Джона так и подмывает постучать снова, но все же ему хватает ума сесть и подождать ее на скамье рядом с кулером. Он решает скоротать время за чтением плаката, напечатанного изящным шрифтом Comic Sans. Плакат сообщает о том, что внутрибольничные инфекции являются третьей по частоте причиной смерти в Испании, и призывает пользоваться настенным диспенсером с антисептическим гелем. Джон нажимает на рычаг диспенсера, который – ну разумеется – оказывается пуст.
Антония выходит через несколько минут. Она надела туфли и перекинула через плечо свою сумку-почтальонку.
– Пошли в кафетерий.
Джон молча следует за ней вниз по лестнице. У полицейских есть свои уловки. Например, когда последние три ночи ты спал в среднем по три часа пятнадцать минут, можно предоставить возможность говорить другим.
Антония садится за стойку. Официант встречает ее дежурной улыбкой, как, видимо, всех завсегдатаев, и молча приносит ей банку диетической кока-колы и стакан с одним-единственным кубиком льда.
– Что для вас? – спрашивает он Джона.
– То же самое, только с чистым стаканом, пожалуйста.
Официант бросает на него убийственный взгляд и тщательнейшим образом осматривает вынутые из посудомоечной машины стаканы, чтобы выбрать самый мутный.
– Принеси нам два микста с яйцом, Фидель.
– Ты всегда здесь ешь? – спрашивает ее Джон.
– Ужинаю всегда. Обедаю обычно дома.
Инспектор вспоминает валявшиеся у входа в ее квартиру контейнеры с засохшими остатками пищи и брезгливо морщится. Когда приносят сэндвич микст, Джон убеждается в том, что эта больница верна своим традициям. Сервировочную доску, судя по всему, не мыли с церемонии открытия.
– Немного овощей тебе бы не повредило.
В ответ Антония лишь саркастически обводит взглядом все его сто девятнадцать килограммов, под которыми потрескивает табуретка. На это требуется время.
– Я не толстый, а просто крепкий. Хотя я кое в чем тебе признаюсь, – говорит Джон, понижая голос, словно собираясь открыть ей великую тайну. – Я люблю поесть.
– А я вот к еде равнодушна. У меня аносмия.
Джон вопросительно поднимает брови.
– Это значит, что у меня отсутствует обоняние.
– То есть как, вообще, что ли? Это как при насморке?
– У меня это врожденное. Я чувствую только очень ярко выраженные вкусы, наприме, сладкого или соленого. А все остальное для меня на вкус как картон.
– А когда ты режешь лук? Ты не плачешь?
– Плачу, как и все. Тут дело не в запахе, просто при нарезании лука выделяется сера и ее молекулы вступают в реакцию со слизистой глаз, образуя при этом серную кислоту.
– Ни хрена себе! – говорит инспектор. На полном серьезе. И будучи добродушным простаком, не особо-то размышляющим в моменты умиления, он берет и, сам того не замечая, сжимает руку Антонии своей огромной лапищей.
Джон не то чтобы большой фанат видео с котиками, но некоторые ролики его забавляют: а именно, те, в которых придурочные хозяева незаметно кладут позади кота огурец, а кот, обернувшись, в ужасе подпрыгивает на полметра. Он инстинктивно путает огурец со змеей.
Реакция Антонии на прикосновение Джона примерно такая же. Табуретка с грохотом валится на пол. Полдюжины посетителей кафетерия поворачиваются в их сторону.
– Прошу прощения, – пытается извиниться Джон. Он наклоняется поднять опрокинутую табуретку одновременно с Антонией, и они сталкиваются лбами.
Идиот, идиот, идиот. Тебе же сказали никогда до нее не дотрагиваться.
– Никогда до меня не дотрагивайся, – говорит Антония, хватаясь за ушибленное место. – Господи, какой же у тебя крепкий лоб, я как будто об стенку ударилась.
– Каждый использует голову по-своему. Я вот своей вышибаю двери.
– Да я уж поняла.
Фидель приносит несколько кубиков льда, завернутых в салфетку. Только для нее, разумеется. Джону тоже больно, но из гордости он решает для себя не просить.
Кажется, случившийся инцидент не отбил у нее аппетита. Прикладывая одной рукой ко лбу лед, она продолжает уминать свой сэндвич. А заодно и картошку фри, которую принесли в пакетике в качестве гарнира. И заказывает себе еще кока-колы.
Тактика промедления. Она ждет, что я начну говорить, думает Джон. Но в соревновании по упрямству выиграть у баска не так-то просто.
И он тоже молчит, интеллигентно откусывая от своего жирного сэндвича по маленькому кусочку.
– Ладно, что ты хочешь? – спрашивает Антония, устав ждать.
– Эх, детка, если честно, я хочу вернуться домой к матери, которая меня уже достала сообщениями в «Ватсапе» про то, что мне нужно приехать и помочь ей передвинуть комод. Каждый раз, когда я вижу ее статус Печатает… я уже заранее знаю, что примерно через полчаса получу нагоняй.
– Она болеет?
– Разве что чрезмерной привязанностью ко мне. Хочет, чтобы я отвел ее в «Бинго Аризона»[13 - Развлекательный центр, где проводятся азартные игры (в частности «Бинго»).]. А то одной ей там стыдно выкрикивать номера.
– Ну, поскольку я не собираюсь продолжать расследование, твоей маме недолго осталось по тебе скучать.
Джон кивает, устало улыбаясь.
– Твой друг конспиратор меня отпустил, – говорит он.
И это правда. Ментор сказал ему, что он больше не обязан оставаться. Правда, кое-что к этому добавил. И это кое-что полностью меняет дело.
Антония смотрит на него с подозрением.
– Тогда зачем ты пришел? Попрощаться?
– Нет. Я пришел узнать, что хочешь ты.
– Я тебе уже говорила. Остаться здесь с мужем. И прежде чем ты хоть что-то скажешь, – добавляет она, заметив в его глазах вопрос, – хочу тебя предупредить, что у меня нет желания говорить на эту тему.
– Понимаю. А как же Альваро Труэба?
Она думает очень долго – по ощущениям так недели полторы. Затем подносит ко рту стакан, словно собираясь залить свою неспокойную совесть. Только вот в стакане у нее кока-кола лайт, так что как в кино вряд ли получится.
– Это не моя проблема. Мальчик мертв, и этого не изменить.
– А тот, кто его убил, гуляет на свободе.
– Возможно, мы больше никогда не услышим об этом преступнике.
Джон громко шмыгает носом и отводит взгляд в сторону.
– Что ж, ладно, раз ты так думаешь…
Он достает из кармана пиджака фотографию. Кладет на стойку. На снимке крашеная блондинка с большими карими глазами и выдающимися скулами. Лет тридцати с небольшим. Обычная внешность выпускницы университета, которая находится в начале своего карьерного пути и уже добилась определенного успеха. В камеру она не смотрит, и при этом в ее улыбке сквозит некая сдержанная робость. Чувствуется также и душевная теплота, правда, еще более сдержанная.
Антония сразу понимает, что где-то уже ее видела. И тут же вспоминает, где именно. В глянцевом журнале, на который она как-то наткнулась, гуляя по больнице. Женщина верхом на лошади, светлые брюки, сосредоточенное лицо.
– Это та, о ком я думаю?
– Карла Ортис, – тихо подтверждает Джон, убедившись, что официант отошел к другому концу барной стойки и уставился в телевизор, по которому идет футбольный матч. – Наследница самого богатого человека на свете.
Антония несколько раз моргает, переваривая информацию. А затем издает тяжелый вздох, словно пытаясь выдохнуть из себя все свое чувство обреченности.
– Ее… ее нашли?
– Нет. Нам известно, что она пропала вместе со своим водителем и любимой лошадью. Вчера днем она выехала на машине из Ла-Коруньи по направлению к Мадриду и так и не доехала.
– Может, она попала в аварию.
– Ее отец получил звонок от похитителя сегодня рано утром.
В глазах Антонии начинают двигаться крупнотоннажные грузовики. Джону уже знаком этот взгляд. И он терпеливо ждет.
– Возможно, это наш индивид.
Она не сказала «тот же самый», думает Джон. Она сказала «наш». Тот, которого подкинула нам чертова судьба. Вот ехал бы я сейчас обратно в Бильбао, и по хрен на все.
Ему уже не нужно задавать ей вопрос, но он все равно его задает.
А Антония Скотт дает ему единственно возможный ответ.
Часть вторая
Карла
Ложь завоевывает пространство,
и городским мелким рыбешкам
становится сложно увидеть хоть что-то
сквозь замутненные стекла аквариумов.
Хоакин Сабина / Панчо Варона
1
Затруднение
– Нам нужно обдумать, как лучше приступить к делу, – говорит Ментор.
Он назначил им встречу на площади Парижа, в скверах около здания Верховного Суда. От скверов тут осталось одно название: кроме четырех кое-как высаженных живых изгородей, здесь торчат исключительно камни. Ментор ждал их на скамейке у фонаря. Уже давно стемнело, и на площади кроме них только один мужчина с собакой, беспрестанно обнюхивающей землю.
– А что тут обдумывать? – удивляется Джон. – Мы поднимемся, поговорим с ним и приступим к работе.
– Боюсь, что тут могут возникнуть некоторые затруднения.
– Там будет кто-то еще, – говорит Антония.
И это не вопрос.
Ментор удрученно разводит руками.
– Сеньор Ортис позвонил одному нашему человеку, а этот человек позвонил нам. Но его адвокат занервничал и заразил его своей нервозностью. Так что люди из ОБПВ сейчас там, а нервничаю теперь я.
Отдел по борьбе с похищениями и вымогательствами национальной полиции, думает Джон, чувствуя при этом укол зависти. Элитное подразделение. Крутые парни, профессионалы.
– И что теперь? Пусть сами во всем разбираются, а мы пойдем домой?
– Мы будем работать так же, как работали раньше, еще до вас, инспектор Гутьеррес. Вы будете стоять в сторонке и не мешать. И держать рот на замке.
– В каком смысле? – с недовольством в голосе спрашивает Джон.
– В том смысле, что про другой, предыдущий, случай мы ничего не знаем, – поясняет ему Антония.
То есть типа убийства мальчика в Ла-Финке просто-напросто не было. Ну а что, почему бы подразделению, созданному для борьбы с конкуренцией и утаиванием информации между разными отделами полиции, не пойти старым путем.
– Нет никакого другого случая. Этот случай – единственный, – подтверждает Ментор, делая ударение на слове единственный. – Понятно?
Антония кивает, и Джон нехотя следует ее примеру. Если их подозрения подтвердятся и за исчезновением Карлы Ортис и убийством мальчика действительно стоит один и тот же человек, им придется играть по установленным правилам.
– Вы не пойдете с нами? – спрашивает он Ментора.
– Мне нужно сделать пару звонков. Будьте осторожны и не болтайте лишнего. А да, кстати, Скотт…
Антония смотрит на него.
– …я рад, что ты вернулась.
Антония отворачивается, не ответив ни слова. Когда она отходит, Ментор протягивает Джону крошечную металлическую коробочку.
