– Может, всю оставшуюся жизнь. – Он хватал ее за плечо, на котором красовался свежий синяк, и тащил в постель, а она глотала слезы и подчинялась унизительному совокуплению.
Иногда Сергей приводил гостей, таких же братков, как сам, с такими же девушками, как она, только, похоже, давно потерявшими невинность, и Лиза накрывала стол. Часто все это кончалось избиением несчастных женщин, которые, спрятавшись в предбаннике от разъяренных водкой сожителей, жаловались друг другу на судьбу.
– Ты же понимаешь, чем занимается твой благоверный, – объясняла ей Наташа, сожительница бугая Кости. – Мой иногда рассказывает, а иногда разговаривает во сне. Брр. – Она поежилась. – Лучше, конечно, этого не слышать. Они убийцы, понимаешь, и воры. Грабят и убивают. А убивают порой с особой жестокостью. Вот и расслабляются потом.
Лиза бледнела.
– Когда-нибудь они убьют и нас, – тихо говорила она, и девушки кивали.
– Скорее всего.
– Но тогда… – Лиза прижимала к горлу маленькие кулачки, – нужно бежать.
Они смеялись.
– Да куда ты убежишь? Все равно отыщет. Это для них раз плюнуть. Да и не хочется возвращаться к прошлой жизни. – Наташа вздыхала. – Лучше Костика потерпеть. Все-таки на «бэхе» черной возит и шмотки за валюту покупает. Да в ресторанах в лучших часто обедаем. За это и умереть не жалко.
Лиза была другого мнения. Умирать ей не хотелось, она и не жила еще. Пятнадцать лет – разве это возраст?
– А милиция? – робко говорила она. – Однажды их могут арестовать.
Девчонки хохотали, словно она сморозила что-то до одури забавное.
– Милиция? А тебе твой ничего не рассказывал? Да она же вся у них с руки кормится, – пояснила Наташа. – Если когда-нибудь возникнет вопрос, арестовать твоего Серегу или честного человека, милиция арестует второго. Тебе понятно?
Ей было все понятно и от этого горько.
Глава 5
Одесса, 1890 г.
Как и предполагал Шепсель, им пришлось поработать на отца ровно три года. Из родного дома не пришлось бежать, вызвав гнев Якова: судьба распорядилась иначе.
Болезнь унесла в могилу сначала горбоносую добрую Софу, в последние минуты жизни сетовавшую, что она оставляет мальчиков и любимого мужа, а потом и самого Якова, пережившего жену всего на полгода. Сапожную будку захватил старший брат, неплохой мастер, жена которого (и где он отыскал такое страшилище?) невзлюбила своих родственников, не желавших помогать ее супругу.
Мойша, пряча глаза, посоветовал младшим братьям уехать и снабдил их суммой на первое время.
Разумеется, сумма была невелика, но ни у Шепселя, ни у Лейбы к нему не было претензий. Они знали, какой доход приносила мастерская.
Чувствуя вину, Мойша отдал почти все, что у него было, не боясь скандала с женой.
Перед уходом из дома Шепсель еще раз пересчитал деньги и подумал, что с ними делать. Конечно, для открытия лавки этого было мало.
Однако Гойдманы не стали ворами и убийцами, какими славился их родной город. Может быть, сказалось воспитание родителей, может быть, своеобразный кодекс чести, созданный жителями Молдаванки, но они попробовали заработать относительно честным трудом.
Юноши отправились по домам своих друзей и соседей, горько плакали, сетовали на несчастную судьбу, и сердобольные одесситы, которые всегда помогали своим, к деньгам Мойши прибавили кругленькую сумму. Как говорится, с миру по нитке…
И братья Гойдманы открыли лавку. Чтобы удержаться на плаву, они не брезговали и контрабандными товарами, однако торговля порой приносила больше убытков, чем прибыли.
Умный Шепсель не спал ночами, пытаясь спасти бизнес, но вынужден был развести руками и признать поражение. Чтобы крупно заработать, нужно и торговать по-крупному, но братья не могли себе этого позволить. Деньги, вырученные от контрабандных товаров, почти целиком забирали воры, их поставщики.
– Мы не тем торгуем, – однажды сказал он Лейбе. – И вообще занялись не тем делом. Скажи, что мы имеем? Пшик на постном масле? – Гойдман-младший загнул толстый указательный палец. – Однажды мы перепродали жемчужное ожерелье вдовы резника – и получили десять копеек. – Он загнул средний, хрустнувший в суставе. – Потом закупили мешок капусты и очень долго ждали выгоды от тети Леси. Ждали так долго, что не дождались, шоб она так жила. А сейчас получаем копейки от продажи лаврового листа. И это ты таки называешь торговлей?
Брат опустил плечи. Последнее время он ходил как в воду опущенный, и Шепсель понимал: все от того, что Лейба не боец и не стратег. Он просто хороший исполнитель – и все, от него никогда не услышишь ничего путного. Его, как собачонку, нужно вести на поводке, обещая вкусную и сытную еду. Но если он ее не получит, тут же впадет в депрессию и будет часами лежать на стареньком диване в душной каморке, вперив глаза в засиженный мухами потолок.
– Ты хочешь сказать, нам нужно возвращаться к сапожному делу? – с тоской спросил Лейба, и его глаза увлажнились.
Младший брат рассмеялся и сунул ему под нос скомканную газету:
– На, почитай на досуге. Впрочем, я расскажу тебе в двух словах об одной интересной статейке, на которую напал. В эту газетенку не первой свежести галантерейщик завернул мне мыло. Помнишь ли ты что-нибудь об археологе Шлимане?
Лейба наморщил желтоватый лоб. Он всегда был туповатым, и раввин, учивший братьев грамоте, сетовал, что парень долго не мог запомнить буквы и пересказать «Талмуд».
– Что-то вроде слышал. – Юноша изобразил работу мысли, но быстро сдался. – Слышал, но забыл. Кто это?
Шепсель хлопнул брата по плечу:
– Да, бедный рабби. Ты действительно бываешь безнадежен. Несколько лет назад вся Одесса говорила о троянском кладе, который отыскал немецкий археолог. Ну, теперь припоминаешь?
Лейба усиленно закивал, но пустые черные глаза ничего не выражали, и Шепсель терпеливо, как учитель, стал объяснять:
– Генрих Шлиман – археолог-самоучка. Его жизнь чем-то похожа на нашу. С четырнадцати лет он корячился в лавке почти целый день, но оставил это дело, уехал в Голландию, а потом в Россию, где открыл собственную фирму и разбогател. Казалось бы, чего еще нужно? Но нет, он начал изучать древнегреческий и прочитал Гомера.
– Кого? – переспросил недалекий Лейба и сунул в нос указательный палец.
– Гомера, – повторил брат, – был такой древнегреческий автор, написавший «Илиаду» и «Одиссею».
По пустым глазам Лейбы Шепсель понял, что все это для него пустой звук, но старший брат не стал переспрашивать. Он хотел дождаться, пока младший расскажет о том, что задумал. Вот тут-то не будет никаких фамилий, просто описание того, что им предстоит сделать.
– В поэме Гомера «Илиада», – продолжал Шепсель, – рассказывается о Троянской войне. Когда-то существовало такое государство – Троя. Греки объявили ему войну и сожгли дотла. Долгое время считалось, что Троя – просто выдумка Гомера, но Шлиман поклялся ее найти и нашел. – Он вздохнул и причмокнул губами. – Представляешь, сколько сокровищ он выудил из земли вместе с другим археологом? Троя обогатила их самих, детей, внуков и правнуков. Помнишь, наш отец говорил: «Чтобы быстро разбогатеть, нужно найти клад». Но тогда у нас не было ни копейки, и мы были слишком малы, чтобы пускаться в опасное путешествие. Но теперь мы взрослые и… – Шепсель улыбнулся. – У нас есть какие-никакие, но деньги. Они позволят не умереть с голоду на раскопках.
Глаза Лейбы впервые загорелись, взгляд стал осмысленным.
– А еще мы можем продать эту лавку и потом купить другую, – воскликнул он, но брат покачал головой:
– А вот этого мы как раз-таки не станем делать. Я уже говорил тебе, что мы просто не тем торгуем. «Лавка братьев Гойдманов» останется, только товары в ней будут другими. Один антиквариат – и ничего больше. – Он подошел к брату, обнял его и крепко прижал к широкой груди.
Лейба поднял густые черные брови:
– Но где мы возьмем этот антиквариат? Разве у нас есть деньги на его приобретение?
Шепсель расхохотался. Туповатый брат ничего не понял из его рассказа. Зря он тратил время, знакомя его с историей Шлимана.
– На антиквариат у нас никогда не хватит денег. – Младший Гойдман хлопнул братца по плечу. – Это нам и не нужно. Мы сами добудем его.
До несчастного Лейбы все еще не доходило: для его мозга такие комбинации были сложны.
– Но где добудем? Ты же сам сказал, что этот археолог раскопал город и унес все клады.
– На наше счастье, на свете существует не только Троя, – рассудительно ответил Шепсель. – Ты не поверишь, братишка, но возле Очакова, который, как тебе известно, совсем неподалеку от Одессы, обнаружены древнегреческие города. Думаю, под землей немерено ценностей. Пожалуй, ты все же прав: мы продадим лавку в Одессе и купим в Очакове – вот и все. А потом наполним ее товаром, да таким, что пальчики оближешь. Ты готов поработать киркой и лопатой? Знаешь, дорогой, ценности не грибы и после дождичка из земли не покажутся. Придется попотеть, чтобы заработать наш первый миллион. А еще я мечтаю сделаться антикваром с именем. Мне позарез нужно научиться отличать подделку от подлинника и знать как можно больше об археологии. – Он поднял глаза кверху. – О, ты не представляешь, как я благодарен нашей матери за то, что она отдала нас рабби. Благодаря ему я умею читать, и это мне очень пригодится. – Шепсель достал сверток и выудил книгу в потрепанном переплете. – Знаешь, что это, мой бедный братишка? Учебник по археологии. Мне подарил его известный коллекционер Генрих фон Штерн. Не спрашивай, как мне удалось втереться к нему в доверие и понравиться. С сегодняшнего дня я стану изучать эту книгу, как «Талмуд».
Лейба впервые за время разговора посмотрел на брата с восхищением. Что ни говори, а он мозг, его младший братишка.
– Я готов попотеть, – воскликнул он, и братья снова обнялись.
Воображение рисовало картины старинных сундуков, набитых золотыми монетами. Да что там монетами! Шлиман получал неплохие деньги и за надгробные плиты.
– Мы начнем с Ольвии, – деловито произнес Шепсель. – Недаром ее называют местом Ста Могил. Поверь, там есть много чего ценного.
Глава 6
Дивногорск, наши дни
Время шло, Лиза так и жила в этом коттедже, ни жена и ни любовница, так, что-то непонятное.
Теперь Лиза не боялась ничего в этой жизни. Синяки и ссадины не заживали, однако она научилась чувствовать его настроение и вовремя прятаться в предбаннике, и травматолог вот уже несколько месяцев не накладывал гипс. А еще она чувствовала, что надоела Сергею (он часто приводил в дом проституток. И где только находил таких прожженных), совокуплялся с ними на диване в гостиной, не стесняясь ее. А еще с интересом поглядывал на соседскую девушку, дочку профессора, построившего коттедж рядом, и в его взгляде Лиза видела что-то новое. На нее он, во всяком случае, так никогда не смотрел.
– Тебе нравится Света? – однажды спросила она, и Сергей кивнул:
– Ага, нравится.
– Так женись на ней и отпусти меня, – вдруг выпалила Лиза, дивясь своей храбрости.
Он усмехнулся как-то задумчиво и грустно, как человек, а не как браток Серега.
– Ты спятила? Тебе известно, какая пропасть лежит между нами. Я рэкетир, а она дочь профессора, к тому же образованная. Меня убить могут в любую минуту или посадить. Думаешь, я от себя без ума? Ошибаешься. Вот если бы я был депутат или честный бизнесмен, кем я и собираюсь стать в будущем, она бы с радостью пошла за меня. А пока я вынужден проводить время с такими, как ты.
Лиза горестно вздыхала.
– На мне ты тоже не женишься. И у нас никогда не будет детей.
– Какие дети? – Он потряс ее за плечи и заглянул в синие глаза. – Если вдруг залетишь от меня, попробуй скрыть. Убью.
Как назло, она залетела через две недели, и он повез ее на аборт.
Усталый врач предупредил его:
– Первая беременность. Вполне возможно, что последняя.
– Ну и пусть. – Он упрямо сжал губы. – Таким, как она, детей иметь противопоказано.
Лиза дрожала в углу и думала о том, что ее никто не спрашивает.
В тот день она лишилась возможности иметь детей.
Глава 7
Очаков, 1890 г.
Шепсель, в отличие от флегматичного Лейбы, всегда был энергичен и напорист.
Не откладывая в долгий ящик он на следующий день уже занимался продажей лавки и нашел покупателей. Мужчины ударили по рукам, хотя предложенная цена была явно заниженной.
Младший Гойдман не стал торговаться впервые в жизни. Ему казалось, что промедление смерти подобно.
Весть о Клондайке неподалеку от Одессы уже давно обсуждалась на каждой улице, и к Очакову потянулись другие кладоискатели. И уже тысячи бесценных находок поступали на черные рынки, некоторые – для того, чтобы быть утерянными безвозвратно.
Шепсель не знал, что на съезде археологов в Тифлисе ситуация на раскопках греческого полиса была названа критической. Впрочем, если бы даже и знал, это не помешало бы ему поехать в Парутино, село, возле которого и обнаружили остатки Ольвии, но прежде немного побродить по Очакову, чтобы составить представление о городе, где им предстояло жить.
Этот провинциальный городок, с церковью – довольно нелепым строением, переделанным из мечети, маяком, оптическим телеграфом, тоже неказистым, ведущим, как говорили жители, свой младенческий лепет с Николаевом, и каким-то пустым двухэтажным зданием, хорошо смотрелся только с моря.
Еще год назад те, кому удавалось прожить здесь хотя бы неделю, уверяли, что трудно представить что-нибудь скучнее и печальнее. На маленьких улочках не было никакого движения, гостям радовались, как манне небесной, надеясь, что продастся лишняя булка на базаре. Торговлей, как и в Одессе, заправляли евреи.
Кладоискатели немного оживили забытый богом городок, засуетились торговцы, забегали рыбаки, которые до этого возили свои богатые уловы сельди в Одессу и ближайшие городки.
Ольвия словно сделала из Очакова другое поселение, и братья решили, что здесь вполне можно пожить до того момента, пока удача не набьет золотом их пустые карманы.
Побродив по Очакову, они отправились в степь возле Парутино, на место многочисленных раскопок, в поисках своего счастья, и оно их разочаровало в первые секунды.
Окинув печальным взглядом уже местами взрыхленную сухую каменистую почву, против которой лопата и кирка казались ему бесполезными инструментами, Лейба загрустил и сел на камень, с досадой бросив пиджак в пыль.
– И ты собираешься рыть здесь? – спросил он брата, и в его голосе уже не было слышно воодушевления.
Шепсель скривил тонкие губы и провел рукой по вспотевшим жидким черным волосам.
– Так я и знал, – буркнул он. – Ты всегда был слабаком и жил только за мой счет. Сначала я, младший брат, помогал тебе в отцовской будке, потому что у тебя не хватало ума вбить гвоздь в подошву, потом я открыл лавку и сам договаривался с поставщиками, а ты сидел в углу и пил чай. Да, иногда ты поднимался, чтобы предложить покупателям товары, но скажи, сколько ты продал сам? Мне всегда приходилось вмешиваться, чтобы довести до конца начатое тобой дело. Теперь у меня появился план, как можно разбогатеть, стоит только немного потрудиться – и тебе это уже не нравится. Другой бы на твоем месте немедленно схватил бы лопату, чтобы ценности, которые еще остались в этой земле, не достались конкурентам. Это наша Троя, понимаешь ты или нет? Наша возможность разбогатеть и стать известными антикварами. – Он взял в руку кирку и стукнул по каменистой почве, подняв серую пыль. – По твоему тупому лицу я вижу, что ты не понимаешь ничего. А раз так, я тебя не удерживаю. Можешь ступать на все четыре стороны. Я дам-таки тебе денег, но с одним условием: чтобы больше я тебя не видел. С тобой я чувствую себя биндюжником, вынужденным вечно тащить тяжелый груз.
Он еще раз стукнул киркой и повернулся к брату спиной.
Заложив руки за спину и облизывая толстые губы, что он делал в минуты волнения, Лейба задумался. Что ни говори, а речь младшего брата не содержала преувеличений. В их братском союзе мозгом был именно Шепсель, и благодаря ему удавалось выпутываться из сложных ситуаций и зарабатывать деньги. Что бы делал сейчас Лейба, если бы не было Шепселя? Об этом не хотелось и думать.
Через минуту он уже решил, что не сдвинется с места, и если младшему брату угодно заставить его грызть эту сухую каменистую почву, что ж, он готов на это.
Молча подойдя к лопате, сиротливо лежавшей в пыли, он поднял ее и постучал по камню. Послышался неприятный тупой звук, и парень поморщился:
– Где копать, Шепсель?
