Аннэ Фрейтаг "Вечность в тебе"

grade 4,4 - Рейтинг книги по мнению 140+ читателей Рунета

Когда я смотрю в зеркало в свои глаза, то вижу глаза брата. Не думала раньше, что мы настолько похожи. Его не стало, и я обрила себе голову налысо. Теперь все, что у меня есть, – стена отчуждения. До сих пор слышу его голос: «Лиз, раньше мы были звездной пылью, ты и я». От него осталась лишь записка со словами: «Мне жаль». И надежда, что случившееся – неправда. А потом стали приходить письма от его имени. В одном из них лежал билет в Дом искусств. Я не думала, что именно там встречу человека, чье тепло согреет меня. Рядом с ним мне будет спокойно. Возможно, вместе нам станет легче справиться со своей болью. Я еще буду скучать по брату. Но однажды мне придется отпустить его навсегда…

date_range Год издания :

foundation Издательство :Эксмо

person Автор :

workspaces ISBN :978-5-04-120936-0

child_care Возрастное ограничение : 16

update Дата обновления : 14.06.2023

– А какой у него кабинет?

– В британском духе.

Минг скользнула по мне своим осторожным взглядом.

– Ты собираешься с ним разговаривать?

Все думают, что это помогает. Иногда мне интересно почему.

– Без понятия, – говорю я. – Не знаю, к чему это все.

– Мне кажется, – улыбается она, – что очень здорово, когда у тебя есть возможность рассказать кому-то обо всем.

– Ты можешь рассказать обо всем мне, – говорю я.

– Знаю, – говорит она. – Но я имею в виду постороннего человека. Кого-то, кто тебя совсем не знает. Кому о тебе известно только то, что ты рассказала ему сама.

Может, она и права. Возможно, поговорить с тем, чья роль заключается только в том, чтобы слушать тебя, – это что-то совершенно иное.

– Ах да, о чем еще я хотела тебя спросить, – она снова меняет тему. – Что твоя мама сказала о пирсинге?

Я на автомате хватаюсь за нижнюю губу и прокручиваю маленький шарик между пальцами.

– Ничего, – отвечаю я. – Мне простительно. Наверное, она думает, что это мой способ справиться с этим.

«С этим». Та же история, что и с «об этом».

Джейкоб

Тренировка меня утомила. Руки налиты свинцом, шея напряжена. Мне действительно следовало сходить в магазин заранее. Супермаркет переполнен. Пол коричневый и грязный.

Я прохожу по рядам и останавливаюсь перед полкой с кофе. На лицевой стороне одной из упаковок отпечатано изображение плантации. Люди, улыбаясь, собирают кофе. Земля под их ногами черно-коричневого оттенка. Как ее глаза. Я вижу выбритую налысо голову и тот ее суровый взгляд. Взгляд, похожий на удар. Как стена ярости, за которую она никого не пускает. Я – такой же.

Среда, 15 марта

Луиза

Его кресло, диван, тяжелые портьеры на высоких окнах, обшитые деревянными панелями стены – все здесь кричит об английском загородном доме. Что-то вроде смеси произведений Джейн Остин с пансионатом на побережье. Расписанные самыми разнообразными узорами ткани, пухлые перьевые подушки и какие-то странные столики с несуразными безделушками: совершенно бесполезными статуэтками из фарфора. Справа от меня, например, белая такса. Единственное, что разрушает иллюзию, – дипломы на стенах. Они висят между заключенными в массивные рамы картинами, которые удерживают в себе людей, вазы с цветами и пейзажи. Против их воли. Меня тоже никто не спрашивал.

На одной из картин я вижу охоту на лис. Много лошадей и собак, лес, несколько человек в красных мундирах, и один из них трубит в трубу или в рог – я точно не знаю. Рядом с ней – портрет молодой женщины, которая стоит, опираясь на камин и прислонившись лбом к предплечью. В левой руке она что-то держит. Что-то похожее на письмо. У ног девушки сидит собака, которая сочувственно смотрит на нее. Печальная картина.

– Я действительно хочу помочь тебе, Луиза. – Помочь мне. Все они хотят мне помочь. Как будто я старуха, которая больше не в состоянии сама перейти улицу. – Но сделать это я смогу только в том случае, если ты поговоришь со мной.

Думаю, что даже в этом случае у него ничего не выйдет.

Диванная подушка, на которой я сижу, жесткая. На вид намного удобнее, чем на деле. Еще мгновение я смотрю в лицо женщины, а потом перевожу взгляд. Снова на него. Он наклонился в мою сторону, опершись локтями на колени. Профессионально и по-дружески. Его взрослое лицо исполнено сочувственно-благожелательного выражения. Глаза его словно говорят: «Мне тоже было пятнадцать. Я знаю, что с тобой происходит».

Ни хрена он не знает.

– Некоторые вещи мы можем переварить, только когда говорим о них, – мягко произносит он.

«А некоторые – никогда», – думаю я, однако молчу. Бывают моменты, в которые хочется уметь просто переключить свою жизнь, как плохую телепрограмму. Сейчас как раз такой.

– Разговор о пережитых травмирующих событиях может помочь нам преодолеть их и залечить нанесенные раны.

Ага. Все равно что заклеить огнестрельную рану пластырем.

Я безучастно смотрю на него. Он вздыхает и сплетает пальцы, словно молится, чтобы я, наконец, сказала хоть что-то. Но я не говорю ничего. А предпочитаю снова отвести взгляд. Назад, к картинам. Рядом с грустной женщиной висит темное полотно. Лес, густые кусты и высокие деревья. На поляне – олень с огромными рогами. Он смотрит на меня. Я представляю, как он делает несколько шагов ко мне. Мгновение тишины и покоя.

– Расскажи мне, что произошло.

Я смотрю на свои руки. «Что произошло».

– Луиза.

Поднимаю взгляд. Не потому, что хочу этого, а потому, что научилась реагировать на свое имя. Это рефлекс. Я не могу иначе.

– Дело ведь не только в том, чтобы отсидеть свое время.

– Вот как?

При звуке моего голоса он на мгновение вздрагивает, но тут же берет себя в руки.

– Да, – спокойно отвечает он.

– Ну да, точно, – говорю я. – Все дело в том, чтобы вылечить меня. – Пауза. – Правильно?

Оставив без внимания мой сарказм, он спрашивает:

– Почему ты ударила свою одноклассницу?

– Потому что она это заслужила, – прямо говорю я. Холодным тоном. Как будто мне все равно.

– И почему она это заслужила?

«Потому что она мерзкая сука». Я могла бы произнести это вслух. Часть меня хочет именно этого. Но что изменится? Она все равно останется той же сукой, а я уже ударила ее и ни о чем не жалею.

– В чем причина?

Я думаю о том, что сказала Изабель. Об ее идиотском голосе и взгляде. И о том, как она стояла передо мной в своих узких джинсах-скинни с самодовольной усмешкой на лице. Но потом ее усмешка куда-то делась. Потому что она уже лежала на полу, и в ее носу пузырились кровавые сопли. Она разревелась. А мне было так хорошо, как я не чувствовала себя уже давно.

Не помню, как ударила ее, только смутное ощущение, что мой кулак врезается ей в лицо. Костяшки правой руки пульсируют, как будто этот момент сохранился в их телесной памяти. Я и не представляла, что ударить кого-то – так больно. И понятия не имела, насколько это приятно.

– Луиза, – бормочет он, вздыхая.

Если он назовет мое имя еще раз, я закричу. Встану и закричу. Или швырну таксу о стену.

– Я хочу понять тебя. Я действительно этого хочу.

«Не только вы», – думаю я. Он ждет, но напрасно. Я умею выводить людей из себя. Мою мать. Моего отца. Мистера Вейдингера, школьного психолога.

– Дай мне хотя бы шанс, – устало говорит он, но я не реагирую.

Потерпев поражение, доктор Фалькштейн откидывается назад. На этот раз я победила не кулаками, а молчанием. Я выдерживаю его взгляд и представляю, как между нашими глазами проходят электрические разряды. Он смотрит на меня, и я смотрю в ответ. Мы играем в игру, но я не знаю, в курсе ли он об этом.

– Зачем ты сбрила волосы? – спрашивает он.

– Думаете, мне не идет? – отвечаю я вопросом на вопрос.

– Хотелось перемен?

Терпеть не могу все это психологическое дерьмо.

– Может быть, – говорю я. – А может, мне просто хотелось испробовать машинку для стрижки волос моего брата. Ему она теперь без надобности.

На последней фразе он напрягается, ненадолго отводит взгляд и таким образом проигрывает в нашей игре.

– Это так вульгарно, – тихо говорит он.

– Или в самый раз.

Его глаза находят мои. Наверное, неприятно возиться с кем-то вроде меня. Столько дипломов на стенах, и тут вдруг я на диване. По-моему, я ему не нравлюсь. Во всяком случае, он раздражен, но старается не подавать виду.

Доктор Фалькштейн снова наклоняется ко мне.

– Ты не можешь избежать этой терапии, – буднично констатирует он. – Тебе ведь это известно?

– Да, – едва слышно отвечаю я.

Несколько секунд мы просто смотрим друг на друга, а потом он говорит:

– Расскажи мне о Кристофере.

Луиза

Я не рассказала ему ничего. Совсем ничего. И не только потому, что не хотела этого. Прежде всего, я не знала, как. С чего мне следовало начать? С момента рождения Кристофера? С его болезни? Или все же с самого конца? С его смерти.

Меня не было, когда мой брат родился. Совсем еще не было. В то время я была звездной пылью. Это он однажды так сказал. «Лиз, раньше мы были звездной пылью, ты и я». Я слышу его голос. Этакий акустический фрагмент, оставленный им в моей голове. Вместе с воспоминанием о его смехе, которое с каждым днем все больше и больше блекнет. Он не смеялся очень долго. Целыми неделями. А может, даже месяцами. Я испытываю страх, что когда-нибудь полностью забуду этот теплый хрипловатый звук. А еще больше боюсь того, что когда-нибудь все будет так, словно моего брата никогда и не существовало. Как будто он не более чем персонаж истории, которую я слышала когда-то в детстве.

Я была еще совсем маленькой, когда Кристоферу поставили диагноз биполярное расстройство, но помню, каким мрачным он бывал уже тогда. Мой брат был самой темной ночью и самым ярким светом. Абсолютный вакуум, а через три дня снова эйфория и всплеск жизненной энергии. Раньше я думала, что все люди такие. Но таким был только он. Таким шумным и таким тихим.

Мой брат не верил в Бога. Он верил в науку. В клетки, которые умирают. В мозг, который в какой-то момент перестает работать. Я все повторяла ему, что он больше, чем просто клетки, но он только улыбался и качал головой. Несколько месяцев назад я спросила его, как такое может быть, что таблетки не приносят пользы, если они основаны на принципах науки. Он улыбнулся и ответил: «Кто-нибудь когда-нибудь говорил тебе, что ты довольно умна, Лиз?» Возможно, он был прав, и мы всего лишь клетки. Мозги, которые в какой-то момент перестают работать. Хотя пока что я в это не верю.

Я надеваю куртку, наматываю шарф на шею и покидаю кабинет. Мои шаги гулко разносятся по коридору, ступени скрипят под ботинками. Мои ноги тяжелее свинца.

Мне хотелось бы сказать, что Кристофер умер не в одиночестве, что я была с ним в его последние секунды. Что держала его за руку. Но меня там не было. Никто не держал его за руку. С ним не было никого. Свой последний шаг он сделал один.

Кристофер не хотел, чтобы я видела его таким. И не увидела бы, если бы не поехала домой раньше. Я знала: что-то не так. Это что-то – неопределенное, как предчувствие дождя, – витало в воздухе последние несколько недель. Я чувствовала, что мой брат отдаляется все больше и больше, ускользает от меня, и никто и ничто не удержит его, если этого не сделаю я.

Мне не пришлось долго смотреть, как он там лежал. Всего несколько секунд. Потом кто-то оттащил меня. Я не знаю, кто это был. Но помню кровь. Она была цвета спелой вишни.

То, что произошло после, куда-то делось. Испарилось. В этом месте в моей голове словно образовался пробел. Никогда прежде я не теряла сознания. Мне были знакомы лишь бодрствование и сон, но теперь я знаю, что существует и другое состояние. Мое тело отключилось прежде, чем я успела по-настоящему осознать, что происходит. Что увиденное мной было настоящим. Как и кровь. Я отключилась прежде, чем поняла, что Кристофера больше нет. Осталось только леденящее душу воспоминание, за которым неотрывно следует голый кусочек прошлого, даже через несколько месяцев остающегося для меня незаконченным пазлом.

Я не знаю, как попала в квартиру. И не помню, когда вернулась домой мама. Она просто внезапно оказалась рядом. И там была я. А еще двое полицейских и психолог. А Кристофера не было. Он ушел в одиночестве. В ближайшую темноту.

Мама разговаривала с офицерами. Ее голос не был похож сам на себя. Он звучал совершенно иначе. Чужой, словно им управлял кто-то другой. Я пошла в свою комнату. А она с ними – в ванную и потом в комнату Кристофера. Мне показалось неправильным, что они вот так запросто входят туда, но я ничего не сказала. Я даже не плакала. Просто прошла в свою комнату, закрыла за собой дверь и села на кровать. Опустошенная и оцепеневшая.

Записку я увидела не сразу. Только через несколько минут. Она лежала на подушке рядом со мной. Белая и квадратная. Что-то вроде тех бумажек, на которых обычно записывают списки покупок или телефонные номера. Мой брат написал мне свое последнее сообщение на одном из таких листков. Оно состояло всего из трех слов: «Мне очень жаль». Это даже не было предсмертной запиской. Скорее предсмертная фраза.

Эта записка все еще у меня. И кошмары. И абсолютно нерациональная надежда, что все это неправда. Что Кристофер вернется. Что он еще жив. Что все это ошибка, потому что без него я просто не могу существовать.

Хватаюсь за перила и стараюсь дышать спокойно, но воздух густой, как сироп. Моя ладонь скрипит по гладкому дереву, а колени дрожат. Я останавливаюсь. Площадка вращается, и я, ощущая во рту вкус желчи, хватаюсь за поручень. У Кристофера были светло-русые волосы и пронзительные голубые глаза. Мои ноги подкашиваются. Я сажусь на ступеньку лестницы и утыкаюсь головой в прохладные металлические перекладины.

– Ты в порядке? – спрашивает глубокий голос, и я открываю глаза.

Это парень с прошлой недели. Тот, что стоял у почтовых ящиков и смотрел на меня как на образец биоматериала под микроскопом. Он стоит на лестнице в тренировочном костюме и смотрит на меня.

– Дать тебе стакан воды?

– Нет, – глухо говорю я. – Со мной все в порядке.

Он опускается передо мной на корточки. Его лицо прямо перед моим.

– По виду не скажешь.

Его дыхание пахнет жвачкой.

– Просто проблемы с кровообращением, – бормочу, пытаясь встать. Он протягивает мне руку, но я отмахиваюсь. – Уже прошло, – говорю я, но это не так.

– Подожди здесь, – произносит он и минует меня, поднимаясь по лестнице. Он уходит. Остается лишь его аромат. Аромат, который я могу описать только как мужской. Интересно, узнал ли он меня? Знает ли, что мы учились в одной школе? А еще мне интересно, известно ли ему, что Кристофер мертв. Мне плохо.

Проходит несколько минут, а потом я слышу скрип деревянных ступеней. Рядом со мной появляется небольшая белая тарелка с двумя кусками хлеба. И на каждом сыр и джем. Кристоферу нравилось это сочетание. «Лучшее из двух миров», – всегда говорил он. Я беру один из ломтей и откусываю. Раз, другой, третий. Съедаю бутерброд целиком, потом хватаюсь за второй. Он наблюдает за мной.

Я чувствую бисеринки пота на лбу, на голове, на животе. Лифчик прилипает к телу. Он обязательно это почувствует. Он пахнет мужчиной, а я – потом.

Когда заканчиваю с едой, он протягивает мне стакан воды.

– Пей, – говорит он.

Я начинаю пить, и с каждым новым глотком маленький шарик моего пирсинга мягко ударяется о холодную поверхность. Дзынь. Дзынь. Дзынь. Очень тихо. Снова и снова. Пока стакан не пустеет. Капля воды стекает по подбородку, и я вытираю ее.

Он забирает у меня стакан. У него темные глаза и длинные ресницы.

Все книги на сайте предоставены для ознакомления и защищены авторским правом