Вторая свадьба
18.12.1959
Мое появление на свет было случайностью. Родители много лет пытались завести еще одного ребенка, но безуспешно, поэтому до пятого месяца беременности мама считала, что у нее опухоль. Когда начались роды, отец отправился не в больницу, а в бар, так как подозревал, что я – не от него.
А все-таки я – от него.
В первый раз меня выпороли за то, что в детском саду я откликнулся на имя Мэтт («Ты же не щенок какой-нибудь!» – орала мама), второй – за то, что я сказал брату: «Я тебя ненавижу!», третий – за «не могу», а четвертый – за то, что солгал об украденной пицце.
За «дерьмо», «черт» и «твою мать» мне мыли рот мылом, но в общем ругали только за те слова, употребление которых было чревато большими неприятностями. Для меня самого. За оскорбительные слова. Вообще-то, слова сделали меня тем, кто я есть, потому что они были больше чем просто слова. Они выражали определенные ожидания, приводили к определенным последствиям. Они были ценностями.
От родителей я узнал, что имя мне дали не случайно.
Узнал, что нельзя ненавидеть.
Научился не говорить «не могу».
И никогда не лгать.
ЗЕЛЕНЫЙ СВЕТ
Родители не надеялись, что мы будем следовать установленным правилам, а ожидали этого. Несбывшиеся ожидания ранят больнее несбывшихся надежд, а сбывшиеся надежды доставляют больше счастья, чем сбывшиеся ожидания. У надежд бо?льшая отдача счастья и меньшие затраты на исполнение, но измерению они поддаются плохо. А мои родители предпочитали измерять.
Я ни в коем случае не пропагандирую телесные наказания как воспитательный метод, но знаю, что в детстве не делал того, что запрещалось, потому что не хотел порки. А еще я знаю, что делал то, что следовало, потому что хотел заслужить родительскую похвалу. Такие вот последствия.
Я родился в любящей семье. Мы всегда любили друг друга, даже когда в ком-то что-то и не нравилось. Мы до сих пор обнимаемся, целуемся, дурачимся и в шутку деремся. Мы не злопамятны.
Среди моих предков много тех, кто нарушал правила. Много свободомыслящих вольнодумцев, которые всегда голосовали за республиканцев, веря, что это не позволит другим вольнодумцам вторгаться на нашу территорию.
В нашей семье придерживались строгости и требовали соблюдать правила, до тех пор, пока у тебя не хватит смелости их нарушить. Мы вели себя так, как велели мать с отцом, потому что «так сказано», а непослушание наказывалось не запрещением гулять, а ремнем или оплеухами, потому что «так доходчивее и отнимает меньше драгоценного времени». Часто сразу после порки родители вели нас в нашу любимую кафешку, на чизбургеры и молочный коктейль, отмечая затверженный урок. Нас могли отругать за нарушение правил, но если уж попался с поличным, то порки было не избежать. Такое обращение на первый взгляд кажется жестоким, и то, что для нас привычно, часто задевает других, но мы с этим вполне справляемся и ни на что не жалуемся.
Подобная жизненная философия сделала меня ловчилой во всех смыслах этого слова. Я привык работать, и мне нравится ловчить. А еще благодаря этому мне есть о чем рассказать.
Как истинный сын американского Юга, начну с рассказа о маме. Она – та еще штучка, живое доказательство того, что ценность отпирательства целиком и полностью зависит от степени упрямства. Мама дважды победила рак – с помощью аспирина и упрямого нежелания признать болезнь. Она из тех женщин, которые не задумываясь, с ходу заявляют «я сделаю» и «я готова» и говорят «я обязательно приду», не дожидаясь приглашения. Ярая приверженка всего, что выгодно для нее, она не привыкла ни поступать сообразно ситуации, ни учитывать чужое мнение, потому что не терпит ждать чьего-то позволения. Может быть, она и не самый умный человек на свете, но ее это нисколько не волнует.
Сейчас ей восемьдесят восемь лет, но мне все равно редко когда удается лечь спать позже или проснуться раньше, чем она. В молодости она не возвращалась с танцев до тех пор, пока не протирала чулки до дыр.
Она с такой скоростью находит себе извинения, что никогда не расстраивается. Однажды я спросил ее, жалеет ли она о чем-то в конце дня, и она тут же ответила: «Каждый день, сынок, только к утру я по-любому об этом забываю». Она всегда заявляла: «В чужой дом надо входить не как покупатель, а как владелец». Естественно, ее любимое слово – «да».
В 1977 году мама отправила меня на конкурс «Юный мистер Техас» в городе Бандера.
Я выиграл приз.
Мама вставила фотографию в рамку и повесила на стену в кухне.
Каждое утро за завтраком она показывала на фотографию и говорила: «Вот полюбуйтесь, победитель, юный мистер Техас семьдесят седьмого года».
В прошлом году я случайно наткнулся на эту фотографию в мамином фотоальбоме и заметил какую-то надпись на призе. Увеличив изображение, я прочел: «Второе место».
Я позвонил маме, королеве относительности, и сказал:
– Мам, ты всю жизнь утверждала, что я победил на конкурсе «Юный мистер Техас», а на самом деле я занял второе место.
– Нет, первое место отдали мальчишке из богатой семьи, потому что его нарядили в дорогой костюмчик с жилеткой, – ответила она. – Это нечестно. Так что юный мистер Техас – это ты.
Потом, в 1982 году, в седьмом классе, я принял участие в поэтическом конкурсе. За день до конкурса я показал маме свое стихотворение.
– Неплохо, – сказала она, – но надо доработать.
Я ушел к себе в комнату сочинять новый вариант.
Пару часов спустя, довольный написанным, я снова принес стихи маме.
Она прочитала. Ничего не сказала.
– Ну как? – спросил я.
Она не ответила. Открыла книгу в твердой обложке на заложенной странице, положила передо мной, ткнула пальцем и заявила:
– А как тебе вот это?
Если все, чего мне хочется,
это сидеть и говорить с тобой…
Будешь ли ты слушать?
Это было стихотворение Энн Эшфорд.
– Мне нравится, – сказал я. – А что?
– Вот так и напиши, – сказала мама.
– Как – так? В каком смысле?
– Ты ведь его понимаешь?
– Да, но…
– Если оно тебе нравится и если ты его понимаешь, то оно – твое.
– Мам, но оно ведь на самом деле не мое, а Энн Эшфорд.
– А что оно для тебя означает?
– Ну, когда тот, кого ты любишь, просто хочет посидеть с тобой и поговорить…
– Вот именно. Значит, если оно тебе нравится, если ты его понимаешь и если оно для тебя что-то означает, то оно – твое. Вот и напиши его.
– И подписать своим именем?
Да.
Я так и сделал.
И выиграл поэтический конкурс.
Мама не получила никакого воспитания и, поскольку не любила свое детство и юность, отвергла свое прошлое и придумала себе новое. Она твердо верила: то, что ты понял, принадлежит тебе, а значит, его можно присвоить, пользоваться как своим, продавать как свое и получать за это награды. Плагиат?
– Да плевать. Все равно никто ничего не узнает, а если узнают, то ничего плохого не сделают. Только обвинят и медаль отберут. Да ну их, – говорит мама.
Очевидно, что мама готовила меня в актеры задолго до того, как я сам избрал эту профессию.
ЗЕЛЕНЫЙ СВЕТ
Мама учила нас рисковому экзистенциализму, а отец – здравому смыслу. Он ценил почтительное обращение, «да, сэр», «нет, сэр», дисциплину, верность, настойчивость, добросовестность, честный труд, скромность, ритуалы взросления, уважение к женщинам и способность зарабатывать деньги на содержание семьи. А еще он писал картины, учился балету, играл в футбольной команде «Грин-Бей Пэкерс», не брезговал азартными играми, не пропускал мошеннических схем-«пирамид», любил выигрывать, а не покупать вещи и мечтал, «если сильно повезет», открыть закусочную на флоридском пляже.
Воспитывая сыновей, отец сперва ломал, а потом строил. Он уважал желтый свет, поэтому первым делом заставил нас усвоить основополагающие принципы поведения и лишь после этого проявлять индивидуальность. Выражаясь языком футболистов, сначала он учил нас играть в защите, а потом в нападении.
Всем было ясно, кто в доме хозяин, и если кто-то из нас троих пытался поставить это под сомнение, то отец хмыкал: «Ну вы знаете, где меня искать». Мы его боялись. Не потому, что он нас бил или еще как-то измывался, а потому, что он был наш отец. Мы брали с него пример. Для нас он был и высшим законом, и властью. Он не выносил дураков, но смягчался, если ты признавал, что сглупил. Огромный, как медведь, он был снисходителен к неудачникам и беспомощным людям, а к миру и к себе самому относился с грубоватым юморком. «Лучше потратить деньги на веселье, чем зарабатывать их скукой». Однажды, в конце 1980-х, банк отказал ему в выдаче кредита, и отец заявил банковскому служащему: «Ну, либо сейчас вы захлопнете передо мной дверь, либо мы с вами выйдем из банка друзьями». Кредит ему все-таки выдали. Отец обожал устраивать вечеринки, пить пиво и травить байки – и все это у него прекрасно получалось.
