– Я забыл, что «Ай» означает по-шведски.
Я смеялась и плакала ему в плечо.
– Юханна, – сказал он, – я тебе не изменяю.
Я заставила себя поверить ему. И потом заставляла еще долго. Позволила обнимать себя и утешать бутербродами и клубникой.
7
Мужественность и честность
Наши отношения начались в марте. Пасмурным днем, когда в Копенгагене моросил дождь и черные ветки за кухонным окном были унизаны жемчужными каплями. Эмиль снимал комнату на втором этаже в коллегиуме – общежитии на бульваре Амагер. Коллежское жилье имеет в Дании давние традиции. Каждый дом предъявляет разные требования к жильцам. Например, в одном таком доме у Круглой башни могли жить только студенты с самыми высокими оценками. Но было у этих общежитий и кое-что общее: студенты селились там по доброй воле. Это был их выбор – ютиться практически на коленях у незнакомцев, согласиться на все эти совместные ужины, ежегодные тематические вечеринки и обязательные беседы за утренней чашкой дорогого кофе, за бутылкой «Туборга», за косяком с травкой, купленной в коммуне хиппи, которая располагалась в десяти минутах езды на велосипеде. Общежитие Эмиля называлось «Квиннерегенс» – женская резиденция. В этом просторном общежитии из красного кирпича до 1970 года могли селиться только девушки. Квиннерегенс был красивым зданием, расположенным в живописном месте. Окаменелости в лестничных ступеньках, витражные окна, запах мела. Одна сторона дома выходила на бульвар Амагер, другая – на набережную и Кристиансхавн. С балконов открывался вид на золотую спиральную башню церкви Христа Спасителя.
Оказавшись там в первый раз, я не могла поверить, что Эмиль действительно так живет – в комнате с одним большим окном, высоким потолком, аккуратно заправленной кроватью, раковиной и стеной, выложенной плиткой до середины, с крошечной прихожей. У него было два заполненных книжных шкафа, репродукция Мунка на стене (а также зловещий постер с Тинтином в рамке за стеклом) – и, в общем, все. Есть, принимать душ и срать полагалось в общих помещениях, выходящих в коридор. Дверь в туалет примерно на тридцать сантиметров не доставала до пола, как в старинных салунах. Мне хотелось спросить: «Ты правда живешь тут?» и «Это выше моего понимания, но скажи почему?». Мне удалось удержать язык за зубами. Но я до сих пор пребываю в недоумении. Зачем этот молчаливый, относительно закрытый, амбициозный и слегка раздражительный мужчина жил с кучей двадцатилетних гуляк? Я так и не нашла ответа на этот вопрос. Думаю, Эмиль считал, что это самое практичное – и к тому же экономное – решение.
Вернемся к тому мартовскому дню, к капающим крышам Копенгагена, первым приметам весны на серых клумбах. Мы с Эмилем ели бутерброды с сыром, поскольку датский стиль жизни предполагает в любой ситуации есть ржаной хлеб и сыр. И ничего больше. Эмилю не нужны были ни джем, ни масло. Его земляки считали это нормальной едой. Мы были одни в кухне, что случалось не часто. Эмиль долго молчал, рассеянно жуя свой бледный сыр «Эдамер». Наконец я спросила, о чем он думает. Он смутился. Здесь надо сказать, что Эмиль не был умелым соблазнителем. На год моложе меня, высокий и долговязый, с бледной кожей, симметричными чертами лица и красиво очерченным ртом, он писал стихи про страусов и крокусы, мечтательные и образные. «Husk jeg er en krokus»[6 - Помни, я крокус (дат.).], – эта строчка из стихотворения часто приходила мне на ум при взгляде на автора.
Крокус тем не менее был заядлым курильщиком, и, доев бутерброды, мы вышли на балкон, чтобы он подымил. Эмиль обвел взглядом набережную, Кристиансхавн, спиральную башню и сказал:
– Там на кухне ты спросила, о чем я думаю… Я думаю, что люблю тебя.
У него горели щеки. Я ощутила их тепло под моими ладонями.
– И, – спросил он после того, как мы поцеловались, – мы теперь k?rester?
Я ответила, что да, и он сказал:
– Я перееду в Стокгольм.
Занавес.
Казалось, именно об этом я всегда мечтала: чтобы какой-то человек ставил меня на первое место, первее всего остального в жизни. Мне нравились и последствия этого выбора: нам предстояло жить в одном городе. Внешние проявления были столь же важны, как и внутренние. Символы, как пишет Агнета Плейель, не плоды фантазии.
СИМВОЛЫ
но как проститься с человеком?
A DIEU.
Как отрезать еще живую часть самой себя?
МУЖЕСТВЕННОСТЬ И ЧЕСТНОСТЬ.
Когда Эмиль сказал, что планирует переехать в Стокгольм, меня переполняло ощущение радости и значимости, легкое и простое, словно пузырики от шампанского в носу, и в то же время теплое и надежное, словно натопленная кафельная печь. Только много позже я поняла, как крепко наши отношения повязаны разлуками. Эмиль собирался переехать в конце августа, а весне и лету – где мы находились в тот момент – предстояло стать чередой прощаний на вокзалах, автобусных станциях, по телефону. Каждый раз, уезжая из Копенгагена, я испытывала необъяснимое, безграничное горе. Я выплакала все глаза, пока мы ожидали поезд в Стокгольм на 26-й платформе. Было мучительно смотреть, как состав покидает город и здания с улицами превращаются в далекие кулисы. Самой ужасной была остановка в Каструпе. Радость, которую я испытывала, проезжая аэропорт на пути в Копенгаген, теперь швыряли мне в лицо. Давали понять, что счастье временно, а разлука вечна. Новость о переезде Эмиля была огромным облегчением. Она означала, что мне больше не надо будет отрезать еще живую часть самой себя.
Но после короткого облегчения пришли сомнения. Внезапно мне вспомнилось, что Эмиль собирался переехать и в Осло тоже. Если бы они с Норой не расстались, сегодня он находился бы в Осло. Жил бы в норвежском общежитии, ходил с мечтательным взором вдоль улицы Карла-Юхана, возможно, в toppluva – норвежской спортивной шапке. Судя по всему, мысли о переезде в другие скандинавские столицы давались ему легко. Может, его манила перспектива большого нордического турне.
Эмиль все отрицал.
– Я переезжаю в Стокгольм, потому что действительно хочу быть с тобой, – уверял он.
– Но ты ведь мог сейчас быть в Осло, – упрямилась я.
– Не думаю, что у наших с Норой отношений было будущее. Ничего бы не получилось.
В тот вечер я долго плакала. Плакала из-за Осло, из-за Хельсинки, из-за 26-й платформы на Копенгагенском вокзале, из-за того, что все временно и ничто не длится вечно. Из-за того, что каждые отношения строятся на повторениях. Слова и обещания, которым свойственно быть исключительными, продолжают повторяться. Другими устами, другим людям. Брак должен длиться вечно, но, поскольку мы живем в реальном мире и не властны над вечностью, иногда он длится меньше. Даже моногамия, несмотря на название, повторима. То, что должно было стать особенным и окончательным, распадается, а потом воссоздается в новой конфигурации. И речь даже не идет о браке или чем-то драматичном. Можно лежать на кровати своего партнера и гадать, сколько там лежало до тебя. И, как я полагаю, ваших отношений это прошлое не касается. Отношения и связи, которые когда-то казались вечными, не должны снижать градус восторга от новых отношений, которые тоже навечно. Может, это уменьшенная версия «навеки», с коротким послевкусием, но она тоже вселяет надежду. Общение, удовольствие не зависят от того, что было в прошлом. Настоящее не превращается в бледную копию прежних романов, прежних совокуплений, прежней милой свекрови, которая дарила тебе продуманные подарки на день рождения, – и тому подобное. Но, несмотря на все это, все равно странно быть с кем-то и осознавать: это уже было раньше. То же расстояние до лица другого человека. И есть что-то зловещее в том, чтобы идти по протоптанной другим человеком тропинке. Может, тропинке в саду свекрови. Наверно, это страх, что и тебя могут заменить, что ты никакая не особенная, просто тщеславное memento mori
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/uhanna-frid/nora-ili-gori-oslo-gori/?lfrom=174836202) на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
notes
Примечания
1
Покупала одежду на свою зарплату (дат.).
2
Фикой в Швеции называют обычай пить кофе с булочками в середине дня.
3
Всякий раз, когда я нахожу нечто – деталь, факт, недостающий фрагмент истории, – у меня возникает чувство, будто что-то сошлось. Что-то загорается. Бинго! У нас есть победитель! И на мгновение все становится ясным, а затем так же стремительно приходит осознание, что огромная часть остается и всегда останется тайной (англ.).
4
Дочь любовницы (англ.).
5
Бинго. У нас есть победитель (англ.).
6
Помни, я крокус (дат.).
