Внезапно туннель задрожал.
Она услышала треск лопнувшего бетона. Синие лампы замерцали, погасли, погрузив подземелье в темноту, потом вспыхнули вновь. Послышался шум, похожий на вой ветра или уходящего поезда. Лампы разгорались все ярче, свет их стал почти слепящим – Сестра Жуть прищурилась от их сияния. Она сделала еще три неуверенных шага вперед. Аварийные фонари начали лопаться.
Женщина вскинула руки, чтобы защитить лицо, почувствовала, как осколки стекла вонзаются в кожу, и неожиданно внятно подумала: «Кто-то мне за это ответит!»
В следующее мгновение весь туннель резко метнулся в сторону, и Сестра Жуть свалилась в поток грязной воды. С потолка сыпались обломки бетона и каменное крошево. Туннель метнулся в противоположную сторону с такой силой, что женщине почудилось, будто внутри у нее все оборвалось. Куски глины стучали по ее голове и плечам. Ноздри оказались забиты песком.
– Господь мой Иисус! – закричала она, задыхаясь. – О Господи Иисусе!
Сверху посыпались снопы искр, стал отрываться кабель. Она ощутила, что воздух насытился влажным паром, и услышала сильные удары, словно у нее над головой топал бегемот. Туннель швыряло и толкало. Сестра Жуть прижала к себе сумку, стараясь противостоять выворачивающим внутренности толчкам. Наружу сквозь стиснутые зубы рвался крик. Струя жара пронеслась мимо нее, едва не лишив дыхания.
«Боже, помоги!» – мысленно кричала она, почти задохнувшись.
Вдруг что-то хрустнуло, и она почувствовала вкус крови, потекшей у нее из носа. «Я не могу дышать, о возлюбленный Иисус! Я не могу дышать!»
Схватившись за горло, она открыла рот и услышала, как ее сдавленный крик улетает вглубь трясущегося туннеля. Наконец ее измученные легкие втянули горячий воздух, и она легла, скорчившись на боку в темноте. Тело ее сотрясали судороги, а мозг оцепенел.
Дикая тряска прекратилась. Сестра Жуть то теряла сознание, то приходила в себя. Сквозь завесу словно пробился далекий рев мчащегося подземного поезда – только небывало громкий.
«Вставай! – приказала она себе. – Вставай! Грядет Судный день, и Господь приехал на своей колеснице, чтобы забрать праведников в Царствие Божие».
Но более спокойный и ясный голос – возможно, из тьмы ее памяти – сказал: «Черт! Дело пахнет керосином!»
«Царствие Божие! Царствие! Царствие!» – мысленно твердила она, стараясь заглушить злой голос.
Сестра Жуть села, вытерла кровь и вдохнула сырой душный воздух. Шум поезда все нарастал. Она почувствовала, что вода, в которой она сидела, нагрелась. Женщина взяла сумку и медленно поднялась на ноги. Вокруг было темно; и когда она стала ощупывать стены туннеля, ее пальцы натыкались на щели и трещины.
Рев еще больше усилился, воздух стал накаляться. Бетон обжигал пальцы, как горячая мостовая в августовский полдень, когда на солнцепеке можно зажарить яичницу.
В глубине прохода вспыхнул оранжевый свет, будто фары несущегося поезда. Туннель опять начало трясти. Сестра Жуть застыла, глядя вдаль, и чем ближе становился свет, тем сильнее напрягалось ее лицо. Оранжевое зарево разгоралось, из него вырывались раскаленные полосы алого и багрового.
Она поняла, что это такое, и застонала, как попавшее в капкан животное.
К ней по туннелю неслась стена огня. Женщина уже ощутила поток воздуха, засасываемого в пламя, словно в пустоту. И минуты не пройдет, как пылающий вал настигнет ее.
Оцепенение прошло. Сестра Жуть повернулась и побежала, крепко прижимая к себе сумку, шлепая по кипящей воде. Она перескакивала через лопнувшие трубы и с отчаянием обреченного расталкивала в стороны свисавшие провода. Оглянувшись, она увидела пламя. Оно выбрасывало красные щупальца, выстреливало ими в воздух, как бичами. Вакуум затягивал ее, пытаясь загнать в огонь, и, когда она кричала, воздух обжигал ей ноздри и горло.
Она чувствовала запах горящих волос, ощущала, как спина и руки покрываются волдырями. Возможно, оставалось не более тридцати секунд до ее воссоединения с Господином и Повелителем, и ее изумляло, что она к этому не готова и не хочет этого.
Издав ужасный крик, женщина внезапно обо что-то зацепилась и упала. Встав на четвереньки, она увидела, что споткнулась о решетку, в которую стекал поток грязной воды. Под сливным ограждением не было ничего, кроме тьмы. Сестра Жуть оглянулась на настигавшее ее пламя и лишилась бровей, а лицо покрылось мокрыми волдырями ожогов. Воздух нельзя было вдохнуть. Времени не оставалось, огонь ревел совсем рядом.
Ухватившись за прутья решетки, Сестра Жуть рванула ее на себя. Один из проржавевших винтов вылетел, но другой держался крепко. Языки пламени бились всего в сорока футах. Волосы женщины вспыхнули.
«Боже, помоги!» – мысленно закричала она и дернула железяку с такой силой, что руки едва не выскочили из суставов.
Второй винт выскочил.
Сестра Жуть отбросила решетку в сторону, схватила сумку и нырнула в дыру головой вперед. Она упала в яму размером с гроб четырех футов глубиной, где оказалось восемь дюймов воды.
Пламя промчалось над ее головой, высосав из легких воздух и опалив каждый дюйм незакрытой кожи. Одежду Сестры Жуть охватил огонь, и она отчаянно задергалась в воде. На несколько секунд исчезло все, кроме рева пламени и боли, и женщина ощутила запах хот-догов, зажаренных на гриле продавца.
Стена огня двигалась вперед стремительно и неумолимо, как комета, под шипение воздуха несшего сильный запах обугленного мяса и горелого металла.
Внизу, в яме, откуда грязная вода уходила в водосток, в судорогах корчилась Сестра Жуть. Три дюйма воды поднялись туманом и испарились, уменьшив силу огня. Обожженное, истерзанное тело женщины судорожно искало воздуха, и наконец она задышала, отплевываясь. Покрытые волдырями руки все еще сжимали тлеющую холщовую сумку.
Потом Сестра Жуть неподвижно затихла.
Глава 8
Встречающий
Настойчивый звонок телефона вырвал человека из сна без сновидений.
«Отстаньте, – подумал он. – Оставьте меня в покое».
Но телефон у кровати не умолкал, и мужчина наконец медленно повернулся, включил лампу и, щурясь на свет, снял трубку.
– Маклин, – сказал он спросонья хрипло.
– Э… полковник, сэр? – Это был сержант Шорр. – Согласно моим данным, на этот час у вас назначена встреча с несколькими людьми. Они ждут вас, сэр.
Полковник Джимбо Маклин взглянул на маленький зеленый будильник возле телефона и увидел, что на тридцать минут опаздывает на запланированное мероприятие и церемонию пожатия рук.
«Пошло все к дьяволу! – подумал он. – Я поставил будильник ровно на шесть тридцать».
– Все в порядке, сержант. Продержите их еще пятнадцать минут.
Он повесил трубку, потом проверил будильник и увидел, что рычажок нажат. Либо он не включал звонок, либо выключил его, не просыпаясь. Он сел на край постели, пытаясь собраться с силами и встать, но чувствовал себя вялым и разбитым. Несколько лет назад, мрачно усмехнулся полковник, ему не требовался будильник, чтобы проснуться. Он мог очнуться от звука шагов по мокрой траве и вскочить – по-волчьи, в считаные секунды.
«Время идет, – подумал он. – Давно ушло».
Маклин заставил себя встать. Заставил перейти спальню (стены ее были украшены фотографиями летящих «Фантомов F-4» и «Громовержцев F-105») и войти в маленькую ванную, включить свет, открыть кран. В раковину потекла ржавая вода. Он плеснул себе в лицо, вытерся полотенцем и уставился мутными глазами на незнакомца в зеркале.
Высокий, шесть футов два дюйма. Пять-шесть лет назад его тело было поджарым и крепким, ребра покрыты мышцами, плечи сильные и прямые, грудь выпуклая, как броня на танке «Абрамс M-1». Теперь полковник обрюзг, брюшко мешало делать пятьдесят приседаний каждое утро – точнее, когда для этого находилось время. Он обнаружил, что сутулится, как будто на плечи ему давила невидимая тяжесть, волосы на груди поседели. Бицепсы, когда-то твердые как камень, одрябли. Однажды он захватом руки сломал шею ливийскому солдату. Теперь ему казалось, что у него не хватит сил молотком расколоть орех.
Он включил в розетку электробритву и стал водить ею по щетине на подбородке. Темно-каштановые волосы были острижены очень коротко, на висках виднелась седина. Под квадратной плитой лба – холодная голубизна глаз, запавших в глубокие глазницы: кусочки льда в мутной воде. Пока Маклин брился, ему пришло в голову, что лицо стало напоминать любую из сотен боевых карт, над которыми он когда-то просиживал: выступающий утес подбородка вел к извилистому оврагу рта и дальше, к холмам точеных скул, и через крутой перевал носа – опять вниз, к болотам глаз, потом вверх, в темный лес густых бровей. И все мелкие особенности рельефа тоже имелись: например, воронки оспин – следы юношеских угрей, маленькая канавка шрама, пролегшего по левой брови, – след срикошетившей пули, попавшей в него в Анголе. Через лопатку прошел более глубокий и длинный шрам от удара ножом, полученного в Ираке, а на память о вьетконговской пуле осталась сморщенная кожа на правой стороне груди. Маклину было сорок четыре года, но иногда, просыпаясь, он чувствовал себя семидесятилетним – напоминали о себе кости, сломанные в битвах на далеких берегах.
Закончив бриться, он сдвинул в сторону занавеску душа, чтобы пустить воду, но остановился: на полу маленькой душевой кабинки валялись куски потолочной плитки и щебень. Из отверстий, открывшихся в потолке, капала вода. Пока полковник смотрел на протекающий свод, понимая, что опаздывает и принять душ не придется, внезапно, как жидкий чугун в домне, в нем поднялась злоба. Он ударил кулаком по стене раз, другой. После второго удара появилась сетка мелких трещин.
Маклин наклонился над раковиной, пережидая, пока пройдет гнев, как это обычно бывало.
– Успокойся, – сказал он себе. – Дисциплина и контроль. Дисциплина и контроль.
Он повторил это несколько раз, как мантру, сделал долгий глубокий вдох и выпрямился.
«Надо идти, – подумал он. – Меня ждут».
Он провел дезодорантом под мышками и пошел к шкафу в спальне, чтобы достать форму.
Полковник извлек на свет пару выглаженных темно-синих брюк, светло-голубую рубашку и бежевую поплиновую летную куртку с кожаными нашивками на локтях и надписью «Маклин» на нагрудном кармане. Он потянулся к верхней полке, где держал ящичек с пистолетом-пулеметом «ингрем» и обоймы к нему, бережно достал фуражку полковника ВВС, сдунул с козырька воображаемые пылинки и надел. Посмотрелся в большое зеркало на внутренней стороне дверцы шкафа: проверил, надраены ли пуговицы, наглажены ли стрелки брюк, сияют ли ботинки. Расправил воротничок и приготовился идти.
Личный электромобиль полковника был припаркован в стороне от жилья, на уровне командного центра. Маклин запер дверь одним из множества ключей, подвешенных на цепочке к ремню, сел в электрокар и поехал по коридору. Позади, за его комнатами, остались опечатанная металлическая дверь оружейного склада и помещения с аварийным запасом пищи и воды. Дальше, на другом конце коридора, за квартирами технических специалистов и наемных рабочих «Дома Земли», располагались генераторная и пульт управления системой фильтрации воздуха. Маклин проехал мимо двери пункта наблюдения за периметром, где располагались экраны портативных полевых радаров для контроля зоны вокруг «Дома Земли», а также главный экран направленной в небо радарной чаши, установленной на вершине горы Голубой Купол. В пределах пункта наблюдения за периметром находилась также гидравлическая система перекрытия воздухозаборников и освинцованных ворот в случае ядерной атаки. Экраны были под круглосуточным контролем.
Маклин повел электромобиль вверх по наклонному полу к следующему уровню, где находился главный холл. Он проехал мимо открытых дверей спортзала, где занималась секция аэробики. По коридору трусили несколько любителей утренних пробежек. Проезжая мимо, Маклин кивнул им. Отсюда он попал в более широкий коридор, который вел к главной площади «Дома Земли», соединявшей множество вестибюлей, с садом камней в центре. Повсюду располагались различные магазины «Дома Земли» с витринами, сделанные так, чтобы они внешне напоминали магазины провинциального городка. На площади имелись солярий, кинотеатр, где показывали видеофильмы, библиотека, больница, штат которой состоял из доктора и двух медсестер, зал с игровыми автоматами и кафетерий. Возле него Маклин ощутил запах яичницы с беконом и пожалел, что не успел позавтракать. Он не привык опаздывать.
«Дисциплина и контроль», – подумал он. Это были две вещи, которые делали мужчину мужчиной.
Он все еще злился из-за того, что в его душевой обвалился потолок, хотя знал, что перекрытия и стены дали трещины и подались во многих местах «Дома Земли». Маклин много раз обращался к братьям Осли, но те заявили: в отчетах строителей указано, что осадка нормальная.
– При чем тут, в задницу, осадка! – вспылил тогда Маклин. – У нас неприятности с откачкой воды! Вода скапливается над потолком и просачивается вниз.
– Не лезьте в бутылку, полковник, – ответил ему из Сан-Антонио Донни Осли. – Если вы нервничаете, то и клиенты начинают нервничать. Нет смысла волноваться, потому что гора стоит несколько тысяч лет и никуда пока не делась.
– Дело не в горе! – рявкнул Маклин, стискивая в кулаке трубку. – Дело в туннелях! Моя бригада уборщиков каждый день находит трещины!
– Это из-за осадки. Послушайте, мы с Терри вбухали больше десяти миллионов в этот проект. Мы строили надолго! Если бы нас не держали здесь дела, мы были бы с вами. Теперь у вас там, глубоко под землей, осадка и протечки. И с этим ничего не поделаешь. Но мы платим вам сто тысяч долларов в год за то, чтобы вы поддерживали реноме «Дома Земли» и жили в нем, вы – герой войны. Так что замазывайте щели, и пусть все будут довольны.
– Нет, это вы послушайте, мистер Осли. Если через две недели не будет специалиста-строителя, я уезжаю. Плевать мне на контракт. Я не собираюсь вдохновлять людей жить в «Доме Земли», если здесь небезопасно.
– Верю, – сказал Донни, и его тон стал на несколько градусов холоднее, – но вам, полковник, лучше успокоиться. Вы что же, хотите выйти из дела? Это непорядочно. Вы только вспомните, как мы с Терри нашли вас и приняли, до того как вы совсем докатились, ну?
«Дисциплина и контроль! – подумал Маклин с заколотившимся сердцем. – Дисциплина и контроль!» И стал слушать обещания Донни Осли в течение двух недель прислать специалиста-строителя из Сан-Антонио, чтобы осмотреть убежище самым тщательным образом.
– Однако все же вы главный. У вас неприятности – разберитесь. Лады?
Разговор произошел почти месяц назад. Специалист так и не приехал.
Полковник Маклин остановил электромобиль у двойных дверей. Над ними красовалась надпись: «Главный зал», выполненная вычурными буквами под старину. Прежде чем войти, он затянул ремень еще на одну дырочку, хотя брюки успели сморщиться на поясе, втянул живот и, прямой и стройный, вошел.
В красных виниловых креслах сидело около дюжины людей. На сцене капитан Уорнер отвечал на вопросы и показывал на карте особенности «Дома Земли». Сержант Шорр, стоявший наготове на случай более трудных вопросов, увидел полковника и быстро подошел к кафедре с микрофоном.
– Извините, капитан, – сказал он, прерывая объяснение принципов герметизации и системы очистки воздуха. – Итак, позвольте мне представить всем того, кто, в общем, в этом не нуждается: полковник Джеймс Барнет Маклин.
Чеканя шаг, полковник шел по центральному проходу, а аудитория аплодировала. Он занял место на сцене, под флагами США и «Дома Земли», и оглядел аудиторию. Аплодисменты не смолкали: встал человек средних лет в камуфляжной военной куртке, за ним его жена, одетая так же, потом в порыве поднялись все. Маклин дал им поаплодировать еще пятнадцать секунд, поблагодарил и попросил сесть.
Позади полковника сел капитан Уорнер, по прозвищу Мишка Тедди, крепкий мужчина, в прошлом «зеленый берет». Уорнер потерял левый глаз при взрыве гранаты в Судане и теперь носил на лице черную повязку наискосок. Рядом с ним сел Шорр. Маклин стоял, собираясь с мыслями. Он произносил приветственную речь перед каждой партией новоприбывших в «Дом Земли», объяснял, насколько это безопасное место и что после вторжения русских оно станет последней американской крепостью. После чего полковник отвечал на вопросы, пожимал руки и давал автографы. За это братья Осли ему и платили.
Он поглядел собравшимся в глаза. Эти люди привыкли к мягкой, чистой постели, ароматной ванне и ростбифу по воскресеньям.
«Трутни», – подумал он.
Они жили, чтобы размножаться, пить, жрать и испражняться, и полагали, будто знают все о свободе, верности и мужестве, но на самом деле им не было известно об этих качествах. Маклин окинул взглядом их лица и не увидел в них ничего, кроме трусости и слабости. Это были люди, которые думали, что жертвуют женами, мужьями, детишками, домами и всем, чем владели, ради того чтобы держать русское дерьмо подальше от своих берегов, но в действительности они не жертвовали ничем, потому что были слабы духом, а их мозги сгнили от некачественной умственной пищи. И вот они здесь, как и все другие, ждут, что он расскажет им, какие они истинные патриоты.
Маклину хотелось крикнуть, чтобы они бежали подальше от «Дома Земли», что убежище спроектировано некачественно и что им, слабовольным неудачникам, надо отправляться по домам и трястись в своих подвалах.
«Господи Исусе! – подумал он. – Какого черта я здесь делаю?»
Но внутренний голос ожег его, как бичом: «Дисциплина и контроль! Возьми себя в руки!» Это был голос Солдата-Тени, который всегда следовал за ним.
Джимбо на секунду закрыл глаза. А когда открыл их, то взгляд его упал на худого, хрупкого на вид мальчика, сидевшего во втором ряду между отцом и матерью.
«Хороший ветер сдует его с высот на землю», – решил он, медленно вглядываясь в светло-серые глаза.
Ему показалось, что он кое-что узнает в этих глазах – решительность, хитрость, волю. Это напомнило полковнику его самого на фотографиях, сделанных, когда он был ровесником этого мальчишки – жирным неуклюжим неряхой, которого отец, капитан ВВС, лупил при каждом удобном случае.
«Из всех, кто сидит передо мной, – подумал он, – только этот тощий пацан может получить шанс. Остальные – дерьмо собачье».
Он взял себя в руки и начал вступительную речь с таким энтузиазмом, словно чистил отхожее место.
Пока полковник Маклин говорил, Роланд Кронингер с живым интересом рассматривал его. Полковник оказался несколько полнее, чем на фотографиях в «Солдатах удачи», и выглядел сонным и усталым. Роланд был разочарован. Он ожидал увидеть подтянутого, бодрого героя войны, а не продавца подержанных автомобилей, одетого в военные отрепья. Трудно было поверить, что это тот самый человек, который сбил над мостом Тханьхоа три «МиГа», прикрывая потерявший управление самолет товарища, а потом катапультировался из разваливающегося истребителя.
«Облезлый», – решил Роланд.
Полковник Маклин был облезлым. Мальчик подумал, что «Дом Земли» тоже может оказаться облезлым. Этим утром Роланд проснулся и обнаружил на подушке темное пятно от воды: потолок протекал, в нем зияла трещина два дюйма шириной. В душе не шла горячая вода, а холодная была рыжей от ржавчины. Мама закатила истерику из-за того, что не смогла помыть голову, и отец сказал, что непременно сообщит об этих неприятностях сержанту Шорру.
Роланд боялся подключать свой компьютер к сети, потому что воздух в спальне был слишком сырой. Первое впечатление о «Доме Земли» как о чистенькой средневековой крепости постепенно угасало. Конечно, он привез с собой книги, труды о деяниях Макиавелли и Наполеона и научные исследования о средневековых осадных орудиях, но ему очень не хватало изучения новых подземных ходов в «Рыцаре Короля». Это было его собственное творение – воображаемый мир феодальных королевств, сотрясаемый войнами. Теперь, похоже, ему придется все время читать!
Мальчик смотрел на полковника. Глаза Маклина глядели лениво, а лицо было толстое, одутловатое. Он походил на старого быка, которого оставили пастись на лугу, потому что он ни на что больше не способен. Но когда Маклин встретился с Роландом взглядом и на пару секунд задержал на нем внимание, мальчику вспомнилась фотография, где был изображен Джо Луис в бытность его зазывалой в лас-вегасском отеле. На снимке Джо Луис казался вялым, утомленным, но его огромная рука схватила хрупкую белую руку туриста, а взгляд его черных глаз был жестким и отрешенным, словно чемпион мысленно опять вернулся на ринг, вспоминал удар, пробивший пресс соперника почти до хребта. Роланд подумал, что такое же отстраненное выражение читалось в глазах полковника Маклина. Джо Луис мог бы одним быстрым движением раздавить косточки руки того туриста; так же ясно Роланд почувствовал, что боец в Джимбо Маклине еще не умер.
Во время выступления полковника зазвонил телефон рядом с картой. Сержант подошел, несколько секунд слушал, что ему говорили, затем повесил трубку и направился через сцену к полковнику. Роланд подумал, что, пока Шорр слушал, в его лице что-то изменилось: оно слегка покраснело, а сам сержант словно постарел.
– Прошу прощения, полковник! – обратился сержант к Маклину и положил руку на микрофон.
Полковник резко повернул голову, в глазах его проступил гнев.
– Сэр, – тихо сказал Шорр, – сержант Ломбард говорит, что вы нужны в пункте наблюдения за периметром.
– Что там?
– Он не сказал, сэр. По-моему, он очень нервничал.
«Черт!» – подумал Маклин.
Ломбард впадал в панику всякий раз, когда радар засекал стаю гусей или пролетавший лайнер. Однажды они задраились в «Доме Земли» потому, что Ломбард принял группу дельтапланеристов за вражеских парашютистов. И все же следовало проверить. Он жестом велел капитану Уорнеру следовать за ним и отдал Шорру приказ закончить после их ухода вводную беседу.
– Леди и джентльмены, – сказал Маклин в микрофон. – Мне придется уйти, чтобы решить небольшую проблему, но я надеюсь увидеться с вами днем, на приеме для новоприбывших. Благодарю за внимание.
Он двинулся по проходу, за ним по пятам следовал капитан Уорнер.
Сев в электромобиль, они поехали той же дорогой, которой прибыл Маклин. Про себя полковник проклинал глупость Ломбарда.
Они вошли в помещение наблюдения за периметром и увидели сержанта, уткнувшегося в экран с эхо-сигналами от радара, установленного на вершине Голубого Купола. Рядом стояли сержант Беккер и капрал Прадос, оба тоже пожирали экран глазами. В помещении, набитом электронным оборудованием, находился также небольшой компьютер, в памяти которого хранились даты прибытия и отбытия жильцов «Дома Земли». С полки над рядом радарных экранов из коротковолнового приемника раздавался громкий голос, совершенно искаженный треском атмосферных разрядов. Голос панически захлебывался и так тараторил, что никто не мог разобрать ни слова. Он не понравился Маклину. Мышцы полковника сразу напряглись, а сердце забилось.
