Максим Кабир "Мухи"

– Он был хорошим?

– Лучшим. Как настоящий папа, хотя мой папа… ну, тоже нормальный.

Пепел упал на джинсы, Саша раздавила окурок о камень.

– Дядя Альберт был идеальным. Умный, добрый, смелый. Он пожары в Чернобыле тушил, возле реактора.

– Он из-за Чернобыля, да? Из-за радиации?

– Ага. Рак щитовидки. Он быстро… угас.

– Соболезную. – Рома провел пальцами по воздуху, словно погладил Сашу на расстоянии.

– Мы вчетвером жили. Я, мама, дядя Альберт и его мама, бабушка Зоя. У нее было слабое здоровье, мама за ней присматривала. Уколы, компрессы. Она пережила Альберта на девять дней. Умерла и не успела оформить наследство.

– Зачем наследство? – удивился Рома. – Пять лет жили вместе, квартира вам перейти должна.

– Закон иного мнения. Появились родственнички. Племянница бабушки Зои. Гильдерева Валерия Вячеславовна. А с ней муж, уроженец Палестины, и двое детей.

– И что, – сердито спросил Рома, – отдать жилплощадь какой-то племяннице?

«Она хотя бы племянница, – тихо сказала Шура, – а мы кто?»

– Адвокат подчеркивал, что мама ухаживала за бабушкой Зоей, а Гильдеревым было на тетушку наплевать. Дядя Альберт кузину раза два упомянул мельком. Но она та еще актриса. На заседаниях рыдала, справками сыпала. Муженек ее нанял пронырливых юристов.

– И чем закончилось?

– У дяди Альберта было большое хозяйство, сараи, двор, флигель. Практически центр города. Нам причиталась треть от стоимости всего. Но и за эти деньги мы не могли взять однокомнатную в том же районе. С весны мы жили то у друзей семьи, то в общежитии. А в мае агент по продаже недвижимости предложил этот вариант.

– Суки, – проговорил Рома, – как таких существ земля носит?

– Была бы у меня кукла вуду… – Васильковые глаза Саши потемнели.

– А что за «мазда» припаркована в вашем дворе?

– Папина. Он нам с ремонтом помогает. У него семья, ребенок. Кристина, сестричка моя.

– И что, его жена отпускает? Не ревнует?

– Как видишь.

– Святая женщина.

Они сидели на валуне, болтая. Сгущались сумерки, зажигались огни высоток. Комар ужалил в шею.

– Ай, – почесалась Саша. – Идем, пока нас не сожрали.

На тропинке, связующей микрорайон и Сашин дом, Рома задал вопрос:

– У тебя есть бойфренд?

Сердце екнуло, и щеки зарделись почему-то.

– Был, но мы расстались.

Рома улыбнулся в полутьме.

«Спроси у него о том же», – велела Александра Вадимовна, но Саша молча шагала по щебню, и через минуту Рома известил:

– И у меня нет.

– Кого? Бойфренда? – неловко пошутила она. Юморок в стиле Шуры.

Расставаясь у подъезда, он сказал:

– Завтра я на дачу еду. А послезавтра давай на речку купаться.

– Не выйдет, – ответила она. – Ремонт доделаем, тогда.

– Забились.

Она наклонилась пожелать Кортни спокойной ночи, и собака, изловчившись, облизала ей подбородок.

– Ах ты хулиганка, – рассмеялась Саша.

Папа уехал. Умаявшаяся мама стелила постель. Среди голых стен Саша без сил рухнула на кровать.

Она размышляла о Роме, об их променаде, и мухам не было места в ее голове.

8

Пират и Сверчок

Они позавтракали хлопьями и шоколадным молоком. Закатали рукава и с энтузиазмом принялись за работу. Звонок в дверь (Ай, бляха, надо поменять эту верещалку!) застал их смешивающими известь и синьку.

Саша бросилась открывать. Протиснулась мимо затора из мебели.

В тамбуре стоял папа, рядом – бородатый и румяный здоровяк. Усы подкручены, огромный живот упакован в тельняшку, багровый шрам над бровью – вылитый пират.

– Привет, крестница!

– Дядя Коля?

– Превосходная память! Посторонись!

Пират втащил в коридор звенящий бутылками пакет. Мама скрестила руки на груди, театрально насупилась.

– Девять утра, Николай.

– Право, Тань! Это топливо.

– Вот, подмогу привел, – сказал папа. – Лучший в мире клейщик обоев.

– Обоемэн. – Крестный подмигнул улыбающейся Саше.

Он действительно плавал: добирался до Нью-Йорка, Исландии, Мексики. Но не пиратствовал, а мыл посуду на круизном лайнере. Его байки про кругосветное путешествие никогда не повторялись, даже повествуя об одном и том же инциденте, он выворачивал сюжет в новое русло.

Дядя Коля постоянно попадал в анекдотические ситуации. Пьяный мог очутиться в чужом городе. Или прыгать из окна любовницы в одних трусах. Отметину на лбу ему оставил обманутый муж – саданул табуреткой.

– Мне неудобно, – виновато сказала мама. – Вы не обязаны.

– Неудобно, Тань, когда… – дядя Коля понизил голос, зашептал маме на ухо и завершил громким басом: – Из жопы!

Мама отмахнулась, втянула щеки, чтобы не рассмеяться.

– Кушать будете?

– Не заслужили еще! Слууушайте…

Он повертелся, теребя флибустьерский ус.

– Ну и апартаменты! Буржуйствуете, Алексины. Знал бы, топливом посерьезней запасся. Муху покажете?

– Идем.

Дядя Коля откупорил пиво – конечно, зубом. Долго и сосредоточенно рассматривал рисунок, прямо как посетитель Эрмитажа перед шедевром живописи.

Наконец взял шпатель и несколькими вдохновенными движениями дорисовал какашку.

Саше захотелось его расцеловать.

Они взялись за дело, дружно, под шуточки мужчин.

Родители прибрали в гостиной, застелили пол и грунтовали стены. Саша с крестным белили в спальне потолок. Саша поражалась выносливости дяди Коли. Он слезал со стремянки лишь для того, чтобы хлебнуть пива.

В детстве Саша мечтала сбежать на корабле. Бороздить океаны, побывать на всех континентах. Пусть и посудомойкой – она бы драила тарелки до блеска.

Дядя Коля стирал носки в Индийском океане. Дрался с сутенером на Гаити. За пьянку его высадили в Осло (иногда, под настроение – в Киото или Париже). А она… что она вообще видела за свою жизнь?

– Расскажи про Майами.

– Да что рассказывать? Дыра дырой. Я про сменщика тебе рассказывал?

– Не помню.

– Это в первый день было. Поставили меня на кубрик. Объяснили, что да как. Говорят, твой напарник бухой, спит сейчас, в восемь проснется и тебя сменит.

– Ты ей про проституток рассказываешь? – спросила мама.

– Ты за кого меня принимаешь? – обиделся дядя Коля. – Короче, Сань. Пашу я, пашу и периодически заскакиваю в холодильник. Комната – больше вашей. И там кушетка, а на ней мужик лежит. Прохлаждается. Ну, лады, с похмелья в холодке – самое оно понежиться… Смочи-ка. – Крестный подал Саше валик, она покатала его по поддону с раствором. – И вот. Часы тикают, восемь вечера. Я – вежливо так – земеля, смена твоя. Он спит. Ну, я ж не зверь, понимаю, что худо человеку. Через полчаса снова говорю: уважаемый, пробуждайся, я заманался горбатиться. Ноль реакции.

– И что?

– Что-что. В девять психанул, стал его трясти, а он дрыхнет, гад. Я злой, иду на кубрик, а там паренек заспанный, говорит: прости, братан, проспал я, за это тебе на час дольше поспать дам. Я говорю: не вопрос, но кто тогда в холодильнике спит? А он ржет: так это труп. Пассажир из второго класса крякнул, инфаркт. Ну и его в холод положили до следующего порта.

Саша рассмеялась.

– Постой, постой… – Дядя Коля смотрел в окно со своего наблюдательного поста. – А это кто еще?

– Где?

Саша оперлась о подоконник.

Окна спальни выходили на пустырь и заросли рогоза. По протоптанной тропинке шла к дому пышнотелая молодая женщина с плетеной сумкой на сгибе локтя. Шла, должно быть, с пляжа: бейсболка защищает светлые волосы от полуденных лучей, под мышками завязано узлом парео. Ткань оставляет открытыми верхние половинки массивного бюста, покачивающегося при ходьбе, и бедра – толстоватые, по мнению Саши.

– Какая фея, – причмокнул дядя Коля.

«Где-то я ее встречала»…

Саша мысленно убрала темные очки.

– Это же официантка из «Водопоя».

– Ван момент! – Крестный кинулся в коридор, споткнулся о порог, ругнулся. Хлопнула дверь.

– Куда он? – спросил папа. – Он так только за бабами бегает.

– За бабой, – сказала Саша.

Дядя Коля возвратился через десять минут, запыхавшийся и довольный. Поелозил дисплей мобильного:

– Сохранить!

– Дала номер? – восхитилась Саша.

– Как мне откажешь! Что ж вы, братцы, с соседями не раззнакомились? Инночка аккурат над вами живет.

– Не до того нам, Коля. – Мама примерила к стене обрезок обоев.

– Ничего святого, – пожурил крестный.

В три Саша сходила за продуктами. Купила колбасу, сыр и лепешки. Позвонила Ксеня. Похвасталась, что уезжает в Крым на пять дней.

– Вот змея! Я, значит, в ссылке, а подруга на море резвится.