Надеюсь, она шутит.
Мои брови невольно поднимаются, но я делаю над собой усилие и понимающе киваю.
– Может, не пойдем дальше? – опасливо озираюсь я на лес.
Не хотелось бы встретиться с медведем, если честно.
– Хорошо, – соглашается Оливия.
Мы шлепаем по камням обратно.
– Ты верующая? – спрашиваю я, заметив серебряный крестик, показавшийся из-под ее воротника во время очередного прыжка с камня.
Девушка опускает взгляд и сжимает его в ладони.
– А ты – нет?
Я жму плечами.
– Не знаю.
– А во что тогда ты веришь?
Этот вопрос застает меня врасплох.
– Ну… Наверное, есть какие-то высшие силы. – Мама крестила нас, когда мы были еще детьми. Сейчас я понятия не имею, где мой крестик и есть ли он вообще. Для нас, как и для других семей, крещение осталось лишь обязательным ритуалом из прошлого. – Я верю в высшую энергию, которая уравновешивает добро и зло. Как-то так.
– Значит, ты веришь в Бога.
– Разве?
– Да.
– А ты? Ты веришь в загробную жизнь? – У меня не получается удержаться от усмешки.
– Я не боюсь умереть, – улыбается Оливия и прячет крестик обратно, за воротник.
– И для чего тебе крест?
– Я верю, что он меня защитит.
От медведя навряд ли.
– От всего? – скептически оглядываю ее я.
– От всего, – с жаром отвечает она.
В тот момент я все еще продолжаю считать этот разговор ничего не значащим. Мне смешно. Оливия, конечно, неплохой человек, но она очень наивна. И ей еще взрослеть и взрослеть.
15
В первый же учебный день Сампо обнажает передо мной свою неидеальность.
Обычно, оказываясь в новом коллективе, я стараюсь выглядеть достаточно милой, чтобы показать, что настроена на общение, но при этом достаточно сильной, чтобы подать сигнал тем, кто постарается продавить меня, если обнаружит хотя бы намек на слабость.
В любой школе царят законы джунглей – выживает сильнейший. Даже если с виду все ученики равны, в какой-то момент все равно происходит что-то, что закладывает предпосылки к разлому – разделению на классы, группки, сословия или шайки. Если в классе все тихо, значит, вам это только кажется. Всегда есть те, кто сильнее и наглее, и те, кто будет им противостоять или тихо подчиняться.
В одной из школ, в которых мне довелось учиться, не было стычек между учащимися, но только потому, что все они, сплотившись, выступали против учителей. Не было, например, ничего зазорного в том, чтобы оскорбить преподавателя, пнуть ногой по его столу и выйти из кабинета, громко хлопнув дверью. И ты всегда знал, что одноклассники тебя поддержат, что учитель никому не пожалуется, а директор сделает вид, что даже не слышал об инциденте.
В другой школе ученики делились на группы в зависимости от благосостояния их родителей, и выгоднее всего было держаться среди середнячков.
А в третьей двоечники из трущоб держали в страхе ботаников из обеспеченных семей. Зашуганные мажоры – кто бы мог себе такое представить? Но я видела это собственными глазами.
К шестнадцати годам я сменила четыре школы. Гимназия в Сампо стала пятой, и я примерно понимала, чего стоит ожидать.
Всего. Чего. Угодно.
– У нас отличные ребята, – успокаивает меня Оливия, когда мы идем по длинному школьному коридору мимо раздевалок.
Верится слабо.
Я оглядываю встречающихся на пути учеников и вытираю липкие ладони о ткань синего сарафана. Почему мне всякий раз приходится это переживать? Давно пора привыкнуть, но нет – никак не выходит.
Я вспоминаю о Софье, которая все утро ворчала, примеряя сарафан и называя его дешевой стремной тряпкой. Что ж, ей вписаться в окружающую среду будет еще труднее – что, если честно, не может меня не радовать.
– Нам сюда, – тянет меня в кабинет Оливия.
На ней такой же сарафан, как и на мне, только под ним толстая белая водолазка с высоким воротом. В такой при желании можно спрятать лицо. А я уже жалею, что надела под сарафан футболку: мне не холодно, но спрятаться подальше от посторонних глаз не помешало бы.
Первым уроком – литература. Учительница, заметив меня, подзывает к доске и представляет всему классу.
Я как чуткий радар считываю выражения лиц и позы присутствующих, анализирую, кто как одет, и делаю предварительные выводы. Обычно это помогает понять, стоит ли опасаться кого-то и от кого можно ожидать удар исподтишка. Обычно только к концу первой недели удается распознать, кто есть кто, и немного расслабиться.
Я никогда не была в числе тех, над кем надсмехались или кого обходили стороной, и мне хотелось бы, чтобы так было и дальше.
Но вот насчет Оливии я не уверена – на ней все еще были ее ужасные недоботинки-недотуфли. А за такие старомодные штиблеты в моей, к примеру, предыдущей школе ее давно бы уже подняли на смех все кому не лень.
– Рада представить нашу новую ученицу… – учитель, пожилая женщина в толстых очках, запинается и отправляется за подсказкой: смотрит в бумаги. – Анну Романову.
Я внимательно считываю реакцию класса. Кто-то равнодушен, кто-то смотрит с интересом, а кто-то презрительно хмыкает.
– Добро пожаловать, Анна, садись.
Я, вцепившись в сумку, пробираюсь меж рядов к Оливии и сажусь рядом с ней за четвертую парту.
Ребята шепчутся, оглядываются на нас, некоторые приветственно улыбаются. На задней парте кто-то присвистывает, и я с трудом удерживаюсь от того, чтобы не обернуться и не посмотреть, кто это.
– Буду банальной, но… Давайте придерживаться традиций, – говорит учитель, имени которого я все еще не знаю. – Открывайте тетради и записывайте: Сочинение. Как я провел лето.
– Не-е-ет, – стонет класс.
Все возмущены, но все же покорно щелкают замками сумок, шелестят тетрадями и достают ручки.
– Не нужно объемных работ, главное – суть. Расскажите, чем запомнились вам эти месяцы, как вы отдохнули, что сделали полезного, – монотонно объясняет учитель. – Ваша задача – вспомнить, что значит держать в руке ручку, и заставить работать ваши мозги.
– А если я не сделал ничего полезного? – раздается голос позади нас.
Мне ужасно хочется обернуться и увидеть, кому принадлежит этот низкий, хриплый голос.
– Тогда напиши, что ты сделал полезного для себя, Кай. Себя-то ты любишь, в этом я уверена.
– И все-то вы обо мне знаете, Елена Владимировна, – смеется он.
Учитель качает головой.
– И догадываюсь, что ты не прочел ни одной книги за лето. Это так, Турунен?
– Что вы, я читал «Калевалу»! Каждый день перед сном. Даже спал, положив книгу под подушку!
Класс смеется, а я жалею, что не вижу его лицо в этот момент. Судя по голосу, этот Кай Турунен весьма доволен собой.
– Значит, будешь экспертом по «Калевале» в этом году, – ехидно поднимает бровь учитель. – Подготовь доклад к завтрашнему уроку. Расскажешь историю создания этого легендарного эпоса.
Класс встречает слова учителя новым взрывом хохота, а парень отзывается с задней парты недовольным мычанием.
– Все, довольно. Больше не отвлекаемся! – призывает к порядку преподаватель. – Постарайтесь уложиться в сорок минут, время пошло.
Она отворачивается к окну, и в этот момент над моей головой пролетает бумажка. Я вздрагиваю от неожиданности, но Кай ловко перехватывает ее прямо над моим правым ухом.
Сначала я вижу его руку, затем татуировку в виде змея чуть выше локтя, а затем поворачиваюсь и впервые вижу его лицо. Оно кажется мне красивым и опасным: четко очерченные скулы, колючие синие глаза, темные волосы и пухлые губы. Эдакий порочный принц, только без короны.
– Прости, красавица, – подмигивает он. – Это мне.
Разворачивает записку и быстро пробегает по ней взглядом.
Я отворачиваюсь, у меня краснеют уши.
– Не отвлекайся, – шепчет Оливия.
Она уже вовсю выводит ровные буковки в тетради. Конечно же, пишет про свои озера. О чем же еще?
Я поднимаю глаза, ощутив на себе чей-то недобрый взгляд. Это девушка со второй парты соседнего ряда. Каштановые волосы, массивные серьги в ушах, аккуратный, не вульгарный макияж. Она не кажется агрессивной, но явно недовольна тем, что Кай мне подмигнул.
Это ее записку он сейчас сжимает в руке.
Я опускаю взгляд в тетрадь и принимаюсь описывать, как провела это лето. А когда заканчиваю, ловлю себя на том, что мои мысли крутятся вокруг татуировки, которую я нанесла бы на свое тело, если бы могла себе позволить.
16
Звенит звонок. Все вскакивают со своих мест, кладут тетради на учительский стол и покидают кабинет.
– Привет, я Мария. А я Оля. Меня зовут Лииса, – представляются мне некоторые девочки, окружая со всех сторон. – А ты откуда к нам приехала?
Я улыбаюсь каждой из них, коротко рассказываю о том, где жила до Сампо, и не забываю краем глаза наблюдать за тем, как Кай кидает вещи в сумку и небрежно забрасывает ее на плечо.
– Идем, – улыбается Оливия. – А то опоздаем на следующий урок.
– Ага.
Я начинаю собирать тетради и канцелярские принадлежности. Девочки расступаются и плетутся к выходу. Несколько парней обводят меня заинтересованными, но дружелюбными взглядами по пути к учительскому столу.
Кай проходит мимо меня, и я кожей чувствую исходящий от него жар.
– Клади на стол, Турунен, – указывает ему учитель.
– Я хотел уточнить, вы же пошутили по поводу доклада? – томным голосом спрашивает он.
Попытка очаровать пожилого преподавателя. Хм, неплохо.
– Даже не думай, что тебе удастся отвертеться! – Она выхватывает тетрадь с сочинением из его рук и кладет в общую стопку. – Я с тебя не слезу, пока не услышу этот доклад!
– Не слезете? Да вы горячая штучка, Елена Владимировна! – наклоняется он к ней.
Учительница, краснея, отмахивается от него тетрадью:
– Иди уже! – И, качая головой, добавляет: – Негодник!
Еще не покинувшие класс ученики хихикают, а я наблюдаю за тем, как Кай кладет руку на талию той девушке, что кинула ему записку. Из кабинета они выходят обнявшись.
Уже позже, в столовой, я снова вижу эту парочку. Она сидит у него на коленях, а он пытается поймать зубами край энергетического батончика, которым она его дразнит. С ними еще несколько ребят: парни и девушки, некоторых из них я заметила у нас в классе, других видела впервые.
Мы садимся за дальний столик, и Оливия заводит разговор о том, как они в прошлом году с классом ездили на озеро и какой потрясающий вид открывается с какой-то там вышки. Я не отвожу глаз от компании, поэтому она толкает меня локтем:
– Не смотри на них. Будет хуже. Лучше, если они тебя не замечают.
– Кто они вообще? – спрашиваю я, переводя взгляд на тарелку с рагу.
– Бездельники.
