Он снова посмотрел на первую страницу. На ней было написано: «Полиция Хольбека». Почему не Нюкёбинга? Почему с ними не работала разъездная бригада? Сыщики из Нюкёбинга не справились с задачей или, наоборот, подобрались к разгадке слишком близко?
– Ау, Асад! – крикнул Карл, высунувшись в освещенный холодным светом коридор. – Позвони и спроси там, в Нюкёбинге, нет ли у них кого-нибудь в отделении, кто был бы лично знаком с убитыми.
Внятного ответа не последовало – из каморки Асада доносилось лишь бормотание.
Карл встал и вышел в коридор:
– Асад, спроси, есть ли там в участке кто-то…
Асад жестом остановил его: телефонный разговор был у него в самом разгаре.
– Да, да, да, – говорил он в трубку примерно с десяток раз.
Карл тоскливо вздохнул и огляделся. На полочке прибавилось еще несколько фотографий в рамочках; в самой середине теперь красовалась одна, на которой были засняты две женщины. У первой был темный пушок над верхней губой, у второй целая грива черных волос, которые закрывали ей лицо. Карл догадался, что это тетушки Асада.
Положив трубку, помощник кивнул на фотографию.
– Это мои тетушки из Хамы. Та, у которой густые волосы, уже умерла.
Карл ничего другого и не ожидал.
– Что сказали в Нюкёбинге?
– Там тоже ответили, что не посылали нам никакого дела. Да они и не могли этого сделать, потому что к ним оно не поступало.
– Вот как! А в деле указано, что над ним работали вместе нюкёбингское и хольбекское отделения и разъездная бригада.
– Нет, они говорят, что Нюкёбинг отвечал только за вскрытие, а затем дело было передано в другие руки.
– Да? Довольно странно, мне кажется. Ты не знаешь, в Нюкёбинге есть кто-нибудь, кто состоял бы в личных отношениях с жертвами?
– И да и нет.
– Что это значит?
– Убитые были детьми одного из ассистентов криминального отдела. – Асад показал свои записи. – Его звали Хеннинг. Хеннинг П. Йоргенсен.
Карл представил себе искалеченную и убитую девушку – постоянный кошмар всех полицейских. Только вообразить, что однажды это окажется твоя дочь!
– Вот оно что! Печальный случай. Зато теперь мы знаем, почему дело возобновлено. За этим наверняка стоят какие-то личные отношения. Что еще?
Асад откинулся на спинку стула.
– Но больше в отделении Нюкёбинга не осталось человека, который был бы в родстве с жертвами. Он зашел в оружейную комнату и разрядил служебный пистолет прямо сюда, – закончил сириец, потыкав коротким толстым пальцем себе в висок.
Полицейская реформа принесла много удивительного. Округа получили другие наименования, сотрудники – новые звания, архивы переехали. В общем, теперь все только и занимались тем, что пытались сориентироваться и вновь обрести точку опоры. А те, кому это оказалось не под силу, и вовсе бросили службу, преждевременно выйдя на пенсию.
Раньше это было для полицейских делом нешуточным. В среднем срок жизни по окончании изнурительной службы в полиции не доходит и до десяти лет. Хуже обстояло дело только среди журналистов, хотя, вероятно, в этой профессиональной группе причиной смерти становился в основном алкоголь.
Карл знавал служащих криминального отдела, которые отдали концы, не прожив на пенсии и года. Но эти времена, слава богу, остались позади. Даже полицейские хотят посмотреть мир и дотянуть до того дня, когда внуки закончат школу. В результате многие покинули ряды защитников закона – например, Клас Томасен, который служил раньше в Нюкёбинге, а сейчас, изрядно растолстевший, стоял перед Карлом. «Тридцать пять лет отходить в сине-черном – этого человеку достаточно, – говорил он, кивая. – Потом тебе гораздо важнее дом и жена». Карл прекрасно его понимал, хотя в его случае насчет жены дело обстояло не так однозначно. Официально жена у Карла тоже имелась, но вот уже несколько лет, как она от него ушла, и вряд ли многочисленные любовники согласились бы вернуть ее к семейному очагу. Впрочем, ему и самому не приходило в голову этого требовать.
За широкими двустворчатыми окнами расстилались поля, окружавшие Стенлёсе; перед домом Класа Томасена раскинулся ухоженный газон.
– Очень красиво тут у вас, – высказал свое восхищение Асад.
– Спасибо, что согласились с нами встретиться, – сказал Карл. – Не много осталось людей, знавших Хеннинга Йоргенсена по работе в полиции.
– Лучшего сослуживца и друга трудно себе представить. – Улыбка сбежала с лица Класа Томасена. – Мы тогда жили по соседству. Кстати, в том числе поэтому мы и переехали: просто не выдержали, когда его вдова заболела и лишилась рассудка. Слишком уж тяжелые воспоминания связаны с этим местом.
– Как я понимаю, Хеннинг Йоргенсен заранее не знал, кого он найдет убитыми в летнем домике.
Клас покачал головой:
– Нас вызвал жилец соседнего дома. Он заглянул туда повидаться с хозяевами и нашел тела. Позвонил в участок, и я принял вызов. У Йоргенсена в тот день был выходной. Он приехал за своими ребятишками и застал перед домом полицейские машины. Назавтра кончались каникулы, и ребятам надо было идти на занятия в третий класс гимназии.
– Вы были уже там, когда он подъехал?
– Да. Вместе с техниками и начальником следственной группы. Начальника уже тоже нет в живых. – Томасен покачал головой. – Автомобильная авария.
Асад достал блокнот и сделал пометку. Не успеешь оглянуться, как помощник все научится делать сам. Карл решил, что этому следует радоваться.
– Что вы увидели в летнем домике? В общих чертах.
– Все окна и двери были нараспашку. Имелись различные следы ног. Башмаков мы так и не нашли, но они нанесли в дом песка, и мы сумели определить его происхождение – таким песком была посыпана терраса у родителей одного из подозреваемых. Затем мы вошли в комнату с камином и увидели на полу трупы.
Томасен сел поближе к диванному столику и жестами подозвал обоих слушателей поближе.
– Девушка была в таком виде, что даже не хочется вспоминать. Сами понимаете, я ведь ее знал.
Тут подошла его немолодая жена и стала наливать гостям кофе. Асад принялся было отказываться, но она не обратила внимания.
– Никогда еще не видел такого избитого тела, – продолжал Томасен. – Девушка была маленькая и хрупкая. Даже непонятно, как она еще продержалась так долго.
– Что вы имеете в виду?
– Вскрытие показало, что она еще была жива, когда ее бросили. Прожила около часа. Кровь из печени скапливалась в брюшной полости, слишком сильное было кровотечение.
– Убийцы сильно рисковали.
– Какое там! Даже если бы она выжила, рассказать ничего бы не смогла – слишком обширные повреждения мозга. Это сразу было видно.
Он отвернулся к окну. Карл по себе знал, каково это бывает: когда перед глазами всплывают подобные картины, поневоле отворачиваешься, стараясь отвлечься на что-то другое.
– И убийцы это знали?
– Знали. Когда лоб пробит насквозь, все сразу становится ясно.
– А мальчик?
– Он лежал рядом. С удивленным, но умиротворенным выражением лица. Такой был хороший мальчик! Я много раз встречался с ним – и дома, и в участке. Он хотел стать полицейским, как отец.
Томасен посмотрел на Карла – у полицейского, много повидавшего, редко встретишь такой опечаленный взгляд.
– И тут пришел отец и все это увидел?
– Да, к сожалению. – Томасен покачал головой. – Он хотел забрать тела прямо оттуда. В отчаянии метался по месту преступления и, наверное, уничтожил много следов. Нам пришлось силой вытащить его из дома. Я до сих пор не могу себе этого простить.
– И тогда вы передали дело хольбекскому отделению?
– Нет. У нас его отобрали. Может быть, по пирожному?
Томасен кивнул жене и взглянул на накрытый стол, но вид у него был такой, словно он ждет, что они откажутся, попрощаются и уйдут.
– Так это вы переслали нам дело?
– Нет, не я. – Хозяин поднес к губам чашку и покосился на заметки Асада. – Но я рад, что расследование возобновилось. Каждый раз, когда я вижу по телевизору эту скотину Дитлева Прама, и Торстена Флорина, и этого биржевика, у меня на весь день настроение портится.
– Похоже, у вас сложилось определенное мнение насчет того, кто в этом виновен.
– Еще бы, можете не сомневаться!
– А как же тогда осужденный, то есть Бьярне Тёгерсен?
– Поверьте мне, эта чертова шайка богатеньких деток сделала все сообща. – Нога бывшего полицейского описывала круги под столом, но лицо оставалось спокойным. – Дитлев Прам, Торстен Флорин, биржевик и та девчонка, которая за ними таскалась. И эта дрянь Бьярне Тёгерсен тоже в этом участвовал, но все они действовали вместе. Включая Кристиана Вольфа, шестого в компании. И умер он не от какого-то там сердечного приступа. Если хотите знать мое мнение, его устранили остальные, потому что он перетрусил и ударился в панику.
– А я слышал, Кристиан Вольф погиб от несчастного случая на охоте. Сам нечаянно выстрелил себе в бедро и истек кровью, потому что поблизости никого не оказалось.
– Не верю этому ни на грош! Это убийство.
– И на чем ваша теория основана? – вмешался Асад и потянулся через стол за пирожным, внимательно глядя в лицо Томасена.
Тот лишь пожал плечами: дескать, интуиция полицейского. Откуда Асаду знать, что это такое, должно быть, подумал он.
– А вам известно что-нибудь, что нам надо знать в связи с этим делом? – продолжал Асад. – Что-нибудь такое, чего мы сами бы не нашли?
Клас Томасен пододвинул блюдо с пирожными поближе к гостю:
– Вроде бы ничего…
– Ну а кто знает? – Асад отодвинул блюдо. – Кто подскажет нам следующий шаг? Если нам никто не поможет продвинуться, дело опять ляжет на полку.
Поразительно острое замечание!
– Я бы попробовал поговорить с женой Хеннинга, Мартой Йоргенсен. После гибели всей семьи она еще долго обивала пороги у следователей. Возможно, она вам чем-то поможет.
7
Над железнодорожным полотном висел серый туманный рассвет. За линией, над которой протянулась паутина электрических кабелей, уже давно гудели желтые автомобили почтового терминала. Народ ехал на работу, и электрички, сотрясавшие жилище Кимми, шли битком набитые.
Все это могло бы стать прелюдией обыкновенного дня, но в душе у нее бушевали сорвавшиеся с цепи демоны. Они были словно видения лихорадочного бреда: зловещие и неуправляемые, незваные гости.
Встав на колени, она попыталась помолиться, чтобы голоса умолкли, но у высших сил, как всегда, оказался неприемный день. Тогда она приложилась к бутылке, стоявшей возле ее импровизированной койки, и, сделав несколько глотков обжигающего напитка, решила не брать чемодан. Она и без того таскала с собой тяжелый груз ненависти, отвращения, ярости.
Со времени смерти Кристиана Вольфа первым на очереди у нее числился Торстен Флорин. Мысль о нем всплывала очень часто.
Лисья морда Торстена попалась ей недавно в газете: на снимке он гордо красовался в своем только что открывшемся после ремонта Доме мод на Индийской набережной в Старой гавани, похожем на стеклянный дворец. Реставрация этого здания принесла ему премию; там-то она и заставит его вернуться с облаков на землю.
Морщась от боли в пояснице, Кимми слезла с продавленной колченогой койки и понюхала у себя под мышками. Запах не слишком ощущался, так что с походом в бассейн при гостинице «ДГИ-бю» можно пока подождать.
Сунув руку под койку, Кимми достала маленький ящичек и открыла крышку.
– Ну, как ты спала, деточка? – спросила она, поглаживая пальцем крошечную головку, и, как всегда, подумала: «До чего у нее мягонькие волосики и длинные реснички!»
Она нежно улыбнулась малютке, бережно закрыла ящичек и засунула его на прежнее место. Как всегда, это было для нее лучшей минутой после пробуждения.
Перетряхнув кучку вещей, она выбрала самые теплые колготки. Проступившая на потолке сырость предупреждала, что осень нынче выдалась капризная.
Одевшись, Кимми осторожно выглянула за дверь кирпичного домика, за которой тянулось железнодорожное полотно. От круглосуточно мчащихся по нему электричек ее отделяло меньше полутора метров.
Рядом никого, и никто ее не увидит.
Она выскользнула наружу, заперла дверь на ключ, застегнула пальто. Прошла мимо серо-стальной трансформаторной будки, которую изредка проверяли служащие Датских железных дорог, и вышла на асфальтированную дорожку, которая вела к решетчатой калитке, выходящей на улицу Ингерслевсгаде.
Заполучить ключ от этой калитки было для нее когда-то недостижимой мечтой. До этого, чтобы попасть к железнодорожной сторожке, надо было идти по щебенчатой насыпи вдоль ограждения от самой остановки «Дюббёльсбро». Причем появляться можно было только ночью, чтобы никто не заметил. Из круглого домика приходилось убираться еще затемно, и поспать ей удавалось только три-четыре часа. Она знала: если ее хотя бы один раз тут застанут, то больше уже не пустят. Ночь стала ее верным спутником и хранителем, и так продолжалось до тех пор, пока однажды утром она не обнаружила табличку на калитке, выходящей на Ингерслевсгаде. На табличке было написано: «Лёгструп Хейн».
Она позвонила на фабрику, представилась как Лили Карстенсен из хозяйственного управления Датских железных дорог и договорилась о встрече со слесарем перед калиткой. Ради такого повода она оделась в хорошо отглаженный брючный костюм и к приходу слесаря была по виду истинной железнодорожной служащей. За два экземпляра ключа она расплатилась наличными и теперь могла приходить и уходить когда угодно.
Нужно было только соблюдать осторожность и следить, чтобы к ней не приставали демоны, тогда все будет в порядке.
В автобусе, идущем в сторону станции «Эстерпорт», она непрерывно бормотала себе под нос и замечала, что все вокруг на нее смотрят. «Прекрати, Кимми», – приказала она себе мысленно, но губы не слушались. Иногда ей казалось, что она слышит себя со стороны, как будто это говорит кто-то другой. Так было и сегодня. Она улыбнулась маленькой девочке, но та в ответ скорчила ей рожу.
Значит, сегодня все еще хуже, чем обычно.
Кимми вышла, не доехав несколько остановок, провожаемая взглядом множества глаз. «Никогда больше не сяду в автобус», – сказала она себе. Слишком в нем тесно, лучше уж ездить на электричке.
– Гораздо лучше! – произнесла она вслух и пошла вперед по улице Сторе Конгенсгаде.
На улице почти не было прохожих и машин. В голове почти никаких голосов.
Когда она дошла до здания на Индийской набережной, обеденный перерыв закончился. Парковка возле «Брэнд нейшнз», которая согласно надписи на эмалированной табличке принадлежала Торстену Флорину, была совершенно пуста.
