– Не очень-то и хотелось, – сказала она. – Можем и поспать спокойно.
– Да я и сплю почти, сплю и сон вижу, приятный сон, чертовски приятный сон, – приговаривал Грошев.
– Ну и пусть снится, он сам по себе, а мы сами по себе. Сами по себе. Сами по себе.
– Вот именно. Еще минуточку пусть поснится, и хватит. И еще минуточку, и еще, и еще, и еще. А мы даже не замечаем, не замечаем, не замечаем.
– Правда, правда, правда… Говори. Мне нравится, когда ты говоришь.
И Грошев что-то говорил – до самого последнего момента, но потом все же замолчал, и Маша уже не просила говорить, страдальчески сморщилась, будто ей было больно, но Грошев знал, что это не боль.
В общем, все вышло славно, через две недели они опять наведались в этот пансионат. Закрепили успех.
Однажды Маша засиделась у Грошева допоздна, он предложил ей остаться. Маша согласилась, позвонила сыну, сказала, что гостит с ночевкой у подруги, было видно, что эта маленькая ложь приносит ей большое удовольствие. Так скромные девушки строгим мамам врут. Наутро Грошев проснулся позже Маши, она была в ванной. Ну вот, уже неудобство, хмуро подумал Грошев. Сейчас бы умыться, кофе выпить – и за работу; нет, жди, пока она там… Когда вышла, сказал:
– Извини, у меня даже лишней зубной щетки нет.
– А я со своей. И щетка есть, и все что нужно. – У Маши была в руках объемистая косметичка.
– Ты что же, знала, что…
– Конечно!
Наверное, Грошев слишком откровенно испугался, Маша рассмеялась:
– Успокойся, я всегда с собой щетку ношу. Подруга-стоматолог научила: всегда и везде имей щетку, ибо, – Маша подняла руку и провозгласила, изображая подругу, налегая на «о», будто читала церковную проповедь, – чистить зубы надо не только утром и вечером, а после каждой еды! Ну что, кофе, легкий завтрак – и по своим делам?
Догадливая, оценил Грошев.
И было еще несколько ночей у него дома, но ни разу Маша не покусилась остаться на день, не заводила здесь своих вещей, только тапки.
Грошев взял телефон, прочел два сообщения:
«Ты все еще болеешь?» и «Можно хотя бы написать, что жив?!!!»
Грошев написал:
«Жив. Позже позвоню».
Нет, просить денег он у Маши сейчас не будет. Она одолжит, но настоит на том, чтобы приехать. Это не ко времени, не к состоянию, да еще увидит Юну, надо будет что-то говорить…
– Вот что, – сказал он Юне. – Давай не спешить. Есть один человек, он и с деньгами поможет, и с работой для тебя. Но ему так просто не позвонишь, я сообщение напишу, он сам позвонит, когда сможет.
– Олигарх какой-нибудь?
– Практически.
Грошев имел в виду Злотникова, с которым проработал долгое время. Вернее, на которого работал. Был при нем переводчиком, помощником, конфидентом. Злотников – человек широкого профиля, имеющий расплывчатый статус общественного деятеля. В России таких немало, в том числе в высших сферах, и занимаются они самыми неожиданными вещами – то это поставки импортного оборудования для отечественных атомных электростанций, то, наоборот, поставки отечественного оборудования зарубежным станциям, то организация международной экономической конференции, то вдруг поездка в Китай и встречи с тамошними лесозаготовителями, то надо срочно лететь во Владивосток и что-то там налаживать в рыболовецкой отрасли. Он решал вопросы, и это самое верное название его профессии и специальности – решатель вопросов. Злотникова ценили, он имел несколько правительственных наград, Грошеву при нем было сытно, почти даже богато, но все кончается, ему нашли замену в виде родственницы какого-то зама какого-то министра, Злотников расстался с Грошевым дружески, однако никакого другого места не предложил. И Грошев обнаружил, что перспективы не просматриваются, запасов почти нет, а тут и семейный кризис, сбережения ушли на покупку квартиры, и вот он таков, каков теперь есть, – беден, почти нищ, и прежние знакомства не играют никакой роли. Спасибо, что нашлись знакомые знакомых, которые свели его с Тонкиным, тот дал для пробы перевести книгу, Грошев выполнил перевод быстро и качественно, стал получать работу регулярно, платили не миллионы, но на жизнь хватало, а большего Грошев уже и не хотел.
Да, к Злотникову придется толкнуться. Тот кое-чем Грошеву обязан, кое-что Грошев знает о нем, чего не знают другие, – тоже, как говорится, фактор. Короче, Злотников должен помочь.
И Грошев написал: «Сергей Ильич, попал в неприятную ситуацию, страшно неловко, не одолжите на пару месяцев… – тут он написал “10”, подержал палец в воздухе и тюкнул еще раз по нолику, – 100 тыщ?» «Тыщ», а не «тысяч», это правильно, это добавляет немного юморца в просьбу. Дескать, деньги для вас и для меня не такие уж большие, нефиг их тысячами величать.
Подумав, все стер. Нельзя так прямо и в лоб. Надо не буквами излагать просьбу, а словами. Устно.
Он написал: «Сергей Ильич, могу позвонить?»
Через пару минут тенькнуло:
«Вечером после 21».
«Спасибо!»
Коротая день, Грошев рассказал Юне о своей работе со Злотниковым, о поездках, о занятных случаях, но ей было не очень интересно.
Грошев предложил прогуляться.
– Как это? Нельзя же.
– А мы будто до магазина. А сами – в парк.
По пустой, безлюдной и почти безмашинной улице Грошев и Юна направились к лесу. Перешли дорогу, сзади послышался сигнал. Грошев оглянулся. Из остановившейся белой машины с голубой полосой вышли двое полицейских, один постарше, другой помоложе.
– Куда направляемся? – спросил старший.
– Здравствуйте, – наставительно сказала Юна.
– Здравствуйте, – не чинясь, исправился старший. – Так куда?
– В парк, – ответил Грошев.
– А что домашний режим объявлен, не знаете?
– Это когда? – удивилась Юна. – У нас телевизора нет, мы ничего не слышали.
– Да ладно, в интернете тоже сообщают все время, не могли не знать, – не поверил молодой. – Сам президент попросил.
– Просьба – не приказ, – сказал Грошев.
Старшему его слова не понравились.
– Если президент просит, значит, приказ. А если даже и не приказ, он на вашу сознательность надеется. И я вас тоже добром прошу: не надо прогулок пока, другие увидят, – старший кивнул в сторону домов, – тоже захотят, цепная реакция начнется.
Полицейские были обычные служаки, Грошеву не хотелось вступать в ненужный конфликт. Он сказал:
– Ладно, убедили. Вернемся.
– С какого перепуга? – уперлась Юна. – У нас комендантский час, что ли, ввели? Ввели или нет? Я спросила!
Младший сделал шаг к Юне. Похоже, он был настроен скрасить рабочее время работой.
– Вас задержать? Задержим!
– Основания?! – потребовала Юна.
– Ютубов насмотрелась? – спросил младший.
– Мое дело, чего я насмотрелась!
– Все чужие законы изучили, а своих выполнять не хотят! – обвинил младший.
– Какие законы? Статья, номер?
Они продолжали препираться, а старший полицейский и Грошев были в роли наблюдателей. И оба видели, что девушке и молодому человеку принцип не так уж важен, тут, как ни странно, легкий флирт под видом конфликта, а может, что-то вроде тренинга – друг на друге испытывают полемические приемы, которые пригодятся в более серьезных ситуациях. Грошев увидел легкую усмешку на лице полицейского и обнаружил, что сам тоже посмеивается, они с полицейским переглянулись, и полицейский сказал:
– Ладно, рискуйте, если хотите, но учтите, нас предупредили об ужесточении. Завтра можем и арестовать. Поехали! – позвал он молодого.
Тот, как бы нехотя повинуясь, но на самом деле с облегчением пошел к машине.
В лесу было сыро, пахло прелой листвой, в овражках и ямах виднелся снег и талые лужи. С обеих сторон парковой дороги – сетчатая изгородь с покосившимися столбами и прорехами. Грошеву хотелось поскорее довести Юну до поворота, где был путь по настоящему, неогороженному лесу до пруда, поэтому он шел быстро. Юна спросила:
– А куда мы гоним?
– Чтобы не замерзнуть.
– Мне и так не холодно.
Грошев сбавил.
Медленный шаг означает прогулку, прогулка предполагает беседу.
– Как сейчас в Саратове? – спросил Грошев. – Я там давно не был.
– Да никак, – ответила Юна.
– Что значит «никак»? Что-то же происходит.
– А что тебе интересно?
– Ну… В мое время были общие темы какие-то. Какие-то события. Вот ходил троллейбус по проспекту Кирова, а потом проспект сделали пешеходным, все об этом говорят, обсуждают.
– Я при троллейбусах на Кирова не жила.
– Или цветомузыкальный фонтан соорудили у консерватории. Тоже событие.
– Почему цветомузыкальный?
– Там подсветка была цветная, она менялась, и музыка играла. Сейчас не так?
– Я редко бываю там. Не мои места.
– А где твои?
– Где живу. На Солнечном.
– Это новый микрорайон?
– Ничего себе новый, его сто лет назад построили.
– Для меня был новый. А что в театре, не знаешь? Театр гремел там в свое время.
– Может быть. Ты про ТЮЗ?
– И про него, и про драму. Имени Карла Маркса. Так он назывался. Знаешь, кто такой Карл Маркс?
– Не подкалывай, я историю учила в школе.
– Но что-то же происходит в городе, о чем говорят?
– Понятия не имею.
– Не интересуешься?
– А чем? Я же говорю: ничего не происходит.
– Это смотря в каком смысле.
– А ты в каком?
– Послушай, не надо так враждебно. Я просто спрашиваю.
– Зачем?
– Что «зачем»?
– Ну, узнаешь ты, что там что-то произошло, какое это отношение к тебе имеет?
– Все-таки мой родной город.
– И что? Если так интересно, можно в интернете посмотреть.
Подтверждая это, Юна достала телефон и на ходу начала читать:
– «В Саратове идет девятый региональный конкурс чтецов среди старшеклассников… Из-за коронавируса не будут проводиться ярмарки на Театральной площади… В Саратов прибыли троллейбусы, проездившие в Москве от восьми до четырнадцати лет… На пожаре погибла женщина девяносто семи лет. По предварительным данным, пожар случился из-за несоблюдения правил пожарной безопасности при эксплуатации газовой плиты. Площадь пожара составила один квадратный метр…»
– Так и написано?
