На мгновение меня охватывает тоска по дому. Незваные образы всплывают в памяти. Теперь мои родители лежат на холодных металлических носилках. Их засовывают в холодильники. Отец с синюшной кожей, мать с мокрыми волосами и без косметики. Все, чем они жили – благодаря чему их знал мир, – исчезло.
Я лежу, оцепенев, и жду, когда появится ощущение жжения в глазах и болезненный спазм в горле.
Жду слез.
Желаю, чтобы они пролились.
Но этого не происходит. И данный факт беспокоит меня больше, чем смерть родителей.
Есть слово, которое характеризует людей, не испытывающих угрызений совести, не способных на сочувствие, демонстрирующих явное асоциальное поведение.
Я не социопат. То есть я плакала во время битвы за Винтерфелл в «Игре престолов»[8 - Американский телесериал в жанре фэнтези, основанный на цикле романов «Песнь Льда и Огня» Джорджа Р. Р. Мартина.]. Однако не проронила ни одной слезинки – ни разу – после смерти обоих родителей?
По крайней мере, в этом городе всем плевать на меня и на то, каким образом я справляюсь с их гибелью. Мираи – единственная из моего окружения, кто способен понять.
Вдруг я моргаю, едва меня осеняет.
– Мираи…
Черт. Я сбрасываю с себя одеяло, встаю с кровати, иду к комоду, где заряжается телефон. Подхватив его, включаю и вижу список уведомлений – в основном пропущенные звонки от ассистентки моей матери.
Проигнорировав записи автоответчика, набираю ее номер, попутно обратив внимание, что сейчас на западном побережье еще и шести утра нет, и подношу мобильник к уху.
Она берет трубку практически мгновенно.
– Мираи, – произношу я прежде, чем она успевает что-нибудь сказать.
– Тирнан, хвала небесам.
Мираи тяжело дышит, словно бежала к телефону или только проснулась.
– Извини, у меня звук был отключен, – объясняю я.
– Ты в порядке?
– Со мной все нормально.
Озноб пробегает по рукам, поэтому я открываю свой чемодан, достаю черную толстовку и буквально жонглирую телефоном, пока пытаюсь натянуть ее на себя.
– Значит… ты останешься? – спрашивает женщина после короткой паузы. – Ты ведь знаешь, что не обязана. Если дом неуютный или тебе непривычно…
– Я в порядке. Дом хороший, а хозяин… – Умолкнув, я подбираю следующие слова. Какой он? – Гостеприимный.
– Гостеприимный, – повторяет Мираи с явной подозрительностью.
Прокашлявшись, я меняю тему и задаю вопрос:
– Как там обстановка в мире? От меня что-либо требуется?
– Просто позаботься о себе. – Я замечаю, как она меня перебивает. – Больше не стану тебе надоедать. Звони мне, если захочешь – я бы этого хотела, – но впредь буду только присылать эсэмэски время от времени, интересоваться, как ты. Мне лишь хочется, чтобы ты на время забыла о происходящем здесь, ладно? Я со всем разберусь.
Я окидываю взглядом комнату, в которой спала, благодарная за то, что она в моем полном распоряжении. У меня хотя бы есть собственное место, где я могу побыть в одиночестве.
Однако от мысли, что придется отсюда выйти и столкнуться с новыми людьми, в животе все переворачивается, и я…
Так и тянет сказать: «Забронируй мне обратный билет домой, Мираи».
Но я этого не делаю.
Джейк, похоже, согласен оставить меня в покое и не оказывать особого давления, а Ной дружелюбный. Слишком дружелюбный.
И мне только предстоит встретиться с Калебом – еще одним незнакомцем.
Я подхожу к раздвижным дверям, нуждаясь в глотке свежего воздуха.
Меня меньше всего должно беспокоить то, что думают и говорят люди о моем отсутствии дома – что они думают и говорят о моих родителях, – но ничего не могу с собой поделать. Внезапно отдаление и неосведомленность о текущих событиях кажутся не самым лучшим выбором. Я наивно спряталась в глуши у черта на куличках, где пахнет лошадиным навозом и разлагающимися тушами оленей, положившись на парня, которого мой отец ненавидел.
Прижимая телефон к уху плечом, распахиваю двери.
– Мне следует приехать на…
Едва створки широко раздвигаются, я умолкаю из-за представшего передо мной вида.
У меня отвисает челюсть. Я вдруг чувствую себя крошечной.
– Ты должна делать только то, что нужно тебе, – отвечает Мираи.
Но я с трудом разбираю ее слова. Устремив взгляд вперед, завороженная, выхожу на широкую деревянную террасу. Вчера в темноте я не заметила этих просторов.
Сердце колотится в груди.
Значит, это и есть «пик». Мне и в голову не приходило, что город неспроста получил свое название.
Вдалеке, над кронами деревьев под моим балконом, открывается прекрасный вид на гору. Серый гранитный пик, окруженный зелеными соснами и увенчанный белыми облаками, кажется зловещим. Картина настолько красивая, что у меня на миг перехватывает дыхание.
Просто невероятно.
Он как на ладони. Словно собор на фоне голубого неба. Не сдержавшись, я поднимаю руку и тянусь к нему, будто хочу поймать, но мои пальцы хватают лишь утренний воздух.
Я вдыхаю запах сырых камней, который ощущается даже на таком расстоянии, и он полностью вытесняет воспоминания о вони мертвого животного. Пахнет свежестью, водой и землей. Закрыв глаза, снова делаю вдох.
Волоски на моих руках встают дыбом.
Я должна уехать сейчас. Не хочу привыкать к этим ароматам, потому что вскоре они перестанут быть особенными.
– Если захочешь присутствовать, значит, приезжай, – продолжает Мираи, словно мне все еще есть дело до того, что мы обсуждали. – Если нет, думаю, никто не усомнится в том, что единственная дочь Ханнеса и Амелии де Хаас слишком потрясена смертью обоих родителей, чтобы посетить их похороны.
Я открываю глаза. Отчасти меня тянет улыбнуться. Отчасти я разочарована в себе, потому что знаю: я не уеду. По крайней мере, не сегодня. Поднимаю взгляд и смотрю на пик, не желая пока расставаться с этим видом.
Сглотнув, вспоминаю о Мираи.
– Спасибо. Я подожду несколько дней, подумаю, как поступить.
До похорон еще дня четыре-пять. Люди со всех концов света должны добраться до Калифорнии, к тому же нужно все скоординировать и организовать. У меня есть время.
– Я люблю тебя, Тирнан.
После этих слов я замираю. Она единственная, от кого я их слышу.
На меня накатывают воспоминания – только сейчас я обращаю внимание на вещи, которых не замечала прежде.
Сколько раз Мираи, а не мать или отец, звонила мне в школу, спрашивала, нужно ли мне что-нибудь. Все подарки под рождественскими елками и открытки ко дню рождения, которые покупала и подписывала она, а не мои родители. Все фильмы категории «18+», на показы которых я бы не попала без нее. Путеводители, которые Мираи оставляла в моей сумке, потому что знала, как я люблю их читать.
Первую пару длинных сережек мне подарила она.
И я просто киваю, мать твою, потому что только на это и способна.
– Дыши, хорошо? – добавляет Мираи.
– Пока.
В горло словно иглы вонзаются; я сбрасываю вызов и продолжаю любоваться шикарным пейзажем. Легкий ветер колышет мои волосы, воздух, переполненный ароматами дикой природы, пьянит подобно наркотику.
Где-то дятел стучит по дереву. Ветер покачивает осины и сосны. Травяной настил темнеет по мере углубления в чащу, где уже ничего не разглядеть.
Они ходят в горы? Джейк, Ной и Калеб? Забредают дальше в лес? Тратят время на прогулки?
Громкий рев бензопилы нарушает тишину, и я моргаю. Чары рассеиваются. Развернувшись, бросаю телефон на кровать, подхожу к одному из своих чемоданов, откуда достаю косметичку, затем иду к двери, сжимаю ручку и медленно ее поворачиваю. Она скрипит, заставляя меня вздрогнуть. Моим родителям не нравился шум по утрам.
Я тихо выхожу в мрачный коридор. Темный деревянный пол и панели тускло освещены лишь двумя бра и минималистичной люстрой. На цыпочках миную спальню, которую Джейк вчера назвал своей, направляюсь к следующей двери. Когда тянусь к ручке, дверь вдруг распахивается, в коридор проливается свет, и передо мной предстает практически голая молодая женщина. Растрепанные темно-рыжие волосы обрамляют ее лицо, спадают чуть ниже обнаженных грудей.
Господи… Я отворачиваюсь. Какого черта? Она жена моего дяди? Он не упоминал, что женат, однако и обратного не утверждал.
Бросив очередной мимолетный взгляд на девушку, замечаю, что она улыбается, скрестив руки на груди.
– Извините, – говорит незнакомка.
Плоский подтянутый живот, гладкая кожа, на пальце нет кольца – это не его жена. И точно не мать мальчиков. Понятия не имею, сколько лет Калебу, но Джейк сказал, что Ной младший, а она слишком юна, чтобы иметь взрослых сыновей.
Вообще-то, похоже, что эта девушка старше меня всего на несколько лет. Возможно, подружка одного из парней?
Она просто стоит на месте, и мой шок начинает трансформироваться в раздражение. Ты подвинешься или как? Мне нужно войти.
– Разница между пиццей и твоим мнением заключается в том, что пиццу я хотела, – произносит девушка.
Запнувшись, я поворачиваю голову и смотрю на нее. Ее взгляд направлен на мою толстовку. Я опускаю глаза и замечаю надпись, которую она прочитала.
Девушка хихикает и выскальзывает из ванной, обогнув меня. Поспешив внутрь, я уже собираюсь закрыть дверь, но спохватываюсь и выглядываю в коридор. К сожалению, мне удается услышать лишь щелчок замка – я не успеваю разглядеть, в какой комнате она скрылась.
Вернувшись в ванную, я умываюсь, чищу зубы и развязываю ленту, которой собираю волосы каждую ночь, чтобы они не лезли в лицо. Мать начала так делать много лет назад после того, как ей сказали, что это полезнее для волос, чем резинки.
Поэтому я по какой-то причине тоже стала заплетать волосы лентами.
Расчесавшись, все так же тихо открываю дверь и с опаской выглядываю в коридор на случай, если мне встретится очередной голый незнакомец. Полагаю, отрадно знать, что мое появление не нарушило стиль их жизни.
Я никого не обнаруживаю, мчусь в свою комнату и улавливаю аромат кофе, поднимающийся с первого этажа. Он-то меня и разбудил. Заправив постель, надеваю джинсы, топ с длинным рукавом, после чего начинаю разбирать чемоданы, но, достав стопку футболок, останавливаюсь.
Ведь я могу и не задержаться здесь. Решив подождать, кладу футболки обратно и закрываю чемодан.
Еще восемь секунд стою посреди комнаты, однако, сколько бы я ни тянула, все равно не смогу придумать себе занятие, чтобы отсрочить встречу с новоиспеченными родственниками. Я выхожу из спальни, шумно выдохнув, закрываю за собой дверь и стремительно спускаюсь по лестнице с намерением скорее со всем покончить.
Но когда я вхожу в гостиную и осматриваюсь вокруг, мои плечи слегка расслабляются. Внизу никого нет. Пара ламп освещает просторное помещение. Я перевожу взгляд влево, в сторону кухни, слабо освещенной несколькими светильниками над центральным островком. Там тоже пусто. Хотя на кофеварке заметен красный индикатор. Шагая к ней босиком, я поглядываю по сторонам в поисках парней, беру кружку с сушилки для посуды и наливаю себе кофе.
– Доброе утро.
Я подскакиваю, едва не выронив кружку. Несколько капель проливаются через край и обжигают мой большой палец. Зашипев, я оборачиваюсь через плечо. Джейк входит в кухню и открывает холодильник.
– Доброе утро, – бормочу в ответ, вытирая горячую жидкость со своей кожи.
– Как спалось? – спрашивает он.
Снова бросив взгляд назад, я вижу, как мужчина достает себе напиток. Его руки, шея и спина уже блестят от пота, а футболка свисает из заднего кармана джинсов. Сейчас около семи утра. Как рано они встают?
– Нормально, – бурчу я, отрываю бумажное полотенце и вытираю остатки кофе. Вообще-то спала я хреново, но честный ответ лишь вызовет больше вопросов, поэтому легче солгать.
– Хорошо, – отвечает Джейк, просто стоя на месте, и я буквально чувствую его взгляд на себе.
Взяв еще одно бумажное полотенце, продолжаю вытирать деревянную стойку.
– Достаточно тепло было? – допытывается он.
Чего? Я вопросительно смотрю на него.
– В твоей комнате прошлой ночью? – поясняет мужчина. – Тепло было?
Его светлые волосы, промокшие от пота, липнут ко лбу и вискам.
Кивнув, я вновь отворачиваюсь.
Только Джейк не уходит.
У меня появляется желание вздохнуть, ведь в такие моменты люди обычно ожидают, что я постараюсь поддержать беседу.
Кухня словно сжимается в размерах, молчание становится все более оглушительным, слышно лишь карканье птиц где-то вдалеке. Пока я пытаюсь придумать тему для разговора, секунды неловкости тянутся, отчего мне хочется сбежать.
Внезапно он приближается, и я настороженно выпрямляюсь. Его грудь почти касается моей руки. Я собираюсь сдвинуться, но он протягивает руку передо мной, выключает кофеварку и говорит, овеяв дыханием мою макушку:
– Я просто согревал его для тебя.
