Мистер и миссис Эрроу, в отличие от всех своих знакомых, которые коллекционировали индейские маски, вечерами исполняли по ролям пьесы и играли на каких-нибудь изысканных инструментах, считали себя людьми простыми. Они угощали гостей шерри, играли в бридж, посещали вдвоем лекции и даже слушали радио. Миссис Эрроу осуждала вопиющую привычку тети Морген ходить одной в кино, и они с мужем полагали, что Элизабет предоставлено слишком много свободы. Собственно, миссис Эрроу, не скрывая своего отношения, так и сказала тете Морген, когда Элизабет пошла работать в музей: «Ты слишком много дозволяешь этой девочке, Морген. За такой, как она, присматривать нужно лучше, чем за одной из твоих… одной из тех… в общем, Морген, ты не хуже меня знаешь, что за Элизабет нужно присматривать. Не в том смысле, что с ней что-то не так». Миссис Эрроу подняла глаза к небу и развела руками с самым невинным видом – никто бы в жизни не усмотрел в ее словах и малейшего намека на то, что с Элизабет что-то не так. «Я вовсе не это имела в виду, – принялась объяснять она. – Я хотела сказать, что Элизабет – необычайно чувствительная девушка, и, если она каждый день будет надолго отлучаться из дома, я советую тебе, Морген, настоятельно советую, следить за тем, чтобы ее окружали приличные люди. Конечно, – миссис Эрроу одобрительно закивала, – в музее в основном работают не за деньги. Я всегда думаю, как это мило с их стороны».
Когда-то, в период роста, мистер Эрроу для улучшения осанки брал уроки пения, и до сих пор, стоило только намекнуть, весьма охотно демонстрировал свои способности. Он обычно развлекал гостей песнями вроде «Дайте мужчине лошадь, такую, чтоб мог он скакать» и «Дорога в Мандалай», а миссис Эрроу играла на пианино, яростно давя на педаль и подпевая без слов в несложных местах.
– Только ради бога, – велела тетя Морген племяннице, настойчиво звоня в дверь, – не проси Верджила спеть.
– Хорошо.
– Рут! – воскликнула тетя Морген, когда дверь открылась. – Как я рада тебя видеть!
– Здравствуйте, здравствуйте, – встретила их миссис Эрроу.
Из-за ее спины широко улыбался мистер Эрроу.
– Добрый день! А, вот и Элизабет. Как поживаешь, дорогая?
Эрроу не коллекционировали индейские маски и не пользовались услугами декоратора, поэтому были вынуждены украшать стены обычными картинами, и всякий раз при мысли об их доме Элизабет вспоминала живописные репродукции с деревенскими садами, идиллически пологими холмами и романтичными закатами. У них в прихожей стояла подставка для зонтов, хотя оба шутили по этому поводу, а мистер Эрроу со свойственным ему легким пренебрежением говорил, что лучше места для мокрых зонтов просто не найти. Элизабет аккуратно повесила пальто в шкаф, прошла в гостиную, села в большое кресло, скромно сложив руки на коленях, и почувствовала себя в безопасности. Тетя Морген развалилась в таком же кресле, а мистер и миссис Эрроу примостились вдвоем на диване.
В самой обстановке гостиной было что-то от холмов и закатов с картин: глубокое и мягкое кресло Элизабет, обитое рыжей тканью; ковер под ногами, на котором алый меандр перемежался с коричнево-зеленым цветочным орнаментом; обои, неизбежно привлекавшие внимание, красноречиво говорившие об исключительности комнаты, а заодно и ее обитателей, – сине-зеленая клетка с беспорядочными вкраплениями черного. Все здесь было негармонично, напыщенно, во всем ощущался компромисс, и тем не менее осознание того, что все это принадлежит и всегда будет принадлежать чете Эрроу, что со временем к этому даже можно привыкнуть и что во всем этом есть некая незыблемость, дарило удивительное чувство безопасности. Даже тетя Морген принимала гостиную Эрроу как данность, и, когда кто-нибудь встречал их на лекции, или по дороге в парк воскресным днем, или на ужине у каких-нибудь чудаков, которые всегда приглашали их в гости, мистера и миссис Эрроу сопровождал, распространяясь, как зараза, дух невыцветающих обоев и практичных ковров, непрошибаемой, невыносимой заурядности.
Сидя в кресле, Элизабет видела себя в полированной поверхности рояля, видела блики, скользившие по восковым фруктам в хрустальной вазе, когда в ней отражалось ее лицо, видела, как переливаются на свету, стоит ей пошевелить рукой, позолоченная рама зеркала над мраморным камином, стеклянные шарики на абажуре, запонки мистера Эрроу и расписная пиала, всегда наполненная засахаренным миндалем. Мистер Эрроу пошел за шерри, миссис Эрроу предложила им угоститься конфетами, мистер Эрроу порывался спеть, чтобы немного развеселить гостей, миссис Эрроу поинтересовалась, не сидит ли Элизабет на диете… Отсветы плясали по стеклу картины, на которой в деревенском саду пышно цвели розы и пионы. Элизабет вдруг почувствовала, что у нее опять начинает болеть голова. Она потерлась шеей о спинку кресла и беспокойно зашевелилась. Начав с затылка, боль, страшная, ползучая, спускалась ниже. Элизабет представляла, что боль – живое существо. Выскользнув из ее головы через шею, оно сковывало неподвижностью плечи и спину и в конце концов пробиралось в поясницу, откуда ни за что не желало уходить. Что ни делай – потягивайся, массируй больное место, катайся на спине – ничего не помогало. Потирая шею, Элизабет пыталась преградить боли путь – вдруг, если надавить посильнее, она отступит, повернет, останется в голове…
– …музее? – спросила у Элизабет миссис Эрроу.
– Простите?
– Элизабет? – Миссис Эрроу вглядывалась в ее лицо. – Ты хорошо себя чувствуешь?
– У меня болит голова.
– Опять? – удивилась тетя Морген.
– Пройдет, – ответила Элизабет, стараясь не шевелиться.
Мистер Эрроу вызвался принести аспирин и сказал, что, пожалуй, не будет петь, пока Элизабет не станет лучше. Обращаясь к тете Морген, он с улыбкой заметил, что звуки головного регистра нередко сильно раздражают чувствительные мозговые оболочки, хотя у многих, наоборот, голова болит меньше, если им петь. Миссис Эрроу сообщила, что у нее есть таблетки от головной боли, куда лучше, чем аспирин, и она с удовольствием даст Элизабет одну. Сама она всегда принимает две, но в первый раз лучше не рисковать. Тетя Морген посоветовала проверить зрение – слишком уж часто у Элизабет стала болеть голова, а мистер Эрроу рассказал, что тоже страдал от головной боли, пока ему не выписали очки. Миссис Эрроу готова была идти за таблеткой. Элизабет соврала, что ей уже лучше. Все смотрели на девушку, и тогда она взяла бокал шерри, который налил ей мистер Эрроу, и стала пить маленькими глотками, ощущая отвратительную горечь во рту и тошнотворное головокружение.
– …вывести Эдмунда, – говорила тете Морген миссис Эрроу. – Путь, конечно, долгий, но мы с Верджилом чувствовали, что оно того стоит.
– С этим нужно быть очень осторожным, – добавил мистер Эрроу.
– Помню, – начала тетя Морген, – когда мне было лет шестнадцать…
– Элизабет, – снова спросила миссис Эрроу, – ты точно хорошо себя чувствуешь?
Все опять посмотрели на Элизабет.
– Все хорошо, правда, – ответила Элизабет, потягивая шерри.
– Не нравится мне ее вид. – Миссис Эрроу встревоженно покачала головой. – Девочка плохо выглядит, Морген.
– Болезненно, – уточнил мистер Эрроу.
– Всегда была здорова как бык. – Тетя Морген пристально поглядела на племянницу. – А теперь эти головные боли и боли в спине, и спит она плохо.
– Растет, – осторожно, как будто еще могло выясниться, что дела обстоят намного хуже, предположила миссис Эрроу. – Или слишком много работает.
– Юные девушки, – глубокомысленно изрек мистер Эрроу.
– Сколько лет Элизабет? – поинтересовалась миссис Эрроу. – Иногда, если молодая девушка слишком много времени проводит одна… – Деликатно заменив слова жестом, она опустила глаза.
– Не стоит беспокоиться, – смущенно проговорила Элизабет.
– Фантазии. – Мистер Эрроу сделал похожий жест. – Заблуждения.
– Я подумала, может, стоит показать ее доктору Райану, – заявила тетя Морген. – Эти бессонницы…
– Нужно всегда идти при первых же симптомах, – с уверенностью ответила миссис Эрроу. – Никогда не знаешь, что еще могут обнаружить.
– Пройти обследование, – подтвердил мистер Эрроу.
– Да, пожалуй, – вздохнула тетя Морген и с улыбкой добавила: – Это огромная ответственность – дочь родной сестры, а из меня мать так себе.
– Да кто бы еще так добросовестно выполнял эти обязанности, – поспешила заверить ее миссис Эрроу. – Морген, не смей, слышишь, не смей себя винить – ты прекрасно справляешься. Правда, Верджил?
– Прекрасно, – согласился мистер Эрроу. – Я часто об этом думал.
– Я всегда старалась воспринимать ее как собственную дочь. – Тетя Морген мельком улыбнулась племяннице, отчего слова ее приобрели почти трогательную искренность.
Послав тете ответную улыбку, Элизабет потерлась шеей о спинку кресла.
– … Эдмунда, – продолжила свой рассказ миссис Эрроу.
– Я не поняла, – переспросила тетя Морген, – масть была коричневая?
– Абрикосовая.
– Поэтому пришлось так далеко ехать, – пояснил мистер Эрроу. – Мы хотели правильный окрас. Потом, конечно, оказалось, что ездили мы зря, – с сожалением добавил он.
– И правда, обидно, – кивнула тетя Морген.
– Естественно, нам ничего не оставалось, как взять черного. – Миссис Эрроу пожала плечами, словно желая показать всю безвыходность их положения.
Мистер Эрроу положил руку жене на плечо.
– Теперь это уже не имеет значения. Как насчет небольшой музыкальной паузы? У Элизабет прошла голова?
– Мне лучше, – отозвалась Элизабет.
– Ну что ж. – Мистер Эрроу устремился к роялю. – Рут? Ты не подыграешь мне? – Когда жена подошла, он спросил у тети Морген: – Какую? «Мандалай»?
– Чудесно, – ответила тетя Морген, поудобнее устроившись в кресле и по-хозяйски придвинув к себе графин с шерри. – Изумительная песня, лучше и быть не может.
Элизабет открыла глаза. Вместо вступления к «Дороге в Мандалай» в комнате воцарилась тишина.
– Я ведь спросил. – Мистер Эрроу закрыл стоявшие на рояле ноты. – Извини, Элизабет. Я спросил, прошла ли у тебя голова. Спросил же, – повторил он, обращаясь к жене.
– Вообще-то да, Элизабет, – подтвердила миссис Эрроу. – Никто не заставляет тебя слушать.
– Простите? – недоуменно переспросила Элизабет. – Но я хочу послушать, как поет мистер Эрроу.
– Если это была шутка, – заметила тетя Морген, – то крайне неудачная, Элизабет.
– Я не понимаю, тетя.
– Не важно, все уже забыли, – примирительно сказал мистер Эрроу. – Без музыки так без музыки.
Элизабет приготовилась слушать, однако снова ничего не услышала. Она открыла глаза – взгляды присутствующих были устремлены на нее.
– Элизабет, – сдавленным голосом проговорила тетя Морген, порываясь встать с кресла. – Элизабет.
– Не надо, Морген. – Миссис Эрроу, поджав губы, с трясущимися руками поднялась из-за рояля. – Вот уж не ожидала.
Мистер Эрроу, стараясь не смотреть на Элизабет, закрыл ноты и осторожно положил их в стопку на рояле. Постояв немного, он окинул взглядом комнату и слабо улыбнулся. – Не будем портить вечер, дамы. Еще шерри, Морген?
– Меня никогда в жизни так не унижали, – оправдывалась тетя Морген. – Ничего не понимаю. Я прошу прощения, Верджил, честное слово. Все, что я могу сказать…
– Ничего страшного. – Миссис Эрроу погладила ее по руке. – Давайте просто забудем.
– Элизабет? – позвала тетя Морген.
– Что?
– …себя чувствуешь?
– Что?
– Ей, наверное, надо прилечь, – предположил мистер Эрроу.
– Я понятия не имела… – поразилась миссис Эрроу.
– По моим подсчетам, она выпила шесть бокалов, – сердито сказала тетя Морген. – Домой в постель – вот что ей надо. Я впервые вижу, чтобы она пила.
– Всего лишь сладкий шерри…
– …показаться врачу, – рассудила миссис Эрроу. – Осторожность не бывает лишней.
– Элизабет, – скомандовала тетя Морген, – положи карты и собирайся. Мы уходим.
– Ты уверена? – спросила миссис Эрроу. – Мне кажется, ей сейчас не стоит идти домой.
Тетя Морген рассмеялась.
– Три роббера – с меня, пожалуй, хватит. А Элизабет завтра рано вставать.
– Что ж, спасибо, что заглянули.
– Приходите еще, – добавил мистер Эрроу.
– Было так хорошо, – поблагодарила их тетя Морген.
– Спасибо, мы чудесно провели время, – сказала Элизабет.
– Были рады повидаться, Элизабет. И, Морген, непременно сходи на ту лекцию. Мы могли бы пойти все вместе…
– Еще раз спасибо, – ответила тетя Морген.
Когда за ними закрылась дверь, и они, вдыхая прохладный вечерний воздух, зашагали по дорожке, тетя Морген взяла Элизабет за руку.
– Послушай, детка, ты меня здорово напугала. Тебе нехорошо?
– У меня болит голова.
– Неудивительно – выпить столько шерри. – Остановившись в свете фонаря, тетя Морген схватила Элизабет за подбородок и повернула к себе ее лицо. – Надо же, ни в одном глазу. Выглядишь, как трезвая, говоришь, как трезвая, ходишь, как трезвая – что-то явно не так. Элизабет, – не отступала она, – что с тобой, детка?
– Голова болит.
– Опять не хочешь говорить. – Тетя Морген взяла Элизабет под руку, и они пошли дальше. – У меня, черт побери, сердце не на месте. Все время, пока играли в бридж, я…
– Играли в бридж?
– Что ж, Морген. – Доктор Райан откинулся в кресле, и оно заскрипело под его огромным весом. Оно всегда скрипело, и, хотя прежде Элизабет об этом не задумывалась, единственным, что она помнила, выходя от доктора Райана, был скрип его кресла. – Что ж, Морген. – Доктор Райан сцепил руки перед собой и, вскинув брови, насмешливо смотрел на тетю Морген. – Вечно ты психуешь по пустякам.
– Как же! Помню я один случай, Гарольд Райан…
Оба рассмеялись, дружно, громко, так, что вокруг глаз у них заплясали морщинки.
– Вот ведь чертовка – никакого уважения!
И они снова рассмеялись.
Элизабет окинула взглядом кабинет доктора Райана. Она бывала здесь с матерью, потом с тетей Морген. Доктор Райан всегда принимал в этом кабинете и, насколько знала Элизабет, почти не покидал его пределы. Он приехал, когда умерла мать Элизабет, обнимал тетю Морген за плечи, говорил своим мужественным голосом всякую ерунду. Однажды приехал посреди ночи к больной Элизабет и с веселым видом маячил в ногах кровати, пока у изголовья толпились порожденные ее горячечным бредом видения. «Небольшая сыпь, а ты устроила настоящий переполох, дитя мое», – невозмутимо сказал он. Все остальное время доктор Райан сидел у себя в кабинете, скрипя креслом. Элизабет были незнакомы названия книг, стоявших в шкафу за доктором, но за много лет она во всех подробностях изучила порванный корешок третьей с конца на второй полке, а сейчас задалась вопросом: интересно, он вообще когда-нибудь в них заглядывает? Пока доктор Райан и тетя Морген смеялись, Элизабет рассматривала серые занавески, книги, стеклянную чернильницу на столе, миниатюрную модель корабля, которую доктор давным-давно, когда пальцы его еще были ловкими, смастерил сам.
– Честное слово, Гарольд, она меня напугала. Бедняга Верджил только раскрыл рот – и тут Элизабет выкрикивает эту похабщину… Признаться, я… – Губы тети Морген дрогнули, она с трудом сдерживала улыбку. – Я хотела сказать, – тетю Морген душил смех, – что и сама об этом подумала, когда Верджил… – Закрыв лицо руками, она стала раскачиваться взад-вперед. – Ты бы видел… «Мандалай»…
Доктор Райан прикрыл глаза рукой.
