В Москву мы тащились в ночи. Злые и вымотанные.
Трифонов злился из-за разрушенного корпуса, из-за того, что нас выперли из лагеря, но больше всего из-за Зои. Она все-таки уехала с Артёмом, а потом, сколько он ни звонил – не отвечала.
Свой мобильник Тифон потерял пару дней назад и всю дорогу запросто пользовался моим, названивая ей по сто раз в час до тех пор, пока она не заблокировала мой номер.
Тогда он набрал Артёму, но до него не дозвонился, зато Макс ответил сразу.
– Какого черта вы Зойку с собой прихватили? – сразу с наездом выкатил Тифон. – Сама она может придумать что угодно, но у вас-то голова есть? Я серьезно. Дело принципа. Слышь, Макс, я не хочу с тобой ссориться, но ты реально рискуешь. Че ржешь, придурок? Дай ей трубку! Быстро!
Вся электричка, в которой мы ехали, с интересом прислушивалась к его громкому и чересчур эмоциональному голосу.
– Зой, привет! Давай нормально поговорим. Да, свободный, свободный ты человек. Успокойся. Просто возвращайся, пожалуйста. Я сейчас пойду домой и буду тебя ждать. – Тифон вытер вспотевшую руку о штанины, но затем непроизвольно сжал ее в кулак так сильно, что костяшки побелели. – Ладно. Я понял. Уматывай куда хочешь. Это не угроза. Просто включи мозг. Я тебя очень прошу, прямо сейчас подумай – стоит ехать тебе или нет. Вот, очень хорошо подумай…
В начале разговора с Зоей голос его звучал дружелюбно, но по мере того, как она отвечала, становился все жестче, и, наконец процедив сквозь зубы: «Психичка», он вернул мне трубку:
– Ну и пусть катится.
Я тоже злился. Потому что перенервничал и устал.
Дятел не злился, но впал в трагическое уныние и, понуро свесив голову, всю дорогу молча грыз ногти и шмыгал носом, явно ожидая утешений. Но их у меня не было.
В половине первого мы завалились к Тифону в квартиру, где с некоторого времени он жил один, и, не став заморачиваться едой, легли спать.
Мы с Дятлом в его комнате на раскладном диване, сам Тиф в материной спальне.
Проснулся я от того, что мочевой пузырь грозил взорваться. Было утро. Сунулся в коридор и услышал доносившийся с кухни разговор.
И без того хриплый голос Трифонова по утрам звучал хуже несмазанных петель. Тетя Таня, его мама, всегда разговаривала спокойным, нравоучительным тоном. Она работала учительницей, и это было у нее профессиональное.
Когда она пришла, я не слышал. Спал как убитый. А открыл глаза – не сразу понял, где нахожусь.
– Андрей, пожалуйста, я тебя умоляю, можешь сделать это ради меня? Разве я часто тебя о чем-то прошу? Юрий Романович и так терпит твое неуважительное поведение и незаслуженное отношение к нему.
– Незаслуженное? Мам? Ты че?
– Ладно, это обсуждать мы не будем, но, если отбросить все обиды, ты должен взглянуть на ситуацию со стороны как взрослый, здравомыслящий человек, которым мне хочется тебя считать, несмотря на то что ты упорно пытаешься доказать обратное. Просто представь, что ты тоже мог бы очутиться в подобном положении.
– В каком еще подобном? После того как ты свалила, я и так в полной жопе.
– Прекрати выражаться!
– И ведь ты бросила меня не по какой-то там болезни. А в полном здравии, трезвом уме и совершенно добровольно. Я точно так же остался один. Только меня почему-то никому не жалко.
– Ну что за выдумки, Андрей? Ты прекрасно знаешь, как я тебя люблю и всегда буду рядом. Неужели я не заслужила хоть немного счастья? Простого человеческого счастья?
– Ну, разумеется. А мне счастье типа не положено.
– У тебя еще вся жизнь впереди. А сейчас было бы хорошо, если бы ты пересмотрел свое отношение к Юрию Романовичу, как он того заслуживает.
– Он заслуживает хороших люлей. Жаль, что я опоздал с этим.
– Ну вот, опять начинается. Кажется, мы ходим по кругу.
– Точно. Я тебе сразу сказал, что тут без вариантов. Если бы ты попросила меня руку себе отрезать или глаз выколоть, толку и то было бы больше.
– Ну что ты за человек такой?! Я всего-навсего прошу тебя подружиться с Ярославом. Его мама больна, и жить ей осталось не так много. Отца он, как и ты, принимать не хочет. Андрей, вам по восемнадцать – это такой возраст, когда человеку все еще нужна поддержка. Ярослав может остаться совсем один.
– Ой, вот только не нужно давить на жалость. Яров – последний человек, которого я стал бы жалеть. Ты просто не знаешь, какой он. Вот хочешь честно? Я до сих пор не могу это переварить. Вот это все… Что я могу иметь отношение к этой отвратительной семейке. Все жду, что ты признаешься, что это был такой прикол.
– Это не прикол. И как бы тебя это ни огорчало, Ярослав твой брат. Понимаю, что ты удивлен, но так сложилось. Возможно, мы должны были раньше рассказать, однако прежде ни Юрий Романович, ни я, ни Ангелина Васильевна не были заинтересованы в огласке этого факта, которая никому не пошла бы на пользу.
– А сейчас типа пошла? Зашибись польза. Я раньше только Яровых ненавидел, а теперь еще и себя до кучи. Типа я тоже Яров, – он громко заржал. – Во, блин, попал.
– Ладно, Андрей, – тетя Таня тяжело вздохнула. – Вижу, мы с тобой не договоримся. Тогда пусть это все будет на твоей совести.
– Что? – возмущенно прохрипел Трифонов. – Вы все накосячили, устроили тут бразильский сериал, а теперь это на моей совести? Мам! Ты серьезно? Ты готова впрячься за какого-то чмошника, который твой телефон на сайте знакомств разместил?
– Что значит впрячься?
– Ничего. Просто это несправедливо. Это очень несправедливо, как ты сама не понимаешь?
– Ты такой упрямый, Андрей, и совершенно бесчувственный. Как я тебя таким воспитала? Я пойду. Разговаривать бесполезно. Если будешь еще куда-то надолго уезжать, перекрывай, пожалуйста, воду. Бачок в туалете подтекает. Да, и купаты убери в морозилку, а то испортятся. Ах, вот что еще…
Я услышал, как она вернулась.
– Помнишь, ты когда в больнице после аварии лежал, с тобой в палате был забавный такой дедушка? Ты мне сам рассказывал, что у него провалы в памяти.
– Он в соседней палате был, а к нам приходил, потому что забывал об этом.
– Ну так вот, мне дозвонился один мужчина – Антон. Кажется, юрист, но это не точно. Он сказал, что этот дедушка умер.
– Очень печально.
– Не ерничай, пожалуйста, и дослушай!
– Я не ерничаю. Дед зачетный был.
– Оказывается, несмотря на провалы, он вас тоже запомнил. Тебя и других ребят, которые там с тобой были. И, как ни странно, вы ему очень понравились.
– Еще бы не понравились. Мужики из его палаты на него орали все время. Набухаются и давай чмырить.
– Как это в больнице набухаются?
– А как обычно люди бухают? Один у них с переломом руки лежал. Вот он за водкой и бегал. Сестры иногда их залавливали, но толку? В общем, я как ходить начал, зашел к ним за деда перетереть. Нормально, кстати, начал, без наездов или чего-то такого. Просто сказал, чтобы оставили его в покое. Что он старый и немощный, а стариков гнобить – последнее дело. А они, мол, ты кто? Прикинь? Двое сорокалетние, жирномордые и толстобрюхие – обоих отправить отдыхать, как нечего делать, а третьему что-то около тридцатника. Такой весь на понтах – сразу бычиться полез. Но, знаешь, драка с переломанными конечностями выглядит тупо.
– Андрюш, я плохо понимаю твои грубости. Можешь изъясняться человеческим языком?
– Пушкина и Достоевского?
– Просто обычными словами.
– Я вроде без мата говорил.
– Еще не хватало!
– Ладно-ладно, шучу. Просто мы с ребятами несколько раз за деда заступились и обижать его перестали. Так понятно?
– Какие вы молодцы! Что же ты мне не рассказывал?
– Мам, – Тифон выдержал паузу: – Ты же меня сама учила, что скромность украшает человека, и все такое. Так что хотел этот юрист?
– Он сказал, что этот дедушка оставил вам в подарок картину.
– Че? Какую еще картину?
– Ну, то есть по картине каждому. Он был художник.
– Да? – В голосе Тифона прозвучало явное разочарование. – А говорил, что летчик.
– В общем, нужно съездить и забрать ее. Я тебе сейчас телефон напишу.
– Мам, ну ты чего? Какая, на фиг, картина? Зачем она мне?
– Отказываться нехорошо. Это посмертное пожелание человека. Даже если она тебе не нужна, ты должен проявить уважение.
– Столько всяких проблем, еще и за картиной какой-то дурацкой переться.
– Ты видишь? Нет, ты видишь? Что бы я тебя не попросила, ты все воспринимаешь в штыки. Мириться с Ярославом не хочешь, за картиной ехать тоже. Тебе только друзья твои и важны. А если бы тебя они об этом попросили?
– Я же не сказал, что не поеду. Просто мне кажется, это какая-то глупость.
– Глупость не глупость, а человек делал это для тебя с душой и благодарностью. Такое нужно ценить. Часто ты встречаешь людей, которые просто так кому-то что-то дарят? Вот то-то и оно. Все, я пошла. Не забудь про воду.
Резко вспомнив, куда и зачем шел, я был вынужден отступить обратно в комнату. Хлопнула входная дверь.
О семейных проблемах Трифонова я знал давно. Как-то Ярослав в приступе откровения рассказал. Оказывается, его отец – Юрий Романович – когда-то давно встречался с матерью Тифа, но из-за того, что она старше и из необеспеченной семьи, бабка с дедом Ярика очень противились их отношениям и обманным путем по-быстрому женили сына на маме Ярослава – Ангелине Васильевне. О том, что у него родился второй ребенок, точнее первый (Трифонов старше Ярослава на шесть месяцев), Юрий Романович понятия не имел.
До тех пор пока парни ничего про все эти расклады не знали, все было нормально. Они спокойно учились в одном классе и даже дружили. Но потом Яров-старший в первый раз за семь или восемь лет попал на родительское собрание, где встретил тифовскую маму. Ну и у них понеслось по новой. Так что в конечном счете он бросил семью и они с тетей Таней стали жить вдвоем на съемной квартире.
Из-за всего этого отношения между Тифом и Яриком были, мягко сказать, недружественные.[6 - Ида Мартин «То, что делает меня».] Ситуация осложнялась тем, что о кровном родстве с Яровыми Тифон узнал всего лишь пару дней назад и все еще пребывал в офигевшем состоянии.
Вскоре пришел Лёха Криворотов. Мы с Тифоном в этот момент пили чай. Я все прикидывал, как сказать, что слышал их разговор с матерью, и предложить ему подумать насчет Ярова, ведь между ними было гораздо больше общего, чем они оба могли представить, но Лёхино появление все сбило.
– Дай телефон, – сразу потребовал у него Трифонов. – Я свой посеял.
– Если не хочешь, чтобы Зоя тебя заблочила, не давай, – предупредил я.
– Опять поругались? – Лёха без стеснения распахнул холодильник. – Вроде нормально уже было. Я что, зря полдня на психотерапевтические разговоры потратил?
– А теперь опять ненормально.
Лёха вытащил огурец, обтер о футболку и прямо немытый надкусил.
– В Москве вообще не прикольно. Мы в деревне целыми днями на карьере валялись, а по вечерам тусили. Эти ребята – суицидник и его Тоня – ниче такие. Вполне себе вменяемые. Еще друг их там был, Саша-доктор. Ну, пока еще не совсем доктор, но теперь у меня в медицине связи есть. Никому ничего полечить не нужно?
– Ты хотел мне дать телефон.
– Я? Я не хотел, – Лёха отпил мой чай. – Так вот, у этого доктора в колледже пятнадцать девок в группе и всего четыре парня. Хорошая пропорция, да?
– Мобилу гони! – Трифонов шлепнул ладонью по столу.
С нами он всегда был прямым и конкретным, а с чужими – скрытным и опасным.
– Тиф, слушай, я с Зоей не ссорился. У нас вообще отличные отношения. Я не хочу, чтобы она меня блокировала.
– Выбирай: или она, или я тебя прямо здесь так заблокирую, что разблокироваться в травмпункте будешь.
– Какая смешная шутка, – Лёха состроил рожу, но телефон отдал.
Однако вызываемый абонент оказался «недоступен», и Тифон разочарованно вернул трубку.
Трифонов всегда ревновал Зою ко всему, что движется, даже когда они просто дружили. И почти всегда безосновательно, потому что в районе все знали об этой их дружбе и сунуться никто не осмеливался. У Зои были и свои друзья откуда-то с дачи, которых она тщательно ограждала от внимания Трифонова и которые поэтому бесили его больше всего. Но очевидных поводов Зоя никогда не давала.
В случае же с Максом я совершенно отчетливо почувствовал тревогу. Они познакомились при мне, виделись всего ничего и почти не разговаривали, но внезапно возникшая между ними молчаливая симпатия была очевидна.
– Можно узнать, куда они выдвинулись, и самим нагрянуть, – неожиданно предложил я.
Тифон задумался:
– Нагрянуть-то не проблема, только не факт, что станет лучше. Она же и напрягается из-за того, что я ей типа «кислород перекрыл». Кто-нибудь вообще понимает, что это значит?
– Я понимаю, но тебе не скажу, – откликнулся Лёха беспечно, но, поймав его тяжелый, угрожающий взгляд, тут же пошел на попятную: – Просто не звони ей, не пиши, не трогай вообще. Первая объявится. Это точно. Она ведь привыкла, что ты ее пасешь постоянно, а тут – тишина. Занервничает и кинется проверять, что случилось. А ты ей такой: «Тебе нужен был кислород – дыши. Наслаждайся. Я не мешаю». А потом заблокируй. И все – она твоя. Сама прибежит как миленькая.
– Сейчас немного не так, – я не знал, как объяснить свои подозрения. – Думаю, нужно ее забрать оттуда.
– Она сказала, что я ограничиваю ее свободу и не даю жить… – Голос Трифонова звучал обиженно.
Лицо у него было гладкое, скуластое, резкое, но при этом открытое.
– Зоя ждет, что ты поступишь так, как можешь поступить только ты. Она любит тебя за это. Именно за это. И терпит всю эту «несвободу» тоже поэтому. Никто, кроме тебя, не отправится за ней на край света, – я и сам поразился тому, как убедительно это прозвучало. – Только подумай, что будет, когда она вернется. Пусть через день или через месяц. Сам факт. Без понятия, откуда я это знаю, но я уверен, что, если ты ее не вернешь, будет плохо. Все самое важное, то, что у вас с первого класса, закончится. Помнишь, ты обещал ее всегда спасать? Считай, что это то же самое.
– Слышь, Горелов, ты че, книжек перечитал, что ли? – Тифон потянулся, с хрустом расправляя плечи.
