Его голос уже трахает мой мозг, уже входит в него мягкими толчками и пульсацией опутывающей паутины грязного вожделения. Ладонь накрывает сочащуюся плоть, и он отвратительно и цинично цокает губами.
– Ццц…какая текущая, истекающая дырочка, напряженная, опухшая, пульсирующая. Как быстро ты кончишь? Давай сделаем ставки…
Его губы близко от моих губ, и он цепляет кончиком языка мою верхнюю губу, но не целует. Мой клитор бешено пульсирует от его слов, от ожидания и предвкушения. Так пульсирует, что кажется, его разорвет.
– Если через секунду, то ты выполнишь любое мое желание, а если через две, то я твое…Ммм, согласна?
Послушно киваю, как собачонка. Я уже не принадлежу себе. Меня колотит, меня подбрасывает от невероятного и дикого возбуждения, от самой первобытной и обнаженной похоти. Я хочу кончить. И мне все равно, кто выиграет и проиграет. Мне кажется, что, когда я кончу, мне станет легче.
– На что ты согласна? Скажи, я согласна, чтобы ты трахал меня, как хочешь, Петр. Согласна, чтоб драл меня, наказывал.
– Да.
– Не да. А скажи словами. Давай…не зли меня, а говори. Я хочу услышать от тебя.
Дразнит, поглаживая только половые губы, не касаясь больше нигде. Это не просто пытка. Это самое извращенное и утончённое издевательство, обостренное всплеском адреналина. Мне нужно больше. Мне нужно больше прямо сейчас или я умру.
– Трахни меня, как хочешь, Петр.
Жалобно умоляю и подаюсь вперед бедрами, чтобы самой потереться о его руку.
– Я хочу кончить для тебя, как сука.
– Я хочу кончить, – буквально рыдая.
– Кончить, как твоя сука.
Раздвинул плоть, обнажая острый узелок, обожжённый струей воздуха и готовый разорваться от возбуждения.
– Кончить, как твоя сука.
Легкий удар хвоей по промежности, и иголки цепляют клитор, я сорвана в пропасть, я скользнула по точке невозврата, как по лезвию бритвы, и полетела в бездну. Ощутила, как пальцы надавили на сотрясающийся в спазмах клитор, усиливая наслаждения, как сразу же следом вторглись в мое тело быстрыми, ритмичными толчками, массируя влагалище изнутри, царапая и ввинчиваясь где-то в какой-то неумолимо невыносимой точке. Так, что меня извивает и изгибает. Я сочусь и теку на его руку, я шлепаю и хлюпаю, истекая соками. Это пошло и прекрасно…А еще это страшно. Он трахает меня пальцами так быстро, что у меня сыплются искры из глаз, и я кончаю снова. Кажется, я кричу, потому что он зажимает мне рот ладонью так сильно, что я впиваюсь зубами в мякоть его кожи. Во мне три или четыре пальца, я натянута на них, как перчатка, до самого предела…мне хочется увернуться, и в то же время я извиваюсь и дергаюсь, как похотливая самка, пока не падаю, обессилев на сиденье, закатив глаза, стиснув коленями его руку. Опустошенная и совершенно выпотрошенная, обескровленная этими оргазмами. Убитая ими…потому что ненавижу себя за них, потому что мои руки все еще исколоты хвоей, потому что на моих пальцах клей… а на холмах лежат венки. Потому что этот человек убил людей. Он жуткий… я не должна с ним быть. Не должна хотеть этого маньяка. Не должна с ним кончать. Не должна мечтать о его вздыбленном члене, блестящем, таком мощном и огромном с крупной красной головкой, которая по объему чуть больше самого члена, со стволом, увитым выпуклыми венами, и тяжелой, тугой мошонкой. Я помню, какой он на вкус. Я хочу стоять на коленях и лизать его там, хочу глотать его плоть…хочу, чтобы потом она вонзилась в мое тело.
Но вместо этого он вытаскивает из меня пальцы, вытирает их влажной салфеткой и откидывается на спинку кресла. Он явно доволен собой и спокоен… а я унижено раздавлена и лежу, задыхаясь и все еще вздрагивая.
– Самый верный способ прекратить истерику – это секс. – сказал и приоткрыл окно, выбивая из пачки сигарету, доставая ее зубами и закуривая. – Качественная стимуляция или жесткий трах, это не важно. Ты всегда готовая и текущая, как бы ты это не отрицала. Моя. Вещь. Ты мне нравишься, Марина. Будь иначе. Там было бы на один холмик больше.
Скорее, холодно констатирует факты и выпускает струйку дыма в окно, а я смотрю на его руки и меня ведет от понимания, что только что эти длинные и мощные пальцы вбивались в мое тело по самые костяшки, и я бешено орала, кончая ему на ладонь и думая, что достигла своего края. Своей границы безумия.
– Оденься, мы почти приехали.
И я одеваюсь вся красная. Пунцовая под его холодным взглядом…взглядом, который несколько минут назад сжигал меня в хлам. Я натянула колготки, надела сапоги, одернула подол платья, только ворот остался разорванным, и мне пришлось прикрыться шарфиком.
Машина подъехала к воротам, они медленно распахнулись, и первое, что я увидела – это Гройсман. Гройсман, рубящий дрова во дворе. Я смотрела на него застывшим взглядом, смотрела, как он разламывает в щепки бревна, как поднимаются его руки с топором и опускаются на колодку. Мне не кажется? Или я схожу с ума? Я, наверное, лишилась рассудка. Это не может быть он…его же убили, он же…это он меня вывез, он делал мне документы, он…
– Выходи из машины, Марина. Мы приехали.
Я нервно оборачиваюсь ему вслед, смотрю, как летят в разные стороны щепки, и ничего не понимаю. Пока не вошла в дом и не увидела плывущую мне навстречу Эллен с псиной на руках.
В эту секунду мои нервы не выдержали, и я поплыла, тяжело осела и упала на пол, погружаясь в черноту обморока.
_____________________________________________________________
*1 – Известные названия искажены намерено в связи с новыми правилами и законами (прим. автора)
Глава 6
Нет, я не умер. Я убеждался в этом каждую секунду. Мертвым уже похрен. Нет, я не умер, я завидовал мертвецам, потому что завис в собственной агонии, умноженной на бесконечность. Понимал, что творю что-то фатальное, что-то, чего не прощу себе сам…
(с) Ульяна Соболева. Паутина
Его снесло в пропасть, и он летел в самую бездну с горящим на дне вулканом, чтобы обгореть там до самых костей живьем. Нет, не тогда, когда она пропала, а тогда, когда к нему пришел Гройсман. Гройсман, с которым он не разговаривал несколько лет. Да, преданный, да, много лет прослуживший в их доме, но провинившийся в свое время и сосланный в опалу. Ничего особенного, всего лишь слишком верен был своей хозяйке. Настолько верен, что готов на что угодно, верен до фанатизма. А фанатизм недалек от экстремизма. Петру это не нравилось. Фанатики – страшный народ. Их либо в друзья – либо на тот свет. Горбатого могила исправит. Он решил, что на тот свет слишком радикально, а вот отправить куда подальше, где общение сведется к минимуму, а пользы будет куда больше, чем вреда – самое оно.
Людмила долго не могла ему этого простить. Истерила, брала измором и молчанием, рыдала, но он оставался непреклонен. Гройсман был опасен. Авторитетен, уважаем и стар, как динозавр. Матерый, опытный и хитрый шельмец. Все и про всех знал и нос совал не в свои дела довольно много и довольно часто. Когда такие, как он, попадают в опалу, то прижимают хвост и уши и изо всех сил держатся за свое место. Теперь Грося был предан только Петру, потому что понял – никакая Людмила не решает больше его судьбу и веса не имеет.
Гитлер…как назвала его Марина. Гитлер…это же надо было такое придумать. При мысли о ней на лице появилась улыбка и дико заныло в паху. Адская смесь похоти и нежности, грубого желания отодрать в каждую дырку и нежно вылизать каждую складочку. В дверь постучали и, не поднимая головы от статьи, уверенно сказал:
– Войдите.
Гройсман зашел бочком, чуть наклонив голову и сгорбатив спину. Как опасливый пес, который знает, что может огрести от хозяина. Опасливый, но умный и пронырливый.
– Петр Ростиславович…простите, что беспокою, но это очень важно.
Почему-то сразу понял, что о ней пойдет речь. Нутром почуял, инстинктами звериными и тут же отложил ноутбук. Все, что касалось ее, даже самая нелепая мелочь его интересовала.
Он даже вел по ней дневник. Записывал ее привычки, вел учет ее родинкам, шрамам и царапинам. Ему нравилось конспектировать о ней все, как бешеному маньяку, который контролировал каждый ее шаг и дышал ею, как воздухом. Он знал, где ей нравится больше, когда он лижет, сбоку от вершинки клитора, где нравится больше, когда потирает его пальцем, с каким нажимом кусать ее сосок, и как глубоко проникать в нее пальцами, и с какой амплитудой доводить до исступления так, чтобы она проливалась оргазмами на его пальцы. Он изучил ее, как карту мира, и мог найти каждую выемку с безошибочной точностью, но в то же время она оставалась для него полной загадкой. Потому что он адски желал пробраться к ней в голову и под ее грудину. Но не знал и не умел как. Называя ее своей вещью, он безумно хотел быть любимым хозяином. Хозяином стал… а вот любимым мог только мечтать и ненавидеть ее за это. За свои несбыточные идиотские мечты. Как когда-то мечтал быть любимым своей матерью и так же презирал себя за это, потому что его никогда не любили.
Даже Людочка. Людочка любила только себя и эгоистично хотела заполучить то, что не смогла заполучить еще с самого детства, хотя и приложила к этому немало усилий.
Наверное, именно это и заставляло его иногда ощущать это удушливое чувство ненависти, ревности к Марине самого себя. За то, что стала важнее собственного эго, за то, что занимает слишком много мыслей… и никогда не станет им дорожить. Он ей, как человек, не нужен.
– Заходи и прикрой за собой дверь.
Кивнул, повернул ручку и проверил, что дверь закрыта.
– Это про нее. Про вашу гостью.
– Говори, не тяни. У меня мало времени, и оно ценное.
Нарочно не смотрит на него и всецело якобы увлечен компьютером, когда на самом деле на дисплее заставка.
– Она хочет, чтоб я помог ей сбежать.
Хлопок крышкой и подался вперед.
– Что?
– Она хочет, чтобы я помог ей сбежать от вас.
Если бы он сейчас сунул ему под ребро острие ножа, то было бы не так неожиданно и больно. Сука! Сбежать? После всего, что он для нее…после того, как, рискуя всем, привез ее в театр, после того, как чуть ли не каждый день к ней…Тварь.
– Хочет, значит исполним желание девушки.
Гройсман ухмыльнулся и поправил волосы.
– Думает, вы не знаете о том, что я вывожу продукты в синагогу, шантажирует меня этим и водителем, которого вы …
Поднял руку, не давая договорить. Требуя тишины, и тот беспрекословно подчиняется. Удар надо переварить, надо прийти в себя и начать снова дышать. Он верил, что ей с ним хорошо. Он делал все, чтобы угодить этой малолетней гадине…подставлялся и рисковал.
– Устроим ей побег. Поиграемся в кошки-мышки. Есть свой человек в Израиле?
– Есть.
– Сделаешь ей документы и вывезешь ее отсюда…. Через несколько недель у меня тайная встреча в Хедере, отдохну с ней на берегу моря после…Поиграемся. Обставишь все так, будто ее побег удался. Пусть поиграет девочка.
А у самого шариковая ручка сломалась в пальцах. Сбежать она решила. Он скорее отгрызет себе руку, чем позволит ей уйти от него. Там, в театре не вытерпел. Увидел ее, и все померкло. Один только взгляд, и больше ни о чем думать не смог. Рядом Люда с животом своим за руку цепляется и преданно в рот смотрит, а он туда…через весь зал. На нее. И глаз отвести не может. Понимает, что засекут, вычислят, заметят. Заставляет себя отвести взгляд, сдавить челюсти изо всех сил, смять их до хруста в висках и обратить взгляд на сцену. И не скинуть руку Людмилы, так раздражающую его, сводящую с ума своей назойливостью. Он вспомнил, и как она сообщила ему о беременности, и как забеременела тоже вспомнил.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=65589142&lfrom=174836202) на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
