долго слушает, как щелкают замки и засовы, словно Рон сдвигает с пути тысячу мелких металлических предметов.
Наконец доносится скрип. Ее обдает душной волной застоявшегося воздуха. Из комнаты ужасно пахнет. Живущий там не моется и никогда не проветривает.
– Мэлори! – восклицает Рон.
Судя по голосу, он рад, хоть и не очень бодр. Выговор у него аристократичный. Десять лет назад Мэлори тоже сразу обратила внимание на его манеру речи. Про таких, как Рон, раньше говорили «слишком умный».
– Добрый день! – здоровается Мэлори. – Найдется минутка?
Рон смеется. Смешно, потому что «минуток» у него предостаточно – он только и делает, что сидит в своем бункере в темноте и одиночестве.
– По правде говоря, я ожидал компанию друзей и родственников, однако они запаздывают. Заходите, угощу вас свежими булочками.
Мэлори выдавливает улыбку. Сегодня она не в настроении шутить над суровой реальностью. Имена родителей засели в голове. В душе теплится надежда, однако она вот-вот затухнет.
– Вы чем-то взволнованы, – произносит Рон. – Надеюсь, с детьми все хорошо? Позволю себе заметить, они уже не дети…
– Рон, к вам кто-нибудь заходил? Человек из переписи населения?
Мэлори необязательно видеть лицо Рона, чтобы понять, насколько он напуган ее вопросом. Одного упоминания о чужаке, который стучится к нему в дом, может быть достаточно, чтобы Рон молча захлопнул перед ней дверь.
Однако Рон пока не убегает.
– Нет, – медленно отвечает он, и Мэлори слышит, с каким трудом ему дается каждое слово.
Рон пытается шутить:
– Хотя возможно, я просто спал или глубоко задумался и принял стук за плод воображения…
Неудавшаяся шутка виснет в воздухе. Рон продолжает:
– Зайдете? Я в последнее время, знаете ли, не слишком люблю прогулки.
Мэлори заходит. Она до сих пор ошеломлена, ей не терпится поделиться с Роном. Снова приходится долго стоять с завязанными глазами и слушать, как он звенит засовами.
– Раньше я жил в офисе. Вот только там весьма подозрительное окно. Я его, конечно, загородил и двадцать раз проверил. И все же… оно мне не нравится.
Мэлори едва не вскрикивает от неожиданности, когда Рон дотрагивается до ее руки.
– Я переехал, – продолжает Рон. – Теперь обитаю в кладовке среди фильтров и канистр с машинным маслом. Признаться, иногда думаю – а не распить ли одну из них?
– Ну что вы, Рон…
– Видите ли, я не слишком приспособлен к новому миру. Ну да ладно!
Он тянет Мэлори за руку, ведет в глубь дома. Продвигаться легче, чем раньше, – Рон, вероятно, частично избавился от хлама. «Даже в самом отчаянном положении человек пытается обустроить жилище», – отмечает про себя Мэлори.
Впрочем, пахнет по-прежнему ужасно. Смесь пота и бензина. А еще мочи и не только…
Мэлори идет за Роном по узкому проходу. Это, наверное, коридор, просто узкий из-за громоздящихся вдоль стен вещей.
– Вот мы и пришли, – объявляет Рон.
Мэлори не слушает, она думает о родителях.
Не может быть! Неужели они живы?
