К этому времени за Дафной с Лиром тянулась целая толпа зевак. Фоморы всех возрастов и, судя по виду, всех социальных слоев остановились вместе с ними, словно в ожидании чего-то.
В памяти Даф еще свежо было воспоминание, как под таким же прицелом взглядов они с Лиром, Никком и Аней подходили к замку АмараВрати. Тогда на лицах даитьян читалось все от презрения до негодования и непримиримой ярости, но тут… Тут Даф, к своему удивлению, не слышала гневного перешептывания за спиной, не видела недовольства на лицах. Совсем наоборот, собравшиеся следили за ними… с благоговением?
– Лир, они любят тебя, – осознала она.
– Они хороший народ, – согласился тот. – Просто живут в плохие времена.
Он хотел добавить что-то еще, но не успел. Грубый возглас разразил перекресток, и сквозь толпу к ним начал продираться кто-то.
Первым инстинктом Дафны было бежать, вторым – обороняться, но черт побери, если она сейчас выхватит висевший у нее на поясе клинок, безопаснее в этой толпе себя не почувствует. Поэтому даитьянка не шелохнулась, лишь сжала ладонь Лира так, что тот по всем правилам должен был вскричать. Однако Хэллхейт не подал вида, лишь тоже напрягся, пытаясь разглядеть среди мелькающих лиц виновника суматохи.
– Да дайте же вы пройти, пекельный Астерот вас подери!
Растолкав всех локтями, к ним вышел широкоплечий мужчина и, остановившись, сделал жест, намекая, что ему нужен момент отдышаться. Незнакомец выглядел немолодо, но поджаро, и в его глазах горел живой огонек, хотя несколько мелких шрамов на левой скуле и почти совсем седая щетина говорили о том, что он повидал достаточно за свою жизнь.
– Жив-таки, чертенок Хэллхейт! – наконец выдохнул фомор и, не жалея силы, хлопнул Лира по плечу.
Хэллхейт рассмеялся, Даф выдохнула.
– И я рад тебя видеть, Джот.
Тот самый Джот покосился на даитьянку, а затем снова на Лира, как бы уточняя, можно ли говорить при ней.
– Так это правда? – наконец спросил он, когда Лир кивнул. – Ты и впрямь заключил мир с Суталой?
– Можно сказать и так.
– Как тебе удалось провернуть такое?
– Друзья, Джот, даже на войне есть друзья.
– Твои друзья должны быть богами, не меньше!
По-прежнему улыбаясь, Лир покачал головой в ответ, точно слышал забавную шутку. Народ все еще наблюдал за ними, хотя больше никто не спешил подходить. Даф привыкла к чужому вниманию, но все равно чувствовала себя неуютно, не зная, чего ожидать от жителей Патила. Внутри у нее по непонятным причинам что-то свербело, поэтому она нервно косилась по сторонам, вслушиваясь в каждый шорох ветра, вглядываясь в каждый поворот перекрестка.
Заметив, что Даф молчит, Лир приобнял ее за талию:
– Джот, это Дафна Аурион, моя…
«Моя?..»
– Амбассадор от Суталы, – выпалила Дафна, не думая.
В серых глазах Джота заблестело любопытство, а вот взгляд Лира, наоборот, словно померк. Хэллхейт медленно убрал руку, посмотрев на Дафну то ли с изумлением, то ли с разочарованием, и из-за этого ей стало еще неуютнее, чем прежде. Она мысленно укорила себя, но ничего не добавила вслух.
– Амбассадор, – эхом повторил Лир. – Как, кстати, поживает твой «Кролик в соусе», Джот?
– А-а, не спрашивай! – новая тема беседы Джота явно развеселила, потому что он с ухмылкой потер ладоши. – Таверну продал, а потом спалил дотла. Ты бы видел, ха-а! Выбивал страховку как мог, сам понимаешь. После исчезновения Хорауна…
– Исчезновения?
Даф отлично помнила, что Хораун никуда не исчез, его убил Тейн и не где-то в глуши, а в здании тюрьмы, расположенном прямо под этим дворцовым кварталом, перед которым все они сейчас и стояли. Шансы того, что убийство советника Крейна могло остаться незамеченным, были невелики, значит, кто-то намеренно преподнес людям ситуацию в удачном для Лира и Даф свете. Совпадение? Вряд ли. Но вот действовал ли их тайный помощник из благородных побуждений или рассчитывал извлечь из этого впоследствии личную выгоду?
Дафна помрачнела, она не планировала поддаваться на чей бы там ни было шантаж.
– О! Ты не знаешь? Ну, да откуда, если ты пропадал среди даитьян… – Джот задумчиво почесал загорелый лоб. – В общем, если вкратце, в тюрьме недавно система безопасности дала сбой, ку-у-уча беглецов! В это время Хораун решил устроить переворот и свергнуть твоего отца, представляешь? Кто бы мог подумать, что…
«Слишком красивая история, чтобы быть благородным побуждением», – пришла к выводу Даф.
– И как же обо всем этом стало известно? – спросила она, окинув взглядом народ.
Остальные начинали переговариваться, устав просто глазеть, и теперь не подходили лишь потому, что стражники, стоявшие до этого у лестницы, загородили Хэллхейта. А что, если новый сообщник Хорауна или Смерона наблюдает за ними сейчас из толпы? А что, если поражение Хорауна было частью плана тех, кто стоял за ним?
Дафна до сих пор не верила, что война позади. Не разрешала себе верить. Она не привыкла верить в чудеса, потому что за чудеса всегда приходится платить слишком высокую цену.
Вот, что свербело внутри у Даф, – сомнения. Один из солдат, вечно поправлявший шлем, показался ей подозрительным. Хотя… наверно, он просто вытирает пот с лица, потому что стоит под самым солнцепеком.
– Генерал Кинир сообщил, во всех новостях крутили, – ответил Джот, его взгляд вопросительно метнулся между Дафной и Лиром. – А что, что-то не так? Он сказал, ты, Хэллхейт, рискуя жизнью, отправился в Суталу на переговоры. И я так понимаю, все прошло успешно? Во всяком случае, у нас тихо и спокойно, даитьяне не угрожают, а Крейн не собирает бессердечно огромные налоги для войска.
При упоминании имени царя разговоры среди толпы стали чуть громче. Даф вслушалась. Она ожидала услышать, что все будут обсуждать ее, даитьянку, нагло заявившуюся в Патил, или давно не показывавшегося на публике Лира, но всех волновало другое:
– И где Крейн?
– Не видели его уже…
– …вообще жив?..
– Кто управляет страной?
Тоже услышав последний вопрос, Лир изменился в лице. Его взгляд потемнел, а губы сложились в тонкую хмурую линию, как у того, кому предстоит вынести смертный приговор невиновному и назвать это справедливостью. Или…
Дафне внезапно стало холодно.
«Как у того, кто сам неожиданно пришел на свою казнь», – своя же метафора ее напугала. Лир так сильно волнуется за отца? Или за то, что ему самому придется сесть на трон? Вот, почему за ними толпились люди: они шли не из-за любопытства, а ожидали от Хэллхейта каких-то новостей.
– Получается, – тихо уточнил Лир, положив руку на плечо Джота и вынудив его тем самым повернуться спиной к людям и страже, – Крейна никто не видел после исчезновения Хорауна, не так ли, Джот?
– Так и получается, – так же негромко подтвердил тот, сдвинув брови. – Он отказывает всем в аудиенциях, не появляется на людях и даже не удосужился посетить открытие праздника Семи Ветров.
– А Райана?
– Хэллхейт…
– Моя мать тоже не издавала новых указов? Не появлялась на публике?
– Нет.
– Хорошо.
«Хорошо?» – не сдержавшись, Даф удивленно подняла глаза на Лира. Он рассказывал ей о Тейне, Нагале и Чарне, об убитом старшем брате, которого никогда не видел, и не раз упоминал отца, причем всегда в положительном свете, очевидно, стараясь доказать Дафне, что Крейн не только бессердечный убийца, каким она всегда его воспринимала. Но вот о матери, поняла она вдруг, не говорил ни слова.
Когда Лир больше ничего не добавил, Джот вздохнул и, поколебавшись, все же продолжил:
– Слухи быстро плодятся, Хэллхейт, ты это знаешь. Если люди не увидят Крейна в ближайшие дни, как бы и впрямь не случилось государственного переворота. – Затем выражение его лица немного смягчилось, и он, присвистнув, добавил: – Но все не так плохо, ты ведь вернулся домой, верно? Сказать по правде, ха! Я опасался, Кинир врет, чтобы не поднимать шумиху, и даитьяне тебя просто прикончили.
Лир посмотрел на дворцовую лестницу.
– Я уже говорил, – его голос внезапно прозвучал жутко уставшим. – Еще не родился тот, кто отправит меня в могилу навсегда.
С этими словами Лир достал из кармана металлический шарик маричи с выгравированной на нем царской эмблемой – треугольным щитом и мечом – какими фоморы пользовались вместо даитьянских кристаллов, и без предупреждения, прижав Даф к себе, телепортировал.
Дафна услышала еще несколько удивленных возгласов из толпы, и вокруг воцарилась идеальная тишина.
Глава 5. Призраки прошлого
Дворцовую площадь, расположенную на крыше, Дафна узнала сразу: во всей Нараке только здесь можно найти зеленый парк с фигурными кустарниками и цветами, не уступающими по своей красоте даитьянским.
Теперь нижние ступеньки, у которых они с Лиром стояли секунду назад, выглядели игрушечными внизу.
«И зачем там стража? – задумалась Даф. – Ступенек наверно не меньше нескольких сотен, вряд ли кто-то, кроме самого создателя, прошел их все хоть раз. Куда проще телепортировать…»
Город остался внизу. И шум, и суета. В мыслях вдруг стало так спокойно при виде безграничного неба на горизонте, что захотелось просто закрыть глаза и дышать, дышать, дышать. Дафне всегда нравилось небо, а еще больше ей нравилась высота: здесь никого, кроме свистящего ветра, ничего, кроме свободы. Остановись, раскинь руки и представь себя птицей, парящей над землей, представь стихией, способной на все, представь…
– Значит, амбассадор, Даф? – разрушил идиллию Лир.
Сердце екнуло, и парящая в душе Дафны птица камнем рухнула вниз, когда вопрос разнесся разочарованным эхом по саду. Даф нехотя обернулась, Лир стоял в нескольких шагах от нее. Встретив ее взгляд, он не шелохнулся, не моргнул, а в его глазах не появилось ни обиды, ни возмущения, только печальное непонимание.
– Почему? – почти шепотом спросил он.
– Я… – «…не знаю», – хотела сказать она, но не сказала. Ведь это глупо, как можно не знать, почему ты пытаешься скрыть любовь к тому, кого любишь? Осудят? Засмеют? Плевать, ведь это же любовь. Плевать на мнение всего мира, если у тебя уже есть мир в лице любимого человека.
– Ты не хотела приходить на АмараВрати с заложником, ты хотела, чтобы все видели, что мы вместе. Так почему же я возвращаюсь с простым послом, Дафна?
Молчание.
– Думаешь, наследнику трона нужен посол? Думаешь, мне вообще нужна эта проклятая страна? Она забрала у меня все, она сделала меня тем, кем я быть никогда не хотел. Тем, кого презирал! – Лир застыл, словно внезапно догадался о самом ужасном. – Ты меня презираешь?
– Нет.
– Тогда почему!
Дафна сглотнула.
– Формально ведь я и правда посол, Лир.
– К черту формальности, когда ты им следовала? Формально даитьянка не может влюбиться в кровожадного фомора, так ты рассуждаешь? Формально сын не лучше своего отца-убийцы? – Хэллхейт смотрел на Дафну с такой жесткостью, таким холодом во взгляде, что к ее горлу подкатил горький ком слез. Будто он больше и не верил, что она его любит. Как он может не верить?
Дафна мысленно сжалась, боясь лишним движением сделать лишь хуже.
– Формально я не Мунвард, в которого ты когда-то влюбилась. – Сказав это, он отвернулся.
Его слова прозвучали так, точно были последней точной, истиной, не требовавшей других доказательств. Ком в горле у Дафны разросся, и в глотку словно вонзились шипы, перехватившие враз дыхание. Она понимала, почему Лир говорит все это: именно так рассуждали всегда даитьяне.
«Фоморы – варвары, для которых сила важнее здравого рассудка, – скажет любой в Сутале, кого ни спроси. – Фоморы глупы и алчны, они живут в своих каменных норах и точат клинки, потому что на большее не способны».
Так говорили Дафне с детства, и она в это верила. В это верил и Мунвард.
Проглотив слезы, Даф отчаянно пробежала глазами по парку, ища ответ, которого, знала, там нет. И вокруг никого, помимо садовника, суетящегося у клумбы и даже не заметившего гостей. За Лиром на противоположной стороне площади стоял дворец, над которым, как пламя из чистейшего мрака, развивался черный флаг.
Точно как это пламя, все горело у Даф внутри от беспомощности понять свои чувства. Странные, двоякие. Перед ней тот же даитьянин, которого она любит, только… не совсем. Когда она думала об этом, все казалось понятно: Лир – это Тер, и он нужен Дафне, неважно, какое у него лицо. Но когда Лир действительно был рядом, что-то в сердце предательски тяжелело.
«Неужели я до сих пор вижу в нем Крейна?»
И эта старая жажда мести, как незаживающая рана, как базовый инстинкт, не дает Дафне покоя? Отравляет любовь к Мунварду ненавистью к Хэллхейту?
– Я подумала… Подумала, так будет проще, – порыв ветра пронесся мимо, унося ее ложь с собой.
Не оборачиваясь, Лир сдавленно рассмеялся.
– Кому проще, Даф? Народу, который ненавидит, когда ему врут? Мне, осознавать, что моя жена стыдится, что стала ею? Или ей, – он наконец посмотрел на нее. Лучше бы не смотрел. Его взгляд пылал, только вот от гнева или обиды? – Потому что она сомневается, что связала свою судьбу с правильным человеком?
– Лир!
– Если ты не веришь своим чувствам, как я могу!
Даф прикусила губу и почувствовала медный вкус крови во рту.
– Я не сомневаюсь, – силясь звучать спокойно, простонала она. – Я люблю тебя.
– Любишь! – он выплюнул слово, будто оскорбление. – Кого же ты любишь? Хэллхейта или Мунварда?
– Это один человек.
– Нет. Их двое, у них два лица, два прошлых. Только вот будущее у них одно, одна душа. Так какую же часть моей души ты предпочитаешь, Аурион?
Вопрос прозвенел в тишине, точно треснувшее зеркало. Лир продолжил смотреть на Дафну, как раненный зверь, решивший, что своей яростью отпугнет всех, неважно пришли ли они помочь или причинить новую боль. Ветер трепал его волосы, пряди хлестали по щекам, но он, не моргая, смотрел на даитьянку.
И Дафна вдруг поняла, что не может сдержать улыбку. В самом этом поведении, в самом взгляде было столько Мунварда, что даже доставшиеся ему от крови Хэллхейтов суровые черты лица этого не скрывали. Она слишком хорошо знала Тера, слишком хорошо помнила, как много для него значит безоговорочное доверие, и слишком хорошо понимала сама, как сложно порой верить в свое счастье.
– Я предпочитаю всю душу целиком, – сказала она. И огонь в глазах Лира погас. Резко, будто Даф произнесла какое-то неведомое другим заклинание. Укрощенный зверь заснул, позволив залечить его раны. – Я люблю тебя, потому что ты всегда остаешься собой.
Подойдя, она еще раз улыбнулась и провела ладонью по его щеке.
– Даф…
