Он улыбается.
– Итак, – говорю я. – С чего начнем?
Глава 9
Раздается звонок к обеду, и тюрьма вновь наполняется звуками.
– Давай в другой раз, хорошо?
Доктор Уилсон захлопывает блокнот.
– Вы же только что пришли, – удивляюсь я.
– Вернусь потом, ближе к концу недели.
Я выхожу из камеры вслед за ним и иду в другую сторону, но невольно поглядываю Уилсону в спину. Тот уходит прямиком на свободу. Он может, а я – нет. И поэтому, кажется, я чуточку его ненавижу.
В столовой ищу взглядом Энджел в толпе девчонок с хмурыми лицами и такими кулачищами, что мурашки бегут по коже. Без рук мне с ними не справиться. Энджел рассказывала, что некоторые могут сделать оружие из чего угодно – из заостренного куска пластика, отломанного от корзины в прачечной, или из болта, выкрученного из табуретки в классе. Причем, если дело дойдет до драки, одним ударом не обойдется. Одна будет тебя держать, а другая – колошматить, как отбивную.
Входит Энджел, и оранжевое море тел перед ней расступается. Она сидит за убийство первой степени, здесь таких мало, поэтому даже здоровячки с бычьими глазами поглядывают на нее с опаской.
Многие замечают меня впервые только сейчас – и пялятся, будто на диковинку. Можно подумать, никогда не видели людей без рук или ног.
Я становлюсь в очередь за Энджел. Та на ходу читает книгу в красной обложке. Я спрашиваю, о чем книга, но Энджел даже не поднимает глаз.
– Слишком сложно объяснять, – бросает она.
– А ты попробуй.
Она задумывается.
– Ты про Марс знаешь?
Я пожимаю плечами.
– Так вот, некоторые считают, будто нам надо отправиться туда. Улететь с Земли.
– Там должно быть лучше? – спрашиваю я.
– По идее, да.
Мы сворачиваем к прилавку, где заключенные протягивают подносы раздатчицам за пластиковой перегородкой. Мой поднос ждет меня в уголке – с едой, которую я смогу всосать через соломинку или закинуть в рот культями.
Почти у самого прилавка в очередь передо мной вклинивается высокая девица, и я теряю Энджел из виду. По спине бегут мурашки. Я оглядываюсь – позади стоят арестантки, злобно щурящие глаза и переминающиеся с ноги на ногу.
Я трогаю девушку впереди культей.
– Дай пройти.
Та, не глядя, отдергивает локоть, саданув меня по щеке. Я смаргиваю слезы и осматриваюсь в поисках охраны. Однако их не видать.
Наклонившись вбок, я ищу взглядом Энджел.
– Встать в строй! – раздается громкий окрик сержанта Проссер.
Она из тех немногих надзирательниц, которые требуют обращаться к ним строго по регламенту. У нее копна жестких рыжих волос, которые Проссер всегда стягивает пластиковой заколкой на макушке.
Я шагаю назад. Очередь движется до ужаса медленно, и когда наконец я добираюсь до прилавка, то подхватываю поднос культями и бегу за столик к Энджел.
– Уймись, больная! – шипит та. – Тебя никто не тронет на виду, когда кругом охрана.
Я качаю головой и предплечьем трогаю щеку, где от острого локтя уже наливается синяк.
– Да не бледней ты так, – морщится Ангел. – Хватит пялиться по сторонам. И не таращи глаза.
– Не получается… – жалобно говорю я.
– Не такие уж они и страшные. Видишь вон ту? – Энджел кивает на русую девушку, которая, склонившись над подносом, кладет горошины на язык и глотает одну за другой, будто таблетки. – Это Венди. Ее потом ждет Биллингс, тюрьма для взрослых. Она сдуру призналась в суде, что избила восьмилетнего соседа-пацана бейсбольной битой. А ведь ее могли и не посадить – доказательств не хватало. Многие сами признаю?тся. Хотят доказать свою правоту. Или полицейские говорят, что тогда их отпустят. Хотя надо быть полной идиоткой, чтобы поверить в такую чушь. – Энджел глотает большой комок картофельного пюре. – Эти девчонки – они типа паиньки. Почти все накачаны аддераллом[1 - Аддералл – стимулятор центральной нервной системы, используется при лечении синдрома дефицита внимания и гиперактивности. – Здесь и далее прим. пер.] так, что и ходить не могут, не говоря уж о том, чтобы лезть в драку. Реальных психов сюда не пускают, почти все время держат в лазарете.
– Тебе-то проще, – говорю я. – Тебя здесь все боятся.
– Вот и ты дай повод.
– Ты крутая. Им до тебя далеко.
Энджел ковыряет вилкой маленький кусок пирога и задумчиво отправляет его в рот.
– Это единственная причина, по которой здешние тебе не нравятся?
– В смысле? – спрашиваю я.
Она косится на меня исподлобья.
– Такое часто бывает. Когда сюда сажают очередную деревенскую тихоню.
Она широким жестом обводит комнату, и я понимаю, что тем самым Энджел хочет показать, насколько здесь разные девочки: порой с размалеванными губами или густо намазанными ресницами.
– Скажем так, мне не в первый раз достается соседка по камере, которая шарахается от собственной тени.
– Я их разглядываю не потому, что мне страшно, – говорю я. – Просто… За все эти годы я ни разу не видела людей, настолько на меня не похожих. Пророк утверждал, что те, кто на нас не похож, – это зло во плоти.
Энджел кивает.
– Да, многие так думают.
– У меня был знакомый мальчик, – неуверенно начинаю я и понимаю вдруг, что говорю слишком тихо – меня не слышно за гомоном в столовой, но повышать голос я не смею, потому что это неправильно – возвращать Джуда к жизни в подобном месте. – Он жил в лесу. Я встретила его, когда мне было четырнадцать.
Энджел опускает пластиковую вилку.
– Он был твоим парнем?
Я киваю, хотя у нас это называлось иначе.
– И он был черным? – уточняет она с едва заметной опаской.
Я снова киваю.
– И что с ним стало?
Энджел спрашивает так, что понятно – она и сама уже догадалась.
Я гляжу в голубые крапинки в ее глазах, в хмурые складки на лице и произношу вслух. Шепотом:
– Они его убили. Думаю, что они его убили.
Глава 10
Ночь, когда мы встретились, была теплой; звезды жарко горели в небе. Я неслась через лес, ничего не видя за слезами. Мне недавно исполнилось четырнадцать, и в тот день я решила, что обязательно сбегу.
Я знала, что буду первой, кто покинет Общину. Пророк утверждал, будто наша маленькая поляна защищена самим Господом и если кто уйдет, язычники примутся травить его ядовитым газом, выслеживать тепловыми приборами и загонять, как зверя; он говорил, что на каждом телеграфном столбе в любом городе висят плакаты с нашими лицами. Говорил, будто каждому язычнику знакомо имя Минноу Блай и они беспрестанно ее проклинают.
В тот вечер я поссорилась с Вивьен, третьей женой моего отца. Уронила тарелку во время мытья, и Вивьен опять принялась качать у меня под носом пальцем и отчитывать: мол, пора бы уже думать о замужестве, но такую неряху ни один мужчина не возьмет в жены.
– Вот и славно, значит, замуж я не выйду! – объявила я.
Вивьен напомнила, что главная задача кевинианки – быть примерной супругой. Если женщина не хочет заводить семью, зачем она вообще рождалась на свет? Я гневно отшвырнула тряпку, потому что знала: все остальные думают так же.
От бега нечем было дышать. В боку нещадно кололо. Пришлось замедлить шаг и перевести дух.
По мертвым сосновым иглам я ступала почти бесшумно, но он все равно меня заметил – тот мальчик, который сидел на крыльце незнакомой хижины. Я никогда, по крайней мере с пяти лет, не встречала людей вроде него – чтобы так же легко водили плечами, снимая иголки со старой сосновой ветки, чтобы сидели босиком с пыльными ногами в одних лишь домотканых штанах и чтобы кожа была такой густо-коричневой. Окно в мир, прежде бывшее размером с булавочную головку, стремительно распахнулось. Я уставилась на незнакомца во все глаза, упиваясь видом его безупречного подбородка и высоких бровей, безмятежно изогнутых, будто он никогда не был свидетелем Божьего гнева.
Повисла тишина; мы, не произнеся ни слова, стояли как вкопанные, чувствуя напряжение в спине. Мальчик изумленно морщил лоб, а я разинула рот.
– Ты что, из тех сектантов? – спросил он наконец.
Я сердито поджала губы.
– Никакие мы не сектанты!
– Мой папа так не думает.
– Ну, мне, наверное, виднее!
Юноша окинул меня взглядом.
– А ты, кстати, похожа на сектантку.
Я опустила глаза на подол своего синего платья, собранного у манжет и талии, и, смущенно поправив на голове белую шляпку, парировала:
– А ты похож на оборванца. У тебя что, нет ботинок?
– Есть. Просто не люблю носить их без крайней необходимости. – Парень зарылся пальцами в опавшие иглы. – Тебе нельзя здесь находиться. У нас по всему периметру висят таблички: «Частная территория», «Посторонним вход запрещен». Ты что, не видела?
Я вспомнила черные и красные знаки, прибитые к деревьям железнодорожными шипами.
– Видела.
– А почему не ушла? Читать не умеешь?
Я втянула в рот нижнюю губу и стиснула зубы.
– Не умеешь? – тихо повторил он.
– А ты умеешь?
– Конечно. Меня мама научила.
– У тебя есть книги? – спросила я, невольно шагая ближе.
– У нас две Библии.
– Что за Библии?
– Ты не знаешь, что такое Библия?
Парень разинул рот, показав маленький скол на переднем зубе.
– Не знаю, – ответила я. – Иначе не спрашивала бы.
– Это большая книга с рассказами, которую написал Господь.
– У нас тоже такая есть. Книга Пророчеств.
– В Библии не только пророчества, там еще и истории.
– В Книге Пророчеств истории тоже есть, – сказала я. – Про Чеда и Золотого медведя, и Эрика, обращающего кровь в золото, и про Виктора, укравшего у демона туфли из фазаньего пера, в которых была заключена его сила. И… и про Маркуса, первого мужчину, взявшего в жены трех женщин, рожденных из одного каштанового ядрышка, и…
Джуд затряс головой.
– Это все выдумки.
